Кладу пальцы на резинку и оттягиваю штаны. Заглядываю. Меня ждут, блестит выступившая смазка. Пахнет гелем для душа, свежесть арктики. И чуть-чуть парфюмом.
Касаюсь языком. Лизнув каплю с головки останавливаюсь, он вздрагивает, ниже стягивает штаны и сжимает мой затылок. Наклоняюсь и смыкаю губы.
Кожа тонкая и горячая, горчит, как и везде его тело, вкус мужской косметики. Вбираю на полную, но даже до половины не дотягиваю, а он будто еще растет прямо во рту у меня.
Он мне не помогает. Я искренне стараюсь, но словно съела мороженку и развлекаюсь с оставшейся мега-палкой, нужна инструкция.
Отклоняю голову, но не успеваю выпустить его изо рта, Алекс удерживает за подбородок, говорит:
— Шею щас не напрягай.
Пытаюсь расслабиться, но ощущаю, что он медленно лезет глубже, мне в горло, язык скользит вдоль длинного сухого отрезка кожи, слезятся глаза и кашель разбирает, когда с ним внутри прижимаюсь лицом к жестким зарослям.
Почти, как поцелуй, он и здесь бородатый, и мне так же не хватает воздуха.
— Если буду так делать, выдержишь?
Он заткнул мне рот и спрашивает.
Держит несколько секунд и рывком наружу. Я кашляю, он зарывается рукой в мои волосы и массирует пальцами затылок. Перед глазами подрагивает член, с него до моих губ тянется блестящая паутина слюны.
— Малыш, ты как?
— Давай, — глотаю воздух.
Он тут же толкается снова. Погружается до упора и двигается во рту, захлебываюсь, у меня начинается насморк, и, кажется, что я задохнусь, но чувствую, как он сходит с ума и заражаюсь, дышу, держусь за его бедра и держу его в ловушке, он телом и сердцем в моей власти, как привязанный бьется, как помешанный, твердит мое имя.
Он быстро сдается. Шлепает мне по языку, чертыхается, выскальзывает. Сквозь зубы длинно охает и пачкает мою сорочку.
Встаю, он толкает обратно, кусает губы, судорожно целует. Валится со мной на кровать и сжимает талию, бормочет ерунду, что щас пойдет на кухню мне за ягодами, что ему рвёт рассудок, он влюбляется каждую минуту сильнее и этому нет края, спаси меня от себя, Кристина, задирает ночнушку, на теле расцветают цветы поцелуев, и ни черешню, ни клубнику он мне не принесет, распята на простынях и гибну, несколько часов по пустыне из пекла в оазис.
Моюсь в холодном душе.
Алекс все таки на кухню собирается, и я прикидываю, что заказать. Ягод теперь мало будет, хочу конфет. И шампанское.
Слышу, как к нам в номер кто-то долбится, и натягиваю футболку и шорты из корзины.
Выглядываю.
У дверей маячит управляющий Денис, чудесно, что вы уже проснулись, говорит.
Ага. В шесть утра.
Он заводит свою песенку про съемки, повезло, что мы остались на праздник, сегодня в полночь все будет супер-пупер, бла-бла, не могу разбудить вашего фотографа, Александр, может, вы со мной прогуляетесь, покажу кой чего.
Какой-то ненормальный мужик, носится электровеником круглые сутки.
— Я сама на кухню схожу. Ты пока помоги человеку, — посылаю поцелуй за спиной у Дениса, Алекс улыбается, провожает меня жадным взглядом, мне так невыносимо хорошо, что готова рухнуть в коридоре и не вставать.
На ходу влезаю в толстовку. На кухне встречаю одногрупников, зажимают бутерброды в зубах и чешут в мастерскую, хотят пескоструем на зеркало рисунок нанести.
— Тебе это интересно? — забираю с бутерброда у Николь сыр и жуюсь.
— А чем заняться? — она хмыкает. — Егор сказал, что Алекс Антона уволил, и, вообще, он мутный. А с гостями тут в обители ты общалась? Они же только о себе любимых серенады поют. Пошли тоже. Заперлась в берлоге в зимней спячке с шикарным мужчиной и сосешь лапу.
Давлюсь сыром, Николь хлопает меня по спине.
— Что? Мне одной скучно с нашими детьми. Реально, как маленькие, — передразнивает. — Ванёк, а айфон свой слабо песком пробить? А ноут? А тимберленды?
Прикидываю: Алекс застрял с Денисом. Оставаться в одиночестве не смогу и попрусь его искать.
— Пошли, — соглашаюсь.
В мастерской стоит тойота Марии, свежевымытая, пахнет химией, блестит, и никого рядом нет. Из окна под потолком нестерпимо дует, по голым ногам скачут мурашки.
— Закройте, — просит Николь. Брезгливо оглядывается. — Блин, надо было вина хоть взять. Видела, два официанта втихушку праздновать начали. Уже тридцать первое, веришь?
Ваня ставит стремянку и лезет к форточке.
— Кстати, а машина не заперта? — Егор дергает ручку. — У мамы тут фляжка была с коньяком, будешь?
— Просто коньяк без кока-колы? — она качает головой. — Невкусно.
— Бутериком закуси.
— Сходи лучше за вином.
— Народ, слышьте, — от окна зовет Ваня. — Короче прям под окном снег весь разрыт. Как будто влез кто-то.
— Зачем лезть через окно? — оборачивается Николь. — Ваня, закрывай бегом, я замерзла.
— Нет, правда. А еще…
— Ну-ка, — идет к нему Егор. — Слезай, я гляну.
— Ну слушайте, — возмущается Николь.
— Погоди.
Егор поднимается по стремянке. Ваня внизу осматривает пол.
— А если официант? Он ведь тут батрачит, — тороплюсь к окну. — Вдруг они с Антоном так и не успокоились. Дай мне тоже посмотреть.
— Сюда похоже втащили что-то тяжелое, — сообщает сверху Егор. — С этой стороны нет камер, это подвал, раскопали сугроб у стены. Следы будто от ящиков, снегом уже заметает.
— Ящики с оружием! — ахает Николь. — На входе у охраны они бы запищали, их втащили через окно! Боже!