– Кстати, на счёт «хорошо», – сказал поручик, всё так же лёжа на спине и глядя на ту часть своего тела, которая в отличие от рук, ног и туловища приняла положение вертикальное, а не горизонтальное. Он перевёл взгляд на Софью. – Мадам, позвольте пригласить вас на галоп.
– О! – воскликнула дама и быстро заняла положение наездницы.
Скачка была отчаянная и как нельзя более соответствовала выражению: «Конь бежит – земля дрожит». От неё и впрямь дрожала земля, а точнее – кровать.
Затем поручик приподнялся на локтях и согнул ноги в коленях, чтобы дать возможность своему коню подскакивать выше. Чем выше прыгает конь, тем меньше препятствий на пути к блаженству!
После этого задрожал прикроватный столик и канделябр на нём. Задрожала ширма для переодевания. Под конец задрожал и платяной шкаф.
Полотно рядом – портрет некоей дамы в напудренном парике – слегка покосилось. Дама в свою очередь покосилась на кровать и на происходящее там.
Маятник часов, стоявших на камине, как будто пытался раскачиваться в такт. Быстрее, быстрее, медленнее, быстрее, быстрее, быстрее. Цель скачки стремительно приближалась.
Перед глазами наездницы, должно быть, всё смешалось, потому что она предпочла их закрыть.
Последний, резкий скачок. Цель достигнута! А когда наездница ахнула и соскочила с коня, конь тут же упал.
– Уф. Доскакали, – блаженно прошептала Софья.
Маятник как будто замер, а затем вздрогнул от вскрика испуганной дамы.
– Боже мой! – воскликнула она. – Уже половина третьего. Сейчас придёт муж!
*
Поручик Ржевский слыл дамским угодником заслуженно, поскольку его при желании хватало на всех дам. Но, разумеется, при желании поручика, то есть его хватало на всех дам, которых он желал. А если говорить о желании дам, то Ржевского никак бы не хватило, даже если бы тот мог раздвоиться или расстроиться. Ведь дам, желающих поручика, насчитывались миллионы! И это только по самым скромным подсчётам.
К счастью для генеральши Ветвистороговой она была не только одной из тех дам, которые желали поручика, но одной из тех, кого желал поручик. Поэтому, когда Ржевский явился обедать к Ветвистороговым, генеральша по его страждущим взглядам никак бы не догадалась, что он уже в некотором роде пресыщен.
Три часа пополудни – слишком раннее время, чтобы показывать декольте, поэтому Ржевскому опять не удалось увидеть мадам Ветвисторогову во всей красе, но её шёлковое платье – на этот раз нежно-голубое – обрисовывало грудь ещё лучше, чем в прошлый раз. Ткань на груди натянулась так, что среди бантиков и пуговичек даже проступали очертания кружев белья.
Единственное, что мешало наслаждаться обществом такой дамы, было присутствие ещё одного гостя – Шмелина, офицера жандармов, которого генерал тоже считал истинным патриотом, потому и пригласил. Правда, Ржевского не оставляло подозрение, будто дело нечисто. Хоть Шмелин и говорил, что опасается ухаживать за генеральшей, но в амурных делах хороший приятель – хуже врага.
Ржевский, конечно, пожал ему руку и сказал, что очень рад, но на душе было неспокойно. От врага ты знаешь, чего ждать, а от приятеля можно ждать любого фортеля! Если же попробуешь принять меры, на тебя обидятся. Дескать, как можно ждать подвоха с дружественной стороны!
«Фортунушка, – мысленно взмолился поручик, – ты уж помоги мне, если я сам вовремя не замечу опасность». И богиня, кажется, услышала. Когда генерал с супругой и оба гостя наконец собрались обедать, рассевшись за большим круглым столом посреди такой же круглой комнаты, Ржевский почувствовал, что Фортуна незримо присутствует рядом. Ну, хотя бы потому, что Ржевскому с ходу повезло – место ему досталось между генеральшей, сидевшей слева от мужа, и Шмелиным! А ведь могло бы и не повезти, и тогда рядом с генеральшей сидел бы Шмелин!
*
В отличие от губернатора, предпочитавшего французскую кухню, генерал Ветвисторогов любил кухню русскую. Вот почему для начала подали борщ.
Похлебав немного борща, хозяин дома с удовольствием оглядел двух своих гостей и сказал жене:
– Ты только посмотри на них, Зоя Павловна, – к супруге он всегда обращался по имени отчеству, – орлы!
– Орлы. – Генеральша кивнула с загадочной улыбкой.
Ржевский, услышав, что оказался не единственным «орлом», с подозрением покосился на Шмелина. Тот пожал плечами.
– Побольше бы нам таких, – сказал генерал.
– Безусловно. – Зоя Павловна снова кивнула. – Чем больше, тем лучше.
Ржевский опять покосился на предполагаемого соперника. Поручику вдруг представилась длинная очередь Шмелиных, которые выстроились к постели генеральши, а он, Ржевский, находится в самом хвосте. «Нет уж, лучше поменьше», – подумал поручик.
– Будь у нас побольше таких людей, как вы, – продолжал генерал, обращаясь к гостям, – мы бы и бунтов не боялись.
– Ах, не надо о политике. – Ветвисторогова тронула мужа за руку.
– Да оставь ты, Зоя Павловна, – пробурчал генерал. – Неужели я в своём доме не могу говорить начистоту? – Он опять повернулся к гостям. – Вчера у Всеволожского я промолчал, а здесь скажу, что не следует человеку, облечённому властью, так снисходительно о бунтовщиках рассуждать. Губернатор должен быть твёрже. А случись у нас в Твери бунт, как в Петербурге, то на нашего губернатора никак нельзя было бы положиться. Это ж страшно подумать, к чему его либеральность приведёт!
– А мне не страшно, – мягко перебила Ветвисторогова. – В газетах пишут, что ничего страшного в Петербурге не было. Небольшое возмущение в некоторых районах города, которое не нарушило общего спокойствия.
– Это они нарочно пишут, чтоб тебя не волновать, Зоя Павловна, – с добродушной улыбкой ответил генерал.
Ржевский, услышав о волнениях, тут же посмотрел на грудь генеральши: «Платье теснее, чем в прошлый раз, и если Ветвисторогова разволнуется, то, может, ткань всё-таки треснет».
– Конечно, спокойствие города нарушено не было, – меж тем произнёс генерал, обращаясь к супруге, – но тысяча бунтовщиков, которые собрались на площади перед Сенатом, это число значительное.
– А в газетах пишут, что собралось не тысяча, а триста, – возразила Зоя Павловна. – Возглавляло их семь или восемь офицеров, и к ним примкнули ещё несколько фрачников.
– Это опять же пишут, чтоб не волновать тебя и прочих обывателей, – сказал генерал. – На самом деле всё было серьёзнее. К тому же к восставшим присоединилась чернь, большая толпа, десятки тысяч. И те тоже настроились бунтовать.
– А в газетах пишут, что толпа была небольшая, – продолжала спорить Ветвисторогова. – И ещё пишут, что благоразумные прохожие не вмешивались, а к бунтовщикам примкнули только пьяные. Да и солдаты, которые на площадь вышли, тоже по большей части были пьяные.
– Где же ты это вычитала? – удивился генерал.
– В «Санкт-петербургских ведомостях». И в «Северной пчеле» тот же рассказ помещён слово в слово. – Зоя Павловна важно вздёрнула носик. – Только не говори, что это вздорные газетёнки. Сам же их выписываешь. Да и не может газета так обманывать, даже ради общего блага, чтобы преуменьшать опасность в десять раз!
Ветвисторогов только руками развёл, а Шмелин сказал:
– Полагаю, нам не следует спорить с дамой. Особенно с такой очаровательной.
Генерал повернулся к Ржевскому:
– Как вы понимаете, Александр Аполлонович, я получил сведения о бунте не из газет. У меня свои источники, но если Зоя Павловна настаивает…
Генеральша в свою очередь повернулась к Ржевскому, будто ждала, что он что-то скажет. Но что сказать? Поручик оказался озадачен, поэтому промолчал.
– В статье о бунте отмечено, что автор был сам очевидцем событий, – заявила генеральша.
Она опять как-то странно посмотрела на Ржевского, а тот мысленно обратился к Фортуне: «Фортунушка, ты бы подсказала, чего она от меня хочет». Но Фортуна молчала, отчаянно пытаясь изобрести знак, понятный даже самым недогадливым.
– Очевидцем событий?! – меж тем вскричал генерал. Как видно, жена слишком долго с ним спорила, и у него не выдержали нервы. – Что ж это за газета?! – Он обратился к лакею: – Принесите газету.
– В кабинете на столе. Принесите самую верхнюю, – добавила Зоя Павловна.