— Ну, это они, значица, на валюту покупать будут.
— А валюту-то где возьмут?
— Ну вишь, они контракт хотят заключить. Свиней в Америку продавать, а навоз в Швейцарию.
— Да кому там в Швейцарии их навоз сдался?
— Не скажи, столько охотников набирается. Канада запросила. Там украинцев полно. У них тоска по родине.
— А мы, значит, к ним по турпутевкам, что ли, ездить будем?
— Точно. Захотел Нюрку Косую повидать — плати пятьсот рублей и тебе ее экскурсовод покажет от начала до конца.
— Я так и думаю, хрен с ней, с Семеновкой, а нам в сельсовет бечь надоть.
— Это ж зачем?
— А кто ж его знает, а вдруг наше сельпо тоже надумает отделиться и в Америку водку продавать.
— Не, Вась, я за это не беспокоюсь. Это Семенов-ка без нас может обойтись. А сельпо никак. И мы свое сельпо никому не отдадим.
Игра воображения
Оказывается, что все в жизни зависит от того, как на это все посмотреть. Есть такой анекдот. Три священнослужителя стали рассказывать друг другу, как им Господь Бог помог в трудную минуту. Католический священник говорит: «Еду я на машине по Австрии со скоростью 120 километров в час, вдруг камень попадает под колесо, машина в воздух. Завертело-закрутило, чувствую, пропал, взмолился Господу: «Спаси, Боже». Вдруг машина встает на четыре колеса, и ни одной царапины. Вот так Господь Бог помог мне в трудную минуту». Православный священник говорит: «А я иду по полю под Ярославлем, вдруг смерч закрутил-за-вертел, поднял меня в воздух, я понял, что погиб, взмолился Господу Богу: «Спаси, Боже, меня», смерч стих, я стою на дороге, все в порядке. Так Господь Бог помог мне в трудную минуту». Раввин говорит: «А я в субботу иду по Иерусалиму и вижу — лежит огромная пачка денег, но ведь суббота, я не имею права ни нагнуться за ней, ни поднять ее. И тогда я взмолился: «Господи, помоги». И вы представляете, вокруг суббота, а у меня четверг».
В общем, жизнь прекрасна и удивительна. Но не всегда. Раньше я, например, был пессимистом. Расстраивался по любому поводу. Вот, бывало, приду домой, гляну на жену, послушаю, что она говорит, да как представлю, что это теперь до конца жизни, то такая тоска… Расстраиваюсь.
Раньше я рекламу посмотрю, а там зубы людям делают по 1000 долларов за штуку, печи электрические продают за две штуки, телевизоры «Самсунг» с биоэффектом, так что на экране пощекочут, а тебе смешно, коттеджи по 200 штук — и все это на мои полторы тысячи деревянных, — просто плачу солеными слезами, каждая из которых величиной с грецкий орех.
Поеду летом в отпуск в дом отдыха, а там как после войны — разруха, тараканы из щелей пальцами на меня показывают, со смеху помирают, в столовой диета такая, что вместо Гербалайфа можно употреблять, слушай, расстраиваюсь.
На улице хулигана встречу — перехожу на другую сторону. А их, хулиганов, сейчас столько, что я так и бегаю туда-сюда по синусоиде. А кто их знает, что им в головы их бритые придет. Смотреть в их сторону боюсь, так и бегаю с закрытыми глазами. По синусоиде.
И так было до тех пор, пока я с одним психом не познакомился. Он не только псих, но еще и терапевт. Но не из этих, которые руками по телевизору размахивают, а настоящий такой псих, хотя одновременно и терапевт. Он мне так сказал: «Не можешь изменить обстоятельства — измени свое отношение к ним». Слушай, как здорово сказано. Как он до этого дошел? Он сказал, будто ему это какой-то еврей сообщил по имени Фрейд.
— Короче, — говорит, — займись самовнушением, и никаких проблем, вокруг суббота, а у тебя четверг, понял?
Я говорю:
— Понял, только не понял, где та пачка денег лежит.
Он говорит:
— Включи воображение. Вот тебе сейчас холодно?
— Нежарко, — говорю.
— А ты представь, что тебе тепло, представь себе, расслабься и представь, что у тебя ноги в теплой ванночке. Расслабься, сядь поудобнее, представь себе, рукам тепло, ногам тепло.
И вдруг я чувствую — действительно тепло.
— Ты, — говорит, — есть хочешь? А я, надо сказать, всегда есть хочу.
— Ну вот, — говорит, — представь себе, что ты сейчас ешь осетрину.
Ну я и представил. У меня в животе как заурчит, он аж отпрыгнул. Вот такое у моего желудка воображение, сильнее, чем мое соображение.
Он говорит:
— А сейчас осетринка с хренком.
Я чуть слюной не захлебнулся, так живо себе представил.
— А сейчас, — говорит, — с лимончиком, с лимончиком, перед горяченьким.
Я говорю:
— А выпить можно перед горяченьким?
Он говорит:
— А как же, обязательно. Водочки холодненькой из графинчика запотевшего.
Я тут же махнул и забалдел. Лежу кирной, теплый. Только в животе урчит. И все.
С того дня, хотите верьте, хотите нет, другая жизнь началась. Вот, к примеру, домой вечером прихожу, салюсь за стол, а там картошка вчерашняя с рыбой позавчерашней. Так я глаза закрываю, расслабляюсь, пару рюмок коньяка «Хеннеси» приму. В жизни я его только на витрине видел, но приспособился — врежу минералки, закрыв глаза и вообразив, ну и тебе скажу, хорошо бывает, прямо шибает. Закусываю семгой с лимончиком. И все с закрытыми глазами, потому что если глаза открыть, то видна эта пристибома, костлявая как смерть. А с закрытыми — так она розовенькая и посола пряного. А для усиления впечатления и ускорения процесса ставлю под стол таз горячей воды с горчицей, ноги туда сую и, как говорится, наслаждаюсь теплой ванночкой. А на второе осетринку на вертеле с авокадой, фрукт такой, помесь апельсина с картошкой.
И после такого обильного и калорийного экзотического ужина, поддатый и сытый, ложусь в постель со своей женой Люсей, закрываю глаза, расслабляюсь и овладеваю Клавдией Шиффер. Слушай, какая она, оказывается, ласковая тетка, эта Клава, и такой у меня, знаете, прилив, второе, можно сказать, сексуальное дыхание… А не дай бог, представлю, что виагры принял, «скорую» ей, Клавке, вызывать надо.
Раньше-то я раз в месяц ничего с собой поделать не мог, а сейчас такой Шварценеггер, на прошлой неделе с Джиной Лоллобриджидой такое вытворяли, ну с той, которая в «Фанфане-Тюльпане». Аделина, я с детства о ней мечтал. А мне что: хоть Джина, хоть Аделина, да если поднапрягусь в воображении, так и с самой Екатериной Второй могу первым быть. И у меня этот Потемкин в очереди за дверями стоять будет вместе с Распутиным. Да я их теперь меняю каждую неделю. На прошлой неделе с этой был, которую Ричард Гир бросил, ну как ее, Синди Кроуфорд. Я ее так приласкал, обнял чисто по-человечески, она этого Гира даже не вспомнила, только уже под утро проснулась и голосом жены моей Люськи заорала:
— Какая я тебе Синди, я тебе дам Синди! Ты у меня быстро засиндивеешь!
Тогда я и жену свою Люську научил этой расслабухе, и она теперь не со мной живет, а с Пуговкиным, она в него тоже с детства влюбленная, еще со «Свадьбы в Малиновке».
Вот такая вот новая жизнь пошла. Зарплату получать иду, дают мне этих несчастных полторы штуки, а я расслаблюсь, глаза закрою, глядь, а это все в долларах. Я тут поднакопил, виллу себе отгрохал и расположил ее на шести сотках, потому что никаким воображением не удалось отодвинуть подальше от себя соседей по садово-огородному вражеству. Вы бы их лица видели, их же трактором не сдвинешь. Я их, правда, тоже научил расслабляться, и они теперь где-то по соседству с Эдди Мэрфи живут в Беверли-Хиллз. Им кажется, что я негр и жутко веселый, а с другой стороны от них почему-то Бурбулис живет, но тоже веселый. И наша хрущоба где-то посередине Манхэттена оказалась, рядом с президентским домом на улице Осенней, где Задорнов проживает и каждое утро шутит нам бесплатно. Вот такая жизнь. Вот вы за кого голосовали? Кто за кого. Кто за Путина, кто за Зюганова, кто за Жирика. А я голосовал за такого президента: красивый, как Немцов, умный, как Лихачев, богатый, как Брынцалов, нахальный, как Жириновский, чмокает, как Гайдар, на саксофоне играет, как Клинтон, и поддает так, что нашему прошлому и не снилось.
А недавно шел по улице вечером, и ко мне какой-то хулиган пристал. Ну, я глаза закрыл, расслабился, представил себя Сталлоне да как звезданул ему по башке. Слушай, он тут же расслабился, не знаю кем, наверное, Шварценеггером себя представил и так меня отделал, что лежу я сейчас, граждане, в гипсе в травматологическом отделении и представляю себе, что я здоровый и рука у меня не в гипсе, но ничего не могу себе представить, кроме Юрия Никулина в «Бриллиантовой руке», и потому рассказываю всем анекдоты из «Белого попугая» и пою «А нам все равно, а нам все равно».
Байда
Встретил я соседского парнишку Ваню Сидорова, и у нас с ним произошел такой разговор. Я говорю:
— Ваня, как дела?
Он говорит: