Поручик понимал, что разговор не складывается, но нельзя было уехать, не спросив о Софье, а о ней следовало спрашивать не сразу. Так что пришлось решиться на авантюру и заговорить о том, о чём собеседник охотно рассуждал вчера, но поддерживать подобную тему Ржевскому всегда было трудно:
– А как дела на литературном фронте? – Поручик невольно посмотрел в сторону письменного стола, пытаясь вспомнить название только что виденного журнала. – Напечатали что-нибудь, достойное внимания?
– О! Понимаю, о чём ты, – сразу оживился Никодимов. – Ведь издатели «Полярной звезды» обещали снова порадовать публику в декабре, но увы.
– Что же помешало? – спросил Ржевский.
Никодимов опять взглянул на него растерянно, а затем собрался с духом и произнёс почти по слогам:
– Междуцарствие.
– Что? – не понял Ржевский.
– Дружище, – торопливо продолжал хозяин кабинета, – я приехал с этой новостью в Тверь, но говорю тебе первому.
Поручик насторожился, а Никодимов спросил:
– Как давно здесь узнали, что государь Александр Павлович скончался?
– Кажется, ещё в начале декабря.
Помнится, Ржевский, узнав о смерти императора, подумал: не попроситься ли снова на службу. Туманную историю с прошением об отставке, которое поручик не подписывал, при новом императоре не стали бы вспоминать. Однако, судя по выражению лица Никодимова, на пути к возвращению в армию могло возникнуть препятствие.
– Никто в Твери ещё не знает, – сказал Никодимов страшным шёпотом, – что Константин Павлович, которому все здесь уже, конечно, присягнули, не захотел принять престола.
– А кто же станет государем? – ещё больше насторожился поручик.
– Возможно, не будет никакого государя.
– А кто же будет?
– Диктаторы – четверо или пятеро достойных людей. Они возьмут в свои руки управление государством до того, как соберётся учредительное собрание, которое решит дальнейшую судьбу России.
Ржевский вдруг отчего-то заподозрил, что его вовлекают в заговор против монархии. Однако уверенности не было, ведь заговорщики не ездят на балы и не обсуждают своих намерений с первым встречным. Они собираются в тесный круг избранных, сидят в комнате с занавешенными окнами и обсуждают коварные планы.
– Экая фантазия! – воскликнул поручик. – Полагаю, что идею с диктаторами не позволит осуществить армия.
– В войсках – брожения, – многозначительно произнёс Никодимов. – Поэтому всё возможно.
Они говорили ещё некоторое время, как вдруг в кабинет вошёл лакей Прошка и доложил:
– Пётр Петрович, к вам жандармы пришли. Просят принять.
Никодимов вскочил с дивана, с каждым мгновением всё больше бледнея.
– Какие ещё жандармы?
– Офицер с солдатами, – ответил Прошка.
– Скажи им, что я не принимаю!
Прошка хотел было уйти, но затем, вспомнив о чём-то, замялся:
– Господин офицер просили передать, что никуда не уйдут и будут ожидать, ежели барин принять не захочет.
– Тогда пусть подождут, – срывающимся голосом велел Никодимов. – У меня посетитель.
Однако, как только лакей удалился, Никодимов уже не обращал на посетителя внимание. Хозяин кабинета кинулся к ящикам шкафа, отпер их, сгрёб в охапку часть бумаг, которые там были, побежал к изразцовой печи в углу, открыл дверцу и сунул внутрь всю кипу столь торопливо, что часть листов осталась лежать на металлическом подносе под дверцей.
Ржевскому опять отчего-то подумалось, что Никодимов – враг монархии. Но мало ли зачем нужно жечь личный архив! А может, это переписка с дамами, которую жандармам лучше не читать.
Сидя на диване, поручик молча наблюдал, как Никодимов выгреб из ящиков новую кучу бумаг и снова бежит к печке. Добра, которое требовалось сжечь, оказалось много, а зев был узкий, так что даже первая порция никак не желала пролезать, а вторая и подавно. Но Никодимов, казалось, этого не замечал. Он метнулся к столу, и на этот раз пришла очередь петербургских журналов, лежавших под пресс-папье. Сложив их трубкой, хозяин кабинета несколько раз ткнул ими в кучу бумаг, застрявших в печном зеве, как тараном в ворота, надеясь наконец пропихнуть всё внутрь печи.
– Пётр, да вот же кочерга рядом, – заботливо подсказал поручик.
Больше он ничего сказать не успел. Двери в спальню, из которых не так давно Никодимов выходил навстречу гостю, резко открылись. На пороге появился незнакомый господин в распахнутой шубе, под которой виднелся тёмно-зелёный мундир.
– Ага! – победно воскликнул незнакомец, коршуном нависая над Никодимовым, стоявшим на коленях возле печки. – Так я и думал! Уничтожение компрометирующих бумаг!
Он протянул руку и почти без труда вытащил из печи всё, что хозяин кабинета надеялся сжечь. Бумаги почти не пострадали – лишь края некоторых листов свернулись и почернели.
В следующее мгновение открылись другие двери, через которые входил в кабинет Ржевский, и в них появился Прошка, а за ним, проталкивая его вперёд, – усатый офицер в светло-синем мундире и рейтузах с жёлтыми лампасами. Ещё несколько рядовых в таких же светло-синих мундирах толпились позади.
– Что всё это значит? – с нарочитым возмущением спросил Никодимов. – Почему вы врываетесь? – последний из двух вопросов был обращён к усатому офицеру. – А вы как здесь оказались? – это уже относилось к грозному господину в зелёном мундире. – Прошли через чёрный ход?
– Барин, это не я пустил! Христом Богом клянусь! – завопил Прошка, услышав о чёрном ходе.
Незнакомец в зелёном мундире начал по-хозяйски осматривать кабинет.
– Вы, господин Никодимов, полностью себя выдали, – проговорил он. – Я нарочно послал жандармов с главного входа, чтобы посмотреть, как вы примете новость об их приходе. А сам проник с чёрного хода…
Ржевский, устав быть немым свидетелем, вскочил с дивана:
– Господа, прошу вас: объясните, что здесь происходит.
– Здесь происходит арест, – ответил незнакомец в зелёном мундире.
– А кто арестован? И за что?
– Арестован господин Никодимов как возможный участник заговора против государя императора Николая Павловича.
«Значит, всё-таки заговорщик, – удивился Ржевский. – Не может быть!» Однако не только это озадачивало.
– А почему Николая Павловича? – спросил поручик. – Почему не Константина Павловича?
– Вас это интересует? – осведомился незнакомец.