— Знать не знаю, а предчувствую…
— А может и будет?!.
— Нет, мое сердце никогда не ошибается, — глубоко вздохнув, сказал Милославский и прибавил, — разумеется, мне не подарок нужен, а внимание, поощрение, так сказать… И внимание-то не для меня лично, а для той толпы, которая явится завтра в театр, чтобы видела и понимала, как надо чествовать артиста… Хоть бы для шутки что-нибудь поднесли, я и за то был бы безгранично благодарен…
— Как это для шутки?
— Публично поднесли бы, а потом втихомолку назад отняли бы. Это очень часто проделывают…
— Ну, уж назад за чем же… Я от себя что-нибудь подарю, пожалуй, только прошу не взыскать, так как подписку начинать поздно, а единолично прожертвовать могу не великую толику…
— Ах, что вы! — приневолил себя Милославский сконфузиться. — Вы, чего доброго, еще думаете, что я напрашиваюсь на подарок! Не в нем дело! Для меня-то его хоть и не будь совсем, была бы только честь оказана. Поэтому, от подарка вашего я отказываюсь наотрез, а вашим очевидным расположением ко мне воспользуюсь безотлагательно.
— Чем в силах быть полезным, к вашим услугам…
— Окажите такого рода благодеяние, о котором я только что упоминал: поднесите мне что-нибудь для виду, с обязательным возвратом… Вот хоть часики свои — уложите в просторный футлярчик, да при всей честной компании и поднесите мне, а после спектакля зайдите ко мне в уборную и возьмите их с моею благодарностью. Для вас это, конечно, большого труда не составит, а для меня это будет необыкновенно важно, я, так сказать, тогда воспряну духом…
Купец было замялся:
— Часы-то золотые, пятисотрублевые, не равно как-либо брякнутся, да поломаются…
Но Милославский самым убедительным образом доказал ему, что ничего подобного быть не может, что он примет всевозможные предосторожности и возвратит их ему в целости и невредимости.
На другой день, согласно уговору, между третьим и четвертым действием состоялось подношение золотого хронометра растроганному бенефицианту. Публика сопровождала подношение неистовыми аплодисментами, а Николай Карлович, умиленный до слез энтузиазмом почитателей, крепко прижимал часы к сердцу и низко раскланивался, выражая этим беспредельную благодарность всем присутствующим за вещественное доказательство их симпатий к нему. Эта сцена, не входившая в программу спектакля, была так мастерски разыграна,, что произвела сильное впечатление и на публику, и на купца-мецената, и даже на самого Милославского…
По окончании спектакля, пробирается на сцену купец и ищет виновника торжества.
— Да их уж нет-с, — объявил ему театральный сторож, — они уехали…
— Как уехал? Он хотел меня ждать в уборной…
— Может запамятовали они об этом, но только уехали…
На следующее утро невольный меценат едет на квартиру к Милославскому и укоризненно ему замечает:
— Обещали меня подождать в уборной, а не подождали…
— Голова разболелась от всех этих триумфов, — потянуло неодолимо к постели…
— Не хорошо-с!.. А теперь я к вам за своими часиками, — позвольте их получить?
— Часики? Какие часики?
— Да мои-с…
— Ваши? — удивленно протянул Николай Карлович. — У меня никаких ваших часиков нет.
— Да полноте, что за шутки…
— Это, кажется, вы изволите шутить, а не я…
— Да вы это что же, смеяться надо мной вздумали, что ли?
— С подобным вопросом я к вам хотел обратиться…
— Ну, довольно баловаться, — переменил свой тон купец, — подавай мой хронометр…
— Какой вам хронометр? — продолжал удивляться Милославский. — Вы попали ко мне просто по ошибке… Никакого вашего хронометра я не знаю…
— Как не знаю? — уже серьезно накинулся на него коммерсант. — А вчера чьи часы тебе на сцену подали?
— Не знаю чьи, но знаю от кого, — совершенно хладнокровно ответил Милославский.
— Ну, от кого?
— От публики.
— Врешь! Это я тебе в шутку преподнес…
— В шутку? Извините-с, такими вещами не шутят… А если вы мне не верите, что это подарок публики, расспросите капельмейстера, товарищей, антрепренера, — они все видели при каких обстоятельствах я получил эти часы…
Так купец и не получил своего хронометра от находчивого Милославского.
В том же Нижнем-Новгороде Николай Карлович «пошутил» со мной, когда я, будучи антрепренером Костромского театра, приехал в Нижний за актерами, долженствовавшими пополнить мою труппу.
Нижегородским антрепренером в то время был заика Смольков, который не любил, чтобы ему задавали подряд несколько вопросов, он в них путался и ни на один впопад не мог ответить.
С этим Смольковым я был знаком, почему без стеснения заходил в его театр во время репетиций и виделся с нужными мне лицами, между прочим с Милославским, Константином Федоровичем Бергом (впоследствии артист Московского Малого театра), Федором Алексеевичем Бурдиным (впоследствии артист Александринского театра) и др., поехавшими из Нижнего служить ко мне в Кострому. В первое свое посещение репетиции, я позвал будущих членов моей труппы в трактир напиться чаю.
Проведя в трактире добрый час в мирной беседе, я подозвал слугу и, вручая ему трехрублевую бумажку, приказываю получить с меня, что следует. Слуга, к моему крайнему удивлению, от этого отказывается.
— Уже заплачено, — сказал он и, указывая на Милославского, прибавил: — вот они отдали.
— Николай Карлович, с какой же это стати! — заметил я ему с укоризной.
— Ну, что за счеты между товарищами!
— Однако, пригласил вас я — я и должен расплачиваться!
— Все равно, в другой раз заплатите!
На следующий день снова захожу на репетицию и снова увлекаю свою компанию в трактир на беседу. При расплате повторяется вчерашняя история.
— Нет, уж сегодня очередь моя, — сказал я Милославскому и, обращаясь к слуге, приказал: — возврати назад Николаю Карловичу деньги и получи с меня…
Слуга в нерешительности поглядывал на Милославского, а тот отрицательными знаками удержал его от поползновения исполнить мой настоятельный приказ.