— Компания достаточно интеллигентная. Думаю, вам понравится.
Она не заставила себя долго уговаривать. Конечно, ее звали в разные места, поскольку она еще и поет.
— Да нет, петь совсем необязательно, — говорил Платинский. — Петь совсем необязательно. Если вам самой захочется, если будет настроение, но заставлять никто не станет. Да, рояль там есть. Да, кто-то вроде играет. Но повторяю, это совсем необязательно.
Числа двадцать пятого она позвонила и попросила разрешения взять с собой кавалера. Она так и сказала: «кавалера».
Он понял, что «кавалер» — аккомпаниатор.
— Конечно, конечно, — сказал он. — Ведь все будут парами.
Платинский положил трубку и задумался: «Это ж надо было разыскать такого аккомпаниатора, который согласился в новогоднюю ночь пойти к совершенно чужим людям».
То, что «кавалер» был действительно аккомпаниатором, стало ясно уже через минуту после двенадцати. Все, выпив шампанского, поцеловались, и лишь Елена Сергеевна в вишневом панбархатном платье и «кавалер» в блестящем от времени смокинге посмотрели в глаза друг другу долгим взглядом, а потом отводили глаза от целующихся пар.
Фейхоа понравилось всем. Что ни говорите, а пахнущие земляникой плоды среди зимы все же приятны. Но после фейхоа были еще какие-то мудреные фрукты, привезенные дипломатом, как раз на это время приехавшим в отпуск. Старинный приятель Платинского. Плоды напоминали картошку, но вкуснее их были сыры, которыми удивил всех француз, непонятно как попавший на праздник. Ну, попал и попал. Кто-то, видно, его привел. Потом с трех часов после танцев и подарков пошли сюрпризы.
Елена Сергеевна смотрела на «живые картинки» и шарады серьезно, была сосредоточенна и, слыша общий смех, только улыбалась улыбкой дамы, которая знает, как себя вести в «светском обществе». Платинский понимал, что она ждет своего выхода. Еще он видел, как она следит за «кавалером», не давая ему напиться раньше времени. «Кавалер» ее побаивался и все время половинил рюмки, видно, ему было обещано, что потом все компенсируется.
На три тридцать был назначен «музыкальный антракт». Все знали, что будет смешно. Не зря же Платинский говорил, что это «конец света». И ему, Платинскому, очень хотелось, чтобы номер прошел, поскольку фейхоа в списке ценностей было все же на третьем месте, а Елена Сергеевна шла на первое. Этот номер мог быть шлягером. Сюрпризом ночи, шуткой года. Пока что первенство держал Дашаянц. В прошлом году он привез с гор своего дальнего родственника, долгожителя, который всерьез танцевал лезгинку и пел. Компания просто икала от смеха, так это было уморительно.
В три тридцать «кавалер» сел за рояль и заиграл какую-то пьесу. Наигрывал что-то непонятно-грустное. Народ собрался. Кто сел напротив, кто стоял.
Елена Сергеевна подошла к роялю и хорошо поставленным голосом объявила:
— Старинный романс.
Платинский увидел, как «поплыли» гости. Кто-то, опустив голову, прыснул в руку, делая вид, что чихает. Платинский не выдержал. Он понял, что при его смешливости он не сможет слушать спокойно и начнет смеяться в голос. Он вышел на кухню и там корчился от смеха, понимая, что сейчас сюда на кухню, если не смогут смеяться в лицо певице, будут выбегать его друзья.
Елена Сергеевна пела не так громко, как тогда в санатории. Она чувствовала объем помещения и приспосабливала к нему силу звука. Платинский перестал смеяться, и, как в детстве, вдруг после сильного смеха захотелось плакать. Непонятно почему. Ведь все было хорошо. Но почему-то жутко не хотелось, чтобы эта певица с ее нелепым кавалером вызывала смех. И еще не хотелось идти в комнату, не хотелось видеть эти смеющиеся лица. Никто в кухню не выбегал. Елена Сергеевна пела романс за романсом. А там, в комнате, было тихо. Певица звук не форсировала, пела спокойно, немножечко играя. Иногда было едва слышно, что она поет. Пела она, конечно, странно. По-старому. Несовременно. Совсем не так, как тогда в санатории, где Платинского поразила ее аффектация. Но все же что-то нелепое было в этом пении. Платинскому захотелось взглянуть, как она поет. Он тихонько вернулся в комнату.
«Кавалер» наяривал на рояле, Елена Сергеевна делала неестественные, по мнению Платинского, движения. Громкости в ее голосе прибавилось.
«Какая-то провинциальная филармония», — подумал Платинский, хотя ни разу не был на концерте в провинциальной филармонии.
Он слушал «Калитку» и удивился тому, что никто не смеется. В сущности, они ничего не понимают ни в пении, ни в музыке. А может быть, что-то все-таки было в этом пении?
Неестественность вокала, соединившись с неестественностью движений, дали общую естественность исполнения. Представлялись какие-то картинки: калитка, беседка, шаль, ветки во тьме, светлый силуэт.
Друзья сидели тихо, хотя их трудно было обвинить в отсутствии здорового цинизма.
«Возраст, — подумал Платинский, — стареем».
Елена Сергеевна закончила свою «Калитку», и все стали аплодировать и благодарить ее. Платинский с облегчением вздохнул. Дрожащими руками достал сигарету и с наслаждением затянулся.
— Слушай, — сказала жена, — она просто здорово поет, хорошо, что ты ее позвал.
— Отстань, — ни с того ни с сего нагрубил Платинский.
Потом он долго не мог подойти к Елене Сергеевне, прятался то в кухне, то в другой комнате, но она все-таки нашла его:
— Вам не понравилось?
— Ну что вы, — сказал он. — Замечательно, вы пели замечательно.
Она обняла его, сказала:
— Мне у вас хорошо, очень хорошо. У вас такие милые друзья. Я уже давно так не веселилась.
Потом подошел Дашаянц и сказал:
— Знаешь, я иногда думаю, что ты лучше нас. Вот и сегодня ты всех нас е…
— И сам умылся, — сказал Платинский. Когда все разъехались, Платинский предложил Елене Сергеевне отвезти ее домой. Пытались поднять «кавалера», но разбудить Арнольдова было невозможно.
Новое о Мата Хари
В ненастный день 1876 года в бедной деревенской усадьбе родилась никому не известная девочка Мотя Харитонова. На нее никто не обратил внимания. Подрастая, она часто смотрела на далекие звезды и мечтала о будущем. Девочку заметил известный в то время купец по прозвищу Афанасий.
Однажды он собрался поехать за три моря. Тайком он захватил с собой Мотю. До Индии купец не доехал: его арестовали во Франции, а Мотю Харитонову выслали как немецкую шпионку. Голод гулял по Франции. Надо было работать, а у девушки не было никакой специальности. В детстве она много читала и по самоучителю, без музыки разучила индийские ритуальные танцы. Теперь это пригодилось. Так она стала танцовщицей Мата Хари. Слава ее загремела по всей Западной Европе. К ее ногам были положены громкие титулы и имена. Великие люди говорили о ней в кулуарах и частных беседах. Станиславский, узнав о ней, тепло улыбнулся. Немирович-Данченко, услышав о ее танцах, молча огляделся вокруг себя.
Она была в зените славы, когда началась Первая мировая война. По ночам ее тянуло домой. Но судьба распорядилась иначе. Ее арестовали. Единственное, что могли ей инкриминировать, — это неразборчивость в связях. Но судьи были глухи и обвинили ее в шпионаже. Умерла Мотя Харитонова 15 октября 1916 года, не дожив всего восьми лет до появления стриптиза.
В доме отдыха
Вечер. Он и она сидят на лавке.
— Как вам не стыдно, вы только вчера целовались с другой, а сегодня уже лезете ко мне.
— Кто, я лезу?
— Ну а кто же еще?
— Ну я лезу, ну и что? Я к вам не лезу, я к вам тянусь.
— Да как же вы можете так, вы же еще вчера целовали другую.
— Кто, я целовал?
— А кто же еще-то? Там, кроме вас, никого и не было.
— Кого же я тогда целовал?
— Да девушку вы целовали. У нее еще платье было такое немодное. Вы с ней обнимались.
— Я обнимался? Да вы что, у меня и привычки такой нет — обниматься. Вы меня с кем-то спутали.