— Да ладно тебе, не Леонид. Да когда я у нас на Алтае расскажу, что я с самим Куравлевым водку пил. Да меня, если хочешь знать, да у нас, если хочешь знать, ты любимый артист. А знаешь после какого фильма? «Живет такой парень». Да если я расскажу, что пил с тобой водку…
— Коньяк, — вдруг ни с того ни с сего произнес Синичкин.
Сосед аж оторопел.
— Ну коньяк… А ты что же, водку любишь?
— Да нет, мне все равно. Просто я не Леонид, понимаете, зовут меня Владимир.
— Понимаю, понимаю, слыхал, маманя вас так называла Но я так понимаю, что пристают, вот вы и скрываетесь. Ясное дело. Так мы же здесь вдвоем, кто ж нас услышит.
Сосед встал и захлопнул дверь в коридор. Протянул Синичкину руку:
— Семенов Николай Павлович.
— Синичкин Владимир, — он уже давно не называл отчества, понимая, что никто его по отчеству звать не будет.
— Ну одни же мы, — пожал плечами Николай Павлович, — чего теперь-то из себя строить. Одни, говорю, не боись, парень. Ты же наш, алтайский.
— Не боюсь я ничего. Просто я Владимир, а не Леонид. Понимаете, похож я на артиста, но не артист.
— Ну ладно, слушай, артист, не артист, садись, ешь, потом разберемся. Водка, как говорится, стынет. Садись, что ли!
— Я с удовольствием приму ваше приглашение, но только присоединив к вашим замечательным закускам свои скромные запасы, — витиевато начал Синичкин. Он вообще, когда волновался, а волновался он всегда, когда разговаривал с малознакомыми людьми, так вот, волнуясь, он начинал говорить витиевато. И говоря витиевато, доставал из спортивной сумки котлетки, завернутые в пергамент, сырники, творог, варенье, бутерброды с творожной массой. Все это рядом с курицей и коньяком выглядело жалко, и Синичкин не мог это не почувствовать, а почувствовав, добавил: «К чаю».
Семенов Николай Павлович, также почувствовав неловкость от съестных запасов Синичкина, только сказал:
— Ну ты даешь!
— Давайте есть, — сказал Синичкин, желая разрядить обстановку, — и забудем о том, что я артист.
— Забудем, — сказал Семенов, — ты не артист. Артист не ты. Тот артист — другой. А ты на него похож, — приговаривал Семенов, разливая коньяк. — А раз его нет среди нас, но мы его все-таки любим… Любишь ты артиста Куравлева?
«Ненавижу», — хотел крикнуть Синичкин, но вслух сказал:
— Как артист он мне нравится.
— Ну вот, давай и выпьем за артиста Леонида Куравлева, за здоровье, за счастье в семейной и личной жизни.
Они чокнулись, и, как только Синичкин опрокинул содержимое стакана в рот, Семенов добавил:
— И чтоб ему на юге отдохнуть получше.
Синичкин так и поперхнулся.
— Да не Куравлев я, не Куравлев, — закричал он, не зная, что раньше делать — протестовать или закусывать.
— А кто говорит, что ты Куравлев? — резонно спросил Семенов.
— А что же вы говорите «на юге отдохнуть»?
— А что, Куравлеву на юге отдыхать нельзя?
— Можно.
— Ну вот, может, он как раз сейчас и едет на юг. В одном купе с кем-нибудь…
— Ну знаете, — не выдержал Синичкин, — это уж слишком. В конце концов я вам сейчас докажу. Я вам паспорт покажу. — И Синичкин полез в чемодан за паспортом.
Но паспорта в чемодане не оказалось.
— Давай, давай, показывай, — приговаривал Семенов. Синичкин стал шарить по карманам. В карманах паспорта тоже не было.
— Небось дома забыл? — ехидно спросил Семенов.
— Забыл, — простодушно ответил Синичкин.
— Ну артист! — захохотал Семенов. — Вот что значит артист. Разыграл как по нотам. И главное, лицо такое, будто точно забыл. Давай, дорогой, выпьем еще по одной за твой талант.
— Послушайте, там же в паспорте путевка в дом отдыха.
— Это уж как водится, — отвечал Семенов, подавая стакан Синичкину. — Путевка в паспорте. А паспорт где? Будь здоров, Леонид, не знаю как по батюшке.
— Да так зовите, — машинально ответил Синичкин.
— Ну вот, дорогой, другое дело, а то «я Володя, я Володя».
Но Синичкину было уже не до Семенова. Как же без паспорта?
Без путевки? Ведь в дом отдыха не примут. Володя машинально выпивал, машинально закусывал. А тут еще и проводница пришла, билеты собирает.
— Батюшки, — всплеснула она руками, — Куравлев! Живой! — и тут же побежала за напарницей. — Да как же при входе-то не заметила, — приговаривала она на ходу. Растолкала спящую напарницу.
— Кать, на 18-м месте едет-то знаешь артист-то какой?
— Заяц, что ли? — отмахнулась спросонья Катя.
— Какой еще Заяц? Такого и артиста нет, Зайца. Куравлев едет, вот кто.
— Да хоть бы Смоктуновский, — сказала Катя и опять отключилась. Но тут же вскочила.
— Сам? Живой?
— Ну! — красноречиво ответила Настя.
— Иди ты!