Кавказская легенда
Быль
(Подражание Ф. Искандеру)
Черная, как вакса дяди Арбо, ночь опустилась на селение Чермет. Тучи заволокли луну и звезды. Но у юного абрека Кургуза была своя путеводная звезда. Она ярко освещала его непроходимый путь вот уже полмесяца. С тех пор как увидел он княгиню Ольгу Сурмилову в окружении блестящих офицеров преклонного возраста. Он увидел княгиню вдалеке у источника, слез с любимого коня и лег на землю. Кургуз пролежал в канаве до тех пор, пока не погас полдень, а у него не начался насморк. Потом Кургуз вскочил на коня и понесся в родной аул за носовым платком. Два дня он не выходил из покосившейся сакли, а когда вышел, в руках его темнел плоский булыжник. На булыжнике был выцарапан портрет незнакомки работы Крамского.
Его любимый конь, увидев портрет, громко заржал. Это был быстрый и умный конь. Полгода охотился за ним Кургуз, да так бы и остался ни с чем, если бы казаки не напились и не отдали коня в обмен за племянницу Кургуза и чемодан в придачу. С племянницей Кургуз расстался спокойно, все равно ее никто не брал замуж вот уже сорок два года, а чемодан было жалко. Чемодану не было и тридцати.
Его подарил дядя Арбо на рождение Кургуза, и чемодан был совершенно новый, деревянный, с коваными углами. Сундук, а не чемодан. Кургуз не успокоился до тех пор, пока не обменял чемодан на вторую племянницу, которую тоже никто не хотел брать замуж, но это совсем другая история. И вспоминать ее не хотелось.
Кургуз затосковал и два дня пил самодельное вино. Вино Кургуза славилось во всей округе своим плохим качеством. От него в жилах стыла кровь и волосы вставали дыбом.
Родственники собрались в сакле Кургуза и уговаривали его бросить это дело с княгиней. Но Кургуз был непреклонен и продолжал пить.
Тогда дядя Арбо стукнул сапожной щеткой по столу.
Эту щетку он вывез лет двадцать назад из Турции, когда возвращался из очередного набега на Индию.
Он стукнул щеткой по столу, и стол развалился на мелкие кусочки. Вот какая это была щетка. Стол развалился, а дядя Арбо сказал: «Надо обменять княгиню на третью племянницу».
Кургуз посмотрел на племянницу и покачал головой. Последней, самой красивой племяннице было шестьдесят два года, и обмен вряд ли мог состояться. А кроме того, неизвестно, согласится ли на это муж племянницы — дядя Кургуза. Муж тут же согласился, но Кургуз сказал:
— Нет, любимую племянницу не отдам, она мне дорога как память о ее сестрах и чемодане.
После этих слов Кургуз скинул с себя одежду, взял брюки дяди Арбо, старую шапку-ушанку, надел все это на себя. И поскакал к источнику. Оставив коня в укромном месте. Кургуз на карачках про-брался в поселок и сел на самом людном месте.
Мимо него проходили люди в нарядных платьях. Одни смеялись и разговаривали, другие только смеялись. Некоторые бросали в шапку Кургуза медяки величиной с пятак.
И наконец Кургуз дождался. Она появилась все в том же блестящем окружении. Правая рука Кургуза невольно потянулась к пистолету, спрятанному в лохмотьях, но Кургуз левой рукой схватил себя за правую и так сидел, стиснув руки, пока незнакомка не подошла к его шапке.
— Бедный, — сказала княгиня и бросила в шапку пятак. — Бедный, — повторила она, — такой красивый, такой молодой и уже нищий. Наверное, у него что-нибудь прострелено.
Офицеры, проходя мимо, тоже швыряли в шапку мелочь, а последний даже сказал тихо:
— Чтоб ты подавился моими трудовыми, бандюга.
Суставы Кургузовых рук хрустнули так, что офицер в испуге отскочил метра на два и побежал догонять остальных. Когда все они скрылись, Кургуз встал, выгреб из шапки мелочь и с презрением швырнул ее в карман, а заветный пятак сунул в рот. Уходя из поселка, он знал о своей мечте все: и то, что она богата, и то, что ей тридцать шесть лет, и то, что все ее три мужа умерли от тоски по ней. Кургуз ушел, унося с собой эти бесценные сведения, груду денег и заветный пятак, любовался его приглушенным ржавчиной блеском. На ночь он целовал пятак и засовывал его снова в рот.
На третье утро, когда Кургуз чуть не подавился во сне пятаком, он решил действовать. И вот теперь, после недельной подготовки, он сидел в засаде и ждал появления княгини. Два его верных кунака лежали поодаль, замаскированные под грязь.
Княгиня появилась у источника, и снова пропало дыхание у Кургуза. Вот уж сколько дней он смотрел на княгиню, а действие ее было неизменным. Сердце Кургуза замирало, не хватало воздуха, пульс не прощупывается, ноги отнимались.
Вот скрылась она в строении над источником. Кургуз пополз вперед быстро и тихо, как шакал. Лежа у источника, Кургуз дождался ее выхода. Он был не очень метким стрелком и поэтому стал целиться в княгиню. Это был единственный способ не попасть в нее.
Прицелившись, Кургуз руками нажал на курок.
Раздался оглушительный выстрел. От этого выстрела развалилось ветхое строение над источником, в горах начались обвалы и проснулись два верных кунака, замаскированных под грязь. Началась паника.
Быстрее орла-стервятника набросился Кургуз на свою возлюбленную. С двух сторон послышались выстрелы кунаков, прикрывающих отход, и Кургуз, волоча княгиню, понесся в гору.
Сзади раздались выстрелы офицеров, но Кургуз прикрывал свое тело княгиней. Она была тяжела, но Кургуз все равно ухитрился делать под ней обманные движения. Конь стоял наготове. Кургуз с княгиней на руках прыгнул в седло. Конь мчался, как лошадь, и не прошло и часа, как Кургуз догнал своих верных кунаков. Еле-еле ушли они от погони. Кургуз был ранен в шапку, но крови не было, ранение оказалось легким, и он был счастлив.
Он привез княгиню в свою саклю и бережно сложил ее в углу. Весь аул сбежался посмотреть на возлюбленную Кургуза, но Кургуз никого не впускал в саклю. Народ стал расходиться. Оставшимся, очень любопытным, Кургуз разрешил за небольшую плату посмотреть на княгиню в окошко. Но так как в сакле было темно, пришлось деньги вернуть.
Два дня княгиня провела на лежанке. Ничего не ела, не пила и не выходила во двор.
Кургуз подходил к ней, приносил то вино, то баранью тушу, но княгиня все это гордо отвергала и только грустно улыбалась каким-то своим потаенным замыслам. Кургуз уносил еду и сам тоже ничего не ел из солидарности. Спал Кургуз на пороге сакли под одной простыней, не раздеваясь.
На третий день, совершенно оголодав, Кургуз принес в саклю шашлык, вино, зелень и стал все это поедать на глазах у помрачневшей княгини. Кургуз съел первую порцию шашлыка, княгиня сидела молча и лишь старалась не делать глотательных движений головой.
Кургуз съел вторую порцию, княгиня отвернулась к стене и продолжала голодовку. Кургуз съел предпоследнюю порцию, запивая шашлык вином и неестественно чавкая. Княгиня незаметно скосила глаза на последние восемь кусочков шашлыка. Кургуз икнул, но снова взялся за шашлык. Когда оставалось всего три кусочка. Кургуз остановился, вытащил из-за пазухи плоский камень и протянул его княгине. Княгиня увидела свое изображение и замерла. Глаза ее заблестели.
— Кто это? — спросила она.
Кургуз не понимал по-русски ни слова. Он показал пальцем на княгиню и сказал на чистом русском языке:
— Это вы, княгиня.
— Я здесь немного старше выгляну, — ответила княгиня, и Кургуз радостно закивал. Он не понимал, что она говорит, но радовался ее четкому произношению.
Княгиня повернулась к шашлыку, оттопырив мизинец, взяла кусочек и вонзила в мясо свои золотые зубы.
Кургуз вскочил и стал танцевать лезгинку, во все горло распевая «Гаудеамус игитур».
Княгиня съела все мясо, выпила кувшин вина и начала было подпевать Кургузу, но вдруг замолчала, легла на лежанку и отвернулась всем телом к стене. Кургуз сел на пол и зарыдал. Рыдал он долго, часа два. По истечении двух часов он обнаружил на своем плече руку княгини. Кургуз с трудом повернул заплаканное лицо. Княгиня приложила палец к губам. Кургуз догадался, о чем она просит, перестал выть и вывел княгиню во двор.
Наутро они сыграли свадьбу. Свадьба длилась неделю. Первые три дня дядя Арбо говорил тост. Остальные дни гости радовались, что тост кончился, пили вино и не давали дяде Арбо говорить второй тост.
Женившись на княгине, Кургуз автоматически стал потомственным князем, и его семейная жизнь начала входить в обычное княжеское русло. К княгине все быстро привыкли, а когда она научила всех различным французским словам, то и полюбили. Единственный, кто терпеть не мог княгиню, — это был верный конь Кургуза. Когда княгиня подходила к нему, он начинал ржать до слез. Пришлось отдать его назад казакам в обмен на двух племянниц Кургуза.
Через пять месяцев после свадьбы княгиня подарила Кургузу сына. Он был очень похож на княгиню, высеченную когда-то Кургузом на камне.
За первые два года совместной жизни Сурмилова родила Кургузу двух девочек и трех мальчиков, один из которых оказался негритенком, а другой японцем.
Ни негров, ни японцев в ауле никогда не видели, поэтому считали, что жена Кургуза вне подозрений. А дядя Арбо объяснил эти необычные явления странностями генетики.
В дальнейшем княгиня стала рожать детей еще чаще. Они с Кургузом прожили долгую и счастливую жизнь, живы до сих пор, а совсем недавно съездили в ЗАГС и официально оформили свои отношения.
После этого к Кургузу вернулся его верный конь, но это уже совсем другая история, которая тянет на большой роман.
Киртикуй, Кердыбаев!
Давай, Кердыбаев, киртикуй меня, не бойся. Сейчас новое время. Кердыбаев. И в нашем драматическом театре имени оперы и балета сейчас полный свобода критики.
Давай киртикуй, Кердыбаев, киртикуй, а мы тебе за это «спасибо» скажем. Давай начинай. Так, молодец, Кердыбаев. Понял тебя. Ты спрашиваешь, почему моя жена, заслуженная артистка всех республик, играет все главные роли: Джульетты, Зухры, великий русский ученый Тимирязев? Это очень интересный факт, нам совсем неизвестный. Скажи, Кердыбаев, а чей жена должен играть все главные роли? Может быть, твой, Кердыбаев? Вот когда ты будешь главный, хотя бы режиссер, тогда твоя бездарная жена станет талантливый. Она будет все роли играть. А пока ты киртикуй, а мой жена будет дальше играть.