– Пока идёт следствие.
Ржевский вздохнул. Конечно, ему и самому хотелось остаться в городе подольше, чтобы видеться с Софьей, но одолженная князем Всеволожским сумма не позволила бы прожить в Твери даже месяц. И что делать? Снова просить взаймы? А просить в качестве кого? Жениха Тасеньки?
«Фортунушка, голубушка моя, что-то я тебя не пойму», – думал поручик, выходя из кабинета Тайницкого.
*
Ржевский медленно спускался по лестнице, когда его окликнул тот самый усатый офицер жандармов, который помогал арестовывать Никодимова.
– Господин Ржевский, постойте.
Поручик, как раз успев дойти до площадки между двумя пролётами, остановился.
– Мариупольский полк, не так ли? – спросил жандармский офицер, торопливо спускаясь следом.
Ржевский не без гордости оправил свой тёмно-синий гусарский мундир:
– Верно.
– А не встречались ли мы случайно при Бородине?
«Позвольте! – подумал Ржевский. – Вопрос про Бородино – моё изобретение! И чего этот господин хочет со мной познакомиться, да ещё моим способом?»
Поручик молчал, в недоумении воззрившись на собеседника, а тот остановился напротив и, одёрнув свой светло-синий мундир, произнёс:
– Раньше на мне была совсем другая форма: серо-красная. Сумский гусарский полк. При Бородино вместе с вами, мариупольцами, отгоняли француза от Багратионовых флешей {4}.
Ржевский без труда вспомнил тот день. Вот французская кавалерия, издалека сверкая начищенными кирасами, скачет во весь опор на позиции Багратиона. Слышна пальба пушек и ружей, но кавалерию этим не остановить. Тогда раздаётся приказ генерала Дорохова, и навстречу неприятелю – в просвет между полками русской пехоты, пока находящимися в резерве, – мчатся гусары.
Жандармский офицер продолжал:
– Помнишь приказ Дорохова? «Эй, гусары, дайте…»
– «…врагам жару!» – договорил Ржевский, уже совсем по-другому глядя на собеседника, ведь бывших гусар не бывает. – Так значит, Сумский полк?
– Да.
– А как же тебя зовут, братец?
Собеседник отрекомендовался:
– Шмелин Алексей Алексеевич. Я с некоторых пор – начальник жандармской команды в здешнем городе. Так что не знаю, могу ли теперь причислять себя к гусарскому братству.
– Конечно, можешь! – воскликнул Ржевский. – Бывших гусар не бывает. Руку! – И сам первый протянул руку для пожатия.
Шмелин, улыбнувшись, сделал то же самое. Новые знакомые чинно поздоровались, а затем со смехом начали обниматься.
– Отметим встречу? – спросил Шмелин. – Приглашаю на обед у меня на квартире.
– Охотно отобедаю, – отозвался Ржевский, хоть и понимал, что для этого нужно отправиться из полицейской части в казармы местного гарнизона, ведь конные жандармы относились не к полиции, а к военному ведомству и использовались губернскими властями по мере надобности. Вот уж получился променад по городу! Сначала в полицию, затем – в казармы. А дальше куда? В острог? Но в Твери, кажется, не было острога.
Ржевский и Шмелин торопливо вышли на улицу всё так же с чёрного хода. Из всех конных жандармов во дворе остался только один рядовой, который подвёл начальнику коня. Остальная команда куда-то делась. «Значит, Шмелин отпустил своих, а сам тут ждал, пока меня допросят, – подумал Ржевский. – Надо же, как хотел познакомиться!»
Шмелин вдруг начал принюхиваться.
– Та-а-ак… – сказал он, хлопая рядового по полушубку там и сям, будто выискивая что-то.
– Ваше благородие, я… – Фраза оборвалась, поскольку Шмелин стащил с рядового кивер {5} и выудил оттуда фляжку:
– Та-а-ак!
– Ваше благородие, я только для сугреву!
– Для сугреву он, – передразнил Шмелин, отхлебнув из фляжки и предлагая её Ржевскому.
Тот отказываться не стал, а его новый знакомый вдобавок обнаружил в кивере пирожок, завёрнутый в тряпицу, и разломил пополам, также угощая Ржевского.
– Вот что паршивцы делают! – заметил Шмелин, откусывая от своей части пирожка и нахлобучивая кивер обратно рядовому на голову.
Ржевский меж тем сделал знак Ваньке, чтобы подъехал ближе.
– Понапихают всякое, будто в котомку, – не унимался Шмелин. – Минувшим летом прямо на смотре нашли у одного рядового в кивере бублик, три яблока и живого цыплёнка! Гауптвахтой отделался.
– У нас в полку тоже случай был, – ответил Ржевский. – На смотре обнаружили у рядового в кивере тряпичный свёрток с запахом свиного сала. Но сала там не оказалось – одна тряпка. Долго спорили, но решили за запах сала на гауптвахту не сажать. Вот если б водкой пахло…
Собеседник хмыкнул.
– А за что тебя из гусаров в жандармы перевели? – спросил Ржевский.
– Дуэль.
– Из-за женщины?
– Разумеется! Вот такое своеобразное для меня наказание. Теперь, среди прочего, в мои обязанности входит и дуэлянтов ловить. Я сначала, как узнал, хотел в отставку подать, но её не приняли. Или, говорят, переводишься во внутреннюю стражу, то есть в жандармы, или под суд за дуэль.
*
Тверской гарнизон расположился в городе совершено так же, как обычно располагаются гарнизоны в губернских городах. Большое пространство на окраине Твери было кое-как огорожено дощатым забором, через который при известной ловкости всякий мог перелезть. Часовой возле шлагбаума не спал, но отдавал честь всем проезжающим начальникам с таким безразличием, что казалось, вздумай появиться в гарнизоне сам Наполеон – часовой и ему отдал бы честь, ничуть не удивившись, даже если бы знал, что Наполеон уже несколько лет как скончался.
За забором тянулись огромные ровные поля, то есть плацы, и на этих просторах почти терялись гарнизонные постройки: казармы, конюшня, кухня, лазарет и прочее. Все они походили друг на друга – длинные одноэтажные деревянные дома.
В таком же доме находилась квартира Шмелина, состоявшая, как и положено, из двух комнат с бревенчатыми стенами. Но что это были за комнаты! Если в гостях у Никодимова Ржевский испытал смущение перед столичным блеском, то здесь – щемящую тоску по оставленной военной службе.
К примеру, о былом напоминал тёмный персидский ковёр на стене, на котором была развешана целая коллекция курительных трубок. Свечи в бронзовом подсвечнике на столе совсем оплыли, а это почти наверняка означало, что минувшая ночь прошла по-гусарски – почти без сна. На полу валялось несколько игральных карт и среди них – червовая дама, которой Ржевский чуть заметно поклонился, будто старой знакомой. А ещё он увидел белый женский чулочек, выглядывающий из-под стула, где лежала внавалку разная одежда хозяина квартиры. Ах, офицерская жизнь!
– Та-а-ак… – меж тем проговорил Шмелин и вернулся в первую, проходную комнату – в тот её угол, где располагалась постель денщика. – Та-а-ак, – повторил Шмелин и вытащил из-под кровати бутыль водки.