— Там ничего страшного, об стену ударилась, — она кивает на бармена. — Вот у Котика рука, кожу до мяса рассекло.
— Покажи, — требую, не глядя на бармена. — Быстрее. Хватит тратить мое время.
— А вы врач, Александр Александрович? — ее голос, синхронно с моим, наполняется злостью. — Почему в таком тоне разговор? Я не виновата, что в клубе полно пьяных. Я, вообще, только вещи хотела забрать. А тот парень…
Все сильнее подозреваю, что ничего у нее там нет. Не даю себя забалтывать и стягиваю блузку с ее плеча. Она меня толкает, я резко дергаю, слышится треск ткани и оборванные пуговицы скачут по грязному полу.
Я и вся очередь смотрим на ее стесанную до крови кожу, полупрозрачный лифчик и блестящую фиговину в пупке.
Она ошарашенно запахивает рваную блузку и вскочив с места, вылетает за дверь, в полутьму лестницы.
Поворачиваюсь на бармена.
Тот светит локтем в багровой корке: я ни при чем, я молчал.
Проклинаю себя и иду на лестницу. Всё чертова неуверенность засирает мне черепушку.
Кристина сидит на ступеньках, пытается связать концы блузки. Поднимает голову.
— Очень болит, — веско выговаривает. — Похоже, вывих. Меня прям по стене размазали в смятку, — сыпит садистские подробности, криво улыбаясь. Заставляет чувствовать себя гаже некуда. — Котик за меня вступился и его за грудки через стойку протащили. Я старалась одному яйца запинать. И он как давай меня метелить, вы бы видели, — радостно заканчивает. — Вы довольны? Или жалеете, что меня не прибили там?
Снимаю пиджак и набрасываю ей на здоровое плечо. Сажусь на корточки перед ней, и подвинув за талию, осторожно касаюсь губами кожи рядом с царапинами.
— Надо подуть, — подсказывает.
Дую. Еще раз целую. Говорю:
— Купим другую кофточку.
— Нет уж, — она трясет волосами. — Мне тех кошачьих трусов хватило.
— Застудишься на бетоне, — сгребаю к себе, разворачиваюсь с ней и сажусь на ступеньки.
Она ерзает у меня на коленях, устраивается удобнее, чтобы не задевать травму. Большим пальцем стираю с её щеки чёрные крупинки туши. Другой рукой набираю Василине сообщение. Если дебилы ещё в клубе, охрана им во все щели пиво зальет. И водку, и коньяк. Как надо напиться, чтобы девочку об стену швырять?
Она щекочет носом мне шею и быстро шепчет, проглатывая окончания, что у нас ничего не будет. Мне всего тридцать девять, а ей нравятся мужчины постарше. И чтобы был маленький член, а то она как на вышке сидит. Александр Александрович, вы замечаете, что ваш кол вот-вот проткнет ваши упомрачительные брюки?
Усмехаюсь и оттягиваю ей волосы, впечатываюсь в губы. Сминаю талию, и пиджак падает мне на колени. Языком спускаюсь на шею, на грудь под чёрной сеткой. Тискаю её всю, как игрушку, она тёплая, вкусная и маленькая, совсем не для моих габаритов. Полуголая на моей ширинке, мне так не насытиться.
Ее юбка задралась и узкой полоской скаталась на бедрах. Лезу туда рукой. Она вздрагивает. Отрываюсь от её кожи и смотрю в глаза. Так же, как тогда за стойкой, кипит шоколад, но теперь она мне не мешает. Веду ладонью по трусикам. Она доверчиво полагается на меня. Позволяет сдвинуть в сторону шёлковую ткань. Обнимает меня за шею, и у неё влажная ладошка. Волнуется.
Пальцы зудят. Хочу залезть в неё, узнать, как там горячо, но мне крайне невовремя приходит мысль, что у меня руки грязные. И я давно не был у мастера, и что-нибудь ей пораню своими отвратными заусенцами.
Борьба с самим собой идёт, пока она тоже собирается меня потрогать и возится с моим ремнем, щелкает пряжкой.
Чертыхаюсь. Возвращаю трусики на место и перехватываю длинные пальцы. Она вскидывает подбородок и шепчет на ухо: почему?
Мою нежность не объяснить, на словах я просто идиот. Но меня мало это колебет, я могу быть нормальным мужчиной, а не озабоченным владельцем секс-бардака.
Полоска света у двери расширяется и раздается кхе-кхеканье.
Смотрим на бармена.
Надо разжать руки, а у меня тут малыш пригрелся, мне хорошо с ней, я эгоист и не отпускаю её, пока парень, глядя в пол, мямлит, что очередь пришла, и Крис ждёт врач.
Она тонет в моём пиджаке и скрывается в кабинете. Пока жду, даю бармену оплачиваемый выходной, деньги, и вызываю такси.
Кристине рекомендуют носить повязку под руку и мазь, которую мы покупаем в аптеке по дороге домой. Заезжая в знакомый уже двор думаю, что завтра можно вместе куда-нибудь сходить. Останавливаюсь у подъезда и не успеваю открыть рот, как взгляд упирается в красную тойоту сына, запаркованную у забора рядом с детской площадкой. Если прищуриться, считывается госномер. Поворачиваюсь на Кристину. Она хмурит брови и молчит.
Попалась.
Нда, Маша права, я всё таки лох.
Глава 11
— Мы живём вместе с Николь. Беркут-Попковой, — напоминаю двойную фамилию, над которой он угарает, но он даже не улыбается. Показываю на машину Егора и объясняю. — Егор, наверное, с Ваней Хромовым приехал. Мы ведем расследование. Слышал про Винни-Пуха? Вон там на четвертом этаже свет горит. Наша кухня. Уголок “Орхидея”…
— Помолчи, — просит он.
— В смысле? — изгибаю бровь.
— Просто заткнись, Кристина.
Мы проезжаем мимо подъезда и тормозим на углу дома. С одной стороны подвал, с другой зелёный павильон, уже закрыт.
Он наклоняется и роется на моем сиденье, и я привстаю с места. Смотрю, как достаёт бутылек с антибактериальным гелем и зачем-то протирает руки.
— Что происходит?
Закончив, без слов нависает надо мной и вжимает в сиденье. У меня ноет плечо под его весом, но сказать об этом не могу, у меня во рту горячий кляп. Борода царапает кожу, как всегда, но щас он словно, вообще, забил на мои ощущения и возит своей мочалкой с целью стереть моё лицо в пыль.
Не знаю, что случилось, но со мной больше не церемонятся.
Одной рукой со всей силы давлю его шею, перекрываю кислород, чтобы он сделал паузу. Но ладонь узкая, а шея у него необъятная, и я в проигравших. Без пользы копошусь под его каменными мышцами.
Ещё немного, и этот полузадушенный поцелуй отправит меня в кому.
Он затягивается как сигаретой, глубоко, и у меня сыпятся искры из глаз, путает мои волосы и от них шпарит током. Сжимаю челюсти на его губе и жду реакции, чтобы он рыкнул или дернулся, но ему не больно, в рваных движениях слепой фанатизм, и он с каждым выдохом невольно лишает меня рассудка.
У разливающейся по телу нездоровой тяги нет источника, она внушает знание, что должно быть именно так, остро и ломано. Запускаю пальцы ему в прическу, твердые покрытые лаком пряди рассыпаются, и я цепляюсь сильнее, хочу его небрежного, настоящего, взьерошенного, каким он просыпается. Нам тесно, в двухместной машине толком не повернуться, и тонкая спинка кресла подо мной скрипит и откидывается. Он отрывается от моего рта, но я тяну обратно, он только что заразил меня чем-то темным, бесконтрольной алчностью, и смертный грех вихрем зашибает весь мой мир, это даже не похоть, я хочу душу, хочу вырвать ее и обвешать цепями, и он всегда будет моим.
— Погоди, — он выворачивается.
Перчаткой быстро разжимает крепления на лобовом, с одной и другой стороны, убирает откидную крышу, и резко двигает меня головой к багажнику.
Просторнее.