– Совершенно случайно, – так же тихо ответил поручик. – Я гулял в губернаторском саду. Смотрю – там оранжерея. Смотрю – двери незапертые. Зашёл и совершенно случайно подслушал разговор двух слуг губернатора. Они говорили, что на балу был отравитель, который на банкете насыпал яду в тарелку одного из гостей, но это угощение в итоге досталось не тому – отравился лакей. Насколько я понял, все слуги в губернаторском дворце об этом шепчутся. Но кто был отравитель – неизвестно.
– Неизвестно? – Софья отняла ладони от лица и с надеждой посмотрела на Ржевского.
Ах, как она была прекрасна в эту минуту! Широко распахнутые глаза со следами нескольких пролившихся слезинок казались глазами печального ангела… Впрочем карий цвет больше подходит не ангелу, а чёрту. И будто в подтверждение этого в зрачках Софьи вдруг вспыхнул озорной огонёк.
– Значит, про отравителя ничего неизвестно? – опять спросила она.
– Увы, неизвестно, – продолжал Ржевский.
– А известно, кого хотели отравить?
– Тоже нет. Увы, – ответил поручик и вздохнул с сожалением, но дама почему-то развеселилась. Причина её весёлости была совершенно непонятна, но Ржевский очень быстро забыл об этом думать, видя, что озорной огонёк в прекрасных карих глазах разгорается всё сильнее. Этот случай не следовало упускать!
– Как ты меня напугал, Саша, – лукаво произнесла Софья.
Поручик, хоть и не до конца понял суть происходящего, изобразил такой же лукавый взгляд.
– Ты испугалась, что мы, возможно, сидели за одним столом с отравителем? Но это вряд ли…
– Нет. Я испугалась, потому что думала, что ты собрался меня упрекать.
– В чём? – Ржевский по-прежнему не очень понимал свою даму, но на всякий случай обнял её за талию.
– Я думала, что сейчас ты назовёшь имя отравителя, и окажется, что это кто-то из моих друзей. И получится, что я вожу дружбу с преступником. Это такой позор! Такое падение в глазах общества! Я ужасно испугалась, что ты первый, кто начнёт меня упрекать.
– Софи! Прости меня! – воскликнул Ржевский, тут же вскочив с кровати и бросившись перед дамой на колени. – Чем я могу загладить вину?
Одной рукой поручик схватил ладонь дамы, чтобы прижать к губам, а второй рукой будто ненароком залез под дамскую юбку, поглаживая ножку в чулке.
– Сашенька, – всё так же лукаво продолжала Софья, – ты должен мне обещать, что если вдруг узнаешь что-то новое об этом деле, то немедленно мне расскажешь. Если отравитель – кто-то из моих друзей, я должна порвать с ним отношения до того, как о его злодейской сущности станет известно всем.
– Обещаю! – воскликнул поручик, страстно сжимая ручку и ножку дамы. И тут его осенило: – Никодимов!
– Никодимов?
– Да. Столичный франт, с которым ты вчера танцевала мазурку. Ты его хорошо знаешь?
– А в чём дело?
– Он арестован сегодня утром.
– За что?
– За участие в заговоре против монархии. Поэтому если тебя связывают с этим господином какие-то отношения, следует их прекратить.
– Саша, ты так мило заботишься обо мне, – с улыбкой сказала Софья. – Но Никодимов не относится к числу моих друзей. В этом доме он ни разу не был. – Она задумалась. – Ты сбил меня с мысли. О чём мы говорили? Ах да! О том, как тебе загладить вину.
– Но я заглаживаю её прямо сейчас, – возразил поручик, поглаживая ножку дамы, на этот раз – чуть выше колена.
– Сейчас не самое лучшее время заглаживать вину, – сказала Софья.
– Вину надо заглаживать чем скорее, тем лучше!
– Сюда могут войти в любую минуту.
– Ну, что ж. Придётся делать это при свидетелях. – Ржевский уже добрался до того места, где кончается чулок и начинаются панталоны.
– Саша! – строго зашептала Софья. – Я не шучу! Сейчас не время. Приходи послезавтра ночью.
– Ну, предположим, через забор я перелезу. А дальше? На ночь у вас двери не запираются?
– Я дам тебе ключ от чёрного хода. Ты тихо отопрёшь дверь и поднимешься ко мне в спальню. Лучше всего – вскоре после полуночи. Дом только-только засыпает и никого не удивит звук шагов на лестнице. Все подумают, что кто-то припозднился. А вот глубокой ночью звук шагов будет звучать очень подозрительно.
– Значит, ключ будет? – спросил Ржевский, который слушал не очень внимательно, увлечённый поглаживанием дамской ножки в том месте, откуда ножки растут.
– Да, ключ будет.
– Это меняет дело! – воскликнул поручик…
…Но уже с ключом в кармане покидая дом Тутышкиных, он вдруг обнаружил, что не помнит точно, которой ночью следует явиться к даме: «Завтра или послезавтра?» А вернуться и переспросить было как-то неудобно. Оставалось надеяться, что эта подробность вспомнится сама или Фортуна поможет.
И ещё запоздало пришла мысль, что не удалось спросить о солонке. Если там яд, а не соль, то Софья может случайно отравиться. Но свою оплошность поручик рассчитывал исправить на предстоящем свидании.
*
Когда Ржевский покинул жилище Тутышкиных, уже стемнело. По обе стороны улицы тускло светились окна. Заборы и истоптанный снег под ногами едва проступали в темноте. А санки, запряжённые рысаком, и верный Ванька, уже более часа дожидавшийся господина, сделались вовсе невидимыми.
Можно даже сказать, что тьма сгустилась до той степени, когда всякий прохожий, даже самый благонамеренный, начинает проявлять некоторую склонность к бунту, то есть весьма плохо думать о городских властях, которые озаботились освещением лишь центральной части города. Вот и поручику тоже поначалу пришла бунтарская мысль, но он сразу напомнил себе о скором ночном свидании, а для таких приключений тёмная улица удобнее, чем освещённая.
И всё же холодная темнота вокруг нагоняла тоску, поэтому Ржевский, найдя свои санки, уселся в них и произнёс:
– Ванька, едем кататься. Правь туда, где светлее.
И вот санки полетели по тёмным улицам и переулкам, где ориентиром служили только пятна окошек.
Затем показалась некая площадь или пустырь – невозможно было с точностью сказать, потому что это обширное пространство было совершенно чёрным. Лишь где-то на дальнем краю горел фонарь, под которым виднелась полосатая будка, давая понять, что только там и начинается обитаемая местность, а здесь – одна пустыня.
Ванька, ориентируясь на огонёк, направил санки к будке. Рысак, поняв, где цель, сам прибавил ходу и с каждым мгновением бежал всё резвее. Кажется, было преодолено уже больше половины площади, когда конь вдруг прянул в сторону, да так резко, что санки чуть не перевернулись.
– Сто-ой, чёрт! – закричал Ванька, натягивая вожжи и наклоняясь в сторону, противоположную от той, куда кренились санки.
Ржевский, чтобы не выпасть, наклонился на тот же бок, что и Ванька. И тоже закричал коню «стой».
Судя по всему, рысак на что-то наткнулся. А может, ему только показалось, как бывает с лошадьми, особенно вечером или ночью.
Возможно, поручик и его возница в самом деле решили бы, что препятствие мнимое, если бы из темноты вдруг не раздалась ругань: