Ой, на истеричку нарвались.
Мысленно прошу прощения и держу прицел на выход. Подмывает драпануть, но главное не бежать, как на выставке цветов, там мы сразу попали под подозрение, когда ломанулись к дверям.
Визгливый голос за спиной скорбит над нарядом от известного брендового дизайнера и костерит организаторов выставки. Это надолго.
Но она вдруг берет рекламную паузу и с безмерным удивлением окликает нас:
— Егор?! Ты что тут забыл?!
Кошусь на Егора. Он скрипит зубами, тормозит и улыбается:
— Мам!
Мам.
Мам?!
Блондинка подходит ближе. А я превращаюсь в сканер топового уровня с супер-пупер датчиками.
Длинные крашеные волосы, татуаж бровей, искусственные ресницы, яркая помада. В ушах, на шее и пальцах ювелирная витрина “золото-бриллианты”. Объемы по телу 90-60-90, добро пожаловать на подиум.
Рядом Егор поражается встрече “ты откуда, мамуль”, она манерно поправляет прическу и жмет плечами “я никогда не пропускаю крупные художественные мероприятия”.
Вытираю пальцы влажной салфеткой и слушаю ее программу развлечений. Сегодня она еще поедет на презентацию к открытию модного ресторана и на фуршет — где же на все взять время. Ох-ох. Случайно обращает свое царское внимание на меня и спрашивает:
— Подружку просвещаешь? Мило. Но, Егор, дорогой, существует определенный дресс-код, почему бедняжку в таком виде привел?
Вгоняет меня в неловкость за мои кожаные легинсы и поло, на ее блистательном фоне я словно пришла сюда драить паркет в косыночке и темно-синем халате, с бесконечным ворчанием себе под нос “ходют топчут, а мы убирай”.
— Да и боюсь, искусство не всем доступно для понимания, — рассуждает она милым голосом. — Умственные способности у всех разные. Егор, ты ее силой сюда затащил? Сынок, так нельзя, не все ведь такие утонченные, как мы с тобой. Да?
Так, где мое ведро с грязной водой. И швабра с вонючей тряпкой. Надо срочно помыть даме рот.
— У вас на платье, — развожу руки, показывая размер катастрофы, — жуткое пятно.
— Да, — она мрачнеет и щупает спину. — Какой-то идиот кидается медом, — оглядывается. — Пойду к охране камеры смотреть. Егор, позвони мне, если задержишься. А лучше дай подружке денег на трамвай, и поедем вместе на презентацию. Я немного выпила и за руль сесть не могу.
— Мамуль, не обижайся, у нас еще дело, — он приобнимает ее за плечи и чмокает в щеку. Тянет меня за лямку рюкзака. — Позвони Герману, составит компанию.
— Герман занят, — вздыхает она. Подумав, припечатывает. — Саше позвоню, все равно в клубе у себя ерундой страдает. Твой отец неисправим.
На ходу ковыряю банку. Хочу еще кинуть. Все лицо ей вымазать. Мух позвать. Такое чувство, что она специально. С другой стороны, откуда ей меня знать? И что я утром с ее бывшим мужем очень классно целовалась. И у меня болит губа. Но…
Саше она позвонит. Кажется, я только что познакомилась с ревностью. Неприятный субъект.
Сама ему позвонить хочу, но не могу. Когда выбиваешь себе место — это правильно, врубай апломб. А в отношениях первый шаг должен делать мужчина. Он и так думает, что с анонимкой и газетой — моя пакость. И завтра надо встретиться с тем его другом из хостелов. Настаивает, якобы мне там лучше будет, ага, так далеко от него — чего хорошего?
И поговорить не получилось, у него перенёсся бизнес-ланч, и он уехал. Нет, денег на трамвай не дал, сам подвез. А я постеснялась спрашивать, что дальше. Для него это, вообще, что значит?
Мотаемся по выставкам. После двенадцати останавливаемся на ночной книжной ярмарке. Интеллигентный народ, но шатающихся от скуки бездельников везде полно. Ночь ведь. Угощаем медочком пьяную парочку, ржущую компанию, жадюгу, возмущающегося ценами.
Пьем чай в машине. Теплая тойота, но я хочу в раздолбанный ягуар. Дую на пластиковый стаканчик и листаю трянсляции Николь.
— Пост с заданиями набирает участников, — говорит Егор, тоже уткнувшись в телефон.
— Отлично.
Так и общаемся. В основном односложно. Общая задача сближает, когда от охраны с поп-арта улепетывали, хохот разбирал, искренне, как раньше. Но вместе посмеяться один раз — не залог дружбы.
Смотрю пост в соцсети. У нас челлендж, как можно больше народу должны выполнять Пуховские прихоти, если толпа зажигается, значит банда подумает о нашем членстве. Ничего криминального медведь не дает, популярные инструкции, их и до него тысячами выкладывали блогеры. “Пол это лава”, “макияж а-ля визажист в отпуске”, “пицца с начинкой из клея и кофейных зерен на ужин” — всё на камеру, всё в инет.
В сравнении с выходками самой банды — лепет младенца в пеленках.
Затаились пока. Что-то мутят.
Зеваю, зеваю, зеваю до двух часов дня.
У подъезда сталкиваюсь с сонной Николь. Поднимаемся домой под ее мечты “как завалюсь щас в койку на много дней”.
Привлекательно звучит. Но ставлю будильник на шесть вечера, быстренько получаю во сне документальную премию “Эмми”, крашу ресницы и губы и к семи еду в хостел.
Мини-кафе на втором этаже притворяется вагоном-рестораном. Бывший коридор, вместо окон на стенах понавешали пейзажей. Меня ждут за ужином. Серо-красные тона диванчиков и столов — палитра с железной дороги. Ну, в добрый путь.
Ко мне спиной сидит незнакомый мужчик с бритым затылком, а напротив Аверин. Лысый и волосатый, смешной контраст.
Аверин замечает меня и встает из-за стола. Забирает мою куртку. Хочется его обнять, но он не оценит, ноу-ноу.
— Привет, присаживайся, — он показывает на диванчик. Двигается ближе к мазне березовой рощи в деревянной рамке на стене. Ах да, я ничего не понимаю в искусстве, картины пишут лично для его бывшей жены. Возил он эту ценительницу в грязном платье вчера на фуршет или нет? Чего она лезет.
Поезд ушел, Мария. Проваливай с платформы к Герману, обсуждать цены на билеты в трамваях.
— Это Кирилл, — представляет Алекс, когда сажусь рядом. — Александрович.
— Можно без отчества, — Кирилл ведет ладонью по лысине. — Я не такой старый, как Сан Саныч.
Смотрю на Кирилла. На Федора Бондарчука он не похож. Он и не Вин Дизель. По виду — натурель уголовник. И ни капли не моложе Аверина.
— Что тебе взять? Погоди, Кристин, я пройду, — он пробирается через меня и идет за соком мне, бросив наедине с новым работодателем.
Пять минут спустя нет ни его, ни сока. Мне грустно, и я произвожу невыгодное впечатление, говорю невпопад. Безразличие мне вредит. Заканчиваю рвать салфетку, отовигаю ворох пористых полосок, и улыбаюсь в ответ на поднятую светлую бровь:
— Извините, не выспалась. Я обычно не торможу.
— Тяжело у Саныча в борделе? — спрашивает Кирилл, хохотнув. Он ест шоколадные профитроли. Одну за другой. Шумно запивает чаем. Облизывается на последнюю и вздыхает. — Сладкоежка я, — хлопает себя по внушительному пузу. — Знаешь диету какую-нибудь? Вы же, девчонки, вечно худеете.
— Так мы девочки. Прекрасный пол. Мужчинам проще, сила есть и хватит.