– Эх! Я же без очков, – спохватился он и передал газету Шмелину, сидящему рядом. – Ну-ка, братец, прочти. Где там сказано, что автор всё своими глазами видел?
– Помнится, на второй странице внизу слева, – подсказала генеральша.
– Жена гражданского прокурора в Версале, госпожа Ренье, – начал читать Шмелин, – однажды забавляла в своём доме многочисленное общество приятным рассказом…
Читалось явно не то, что все ожидали, но поскольку Шмелина никто не остановил, тот продолжал:
– В пылу повествования у ней вырвалось неприличное выражение. Муж при всех остановил её следующими словами: «Молчите, сударыня, вы глупы!»
Генерал хохотнул, его плохое настроение улетучилось:
– Надо же.
Ветвисторогова нахмурилась.
– Жена замолчала и навсегда, – меж тем читал Шмелин, но с паузами, всё время ожидая, что его остановят. – В продолжение тридцати лет… ничто не могло заставить госпожу Ренье произнести хоть слово…
Генеральша всё больше хмурилась, а Ветвисторогов не мог перестать веселиться:
– Это что же у нас вышло? Гадание по газете? Зоя Павловна, мне кажется, газета хочет сказать, что ты неправа.
Ветвисторогова в досаде закусила губу.
Наконец Шмелин, покосившись на генеральшу и увидев, что сильно уронил себя в её глазах, остановился сам:
– Это не о бунте. Это раздел светских анекдотов. – Он глянул на первую страницу газеты. – Принесли не тот номер. Этот за 12 декабря. А бунт ведь был 14-го… {7}
– Несите другую газету! – дрогнувшим от гнева голосом велела генеральша лакею и добавила. – Напрасно вы думаете, господа, что это глупое совпадение заставит меня последовать примеру жены прокурора и замолчать.
Генерал, снова став добродушным, поспешил её успокоить:
– Зоя Павловна, да мы ничего такого не думаем.
– Мне очень нравится вас слушать, – добавил Ржевский, но генеральша почему-то посмотрела на него неодобрительно. Поручик начал подозревать, что дама ведёт некую игру, но что за роль ему отведена, было непонятно.
Шмелин тоже хотел что-то сказать генеральше в утешение, но та затараторила:
– А ещё в газетах пишут, что на Антильских островах страшные вихри! Особенно на острове Гваделупа.
– А это где? – спросил поручик.
– В Америке, – строго ответила генеральша. – Вот где беда, а не у нас! Там вихрем колокольню повалило. Со зданий крыши сорвало. А те дома, которые похуже построены, так и вовсе в руинах. Корабли, которые поблизости были и уйти не успели, все побились. Многие деревья с корнем выдраны.
– Так это ещё летом было, – заметил генерал.
– А в газетах пишут сейчас, ведь жители до сих пор от бедствия не оправились, – не унималась Зоя Павловна. Настроение у неё окончательно испортилось. – Вот что у них в Америке творится, а у нас – тишина и благоденствие. И я никак не пойму, отчего все рассуждают лишь о бунте в Петербурге. В чей дом ни приди, везде разговоры об этом. А ведь всего-то кучка офицеров восстала! Но общество только о них и говорит. Кто-то возмущается их поступком, кто-то жалеет. А почему не пожалеть, к примеру, греков, которые прямо сейчас с турками сражаются…
– Да что ж такое, Зоя Павловна? – недоумевал генерал. – Чего ты так рассердилась?
– Довольно, – со слезами в голосе сказала Ветвисторогова. – У меня что-то голова болит. Я вас оставлю, господа. Но постараюсь выйти к десерту. – Она посмотрела на Ржевского и ещё раз по слогам произнесла: – К де-сер-ту.
Дама на что-то намекала, но Ржевский никак не мог понять, на что.
Генеральша встала из-за стола, и все трое мужчин – тоже, в знак вежливости.
– А вы, Александр Аполлонович, – добавила генеральша, уже направляясь к дверям, – не повторяйте моей ошибки и не вздумайте спорить с моим мужем. Лучше расспросите его, что на самом деле случилось в Петербурге.
Поручик вдруг начал смутно припоминать, что похожую рекомендацию ему уже давали – генеральша что-то такое упоминала в письме: во всём соглашаться с её мужем. Дескать, это очень важно. Но почему важно? Нет, смысл этой тайной игры было невозможно понять!
*
Когда Ветвисторогова вышла из столовой, генерал снова пригласил гостей садиться и сказал:
– Вы уж простите мою супругу. Это у неё бывает. Нервы. Но уверяю вас, что ничего серьёзного. Посидит немного у себя в спальне, и всё пройдёт.
Ржевский продолжал подозревать, что генеральша что-то задумала, поэтому решил следовать рекомендации – расспросить о петербургских событиях. Поручика они мало занимали, но раз мадам Ветвисторогова велела расспросить, то придётся. И ещё она велела не спорить, так что Ржевский преисполнился решимости во всём соглашаться с генералом, что бы тот ни сказал.
Меж тем лакей успел принести другую газету, а также очки, поэтому теперь Ветвисторогов прочёл сам:
– Ну да, – сказал он, проглядев первую и вторую страницы. – Всякий вздор для успокоения обывателей. Пишут, что солдатами на площади командовали семь или восемь офицеров, а к офицерам примкнули ещё несколько фрачников. Вот и весь бунт.
Шмелин доедал борщ, из вежливости поглядывая на генерала, а Ржевский отложил ложку и спросил:
– Так значит, бунтовщиков было больше?
Генерала как будто прорвало:
– Конечно! Одних только офицеров и их сообщников из числа дворян – полторы сотни. Большинство уже арестованы, но не все, потому что не все находились в Петербурге.
«Ну, это я знаю», – подумал Ржевский, вспомнив историю с Никодимовым.
– А знаете, что самое страшное? – скорбным тоном спросил генерал.
– Что же?
– Большинству из этих бунтовщиков нет даже тридцати. Совсем молодые люди, которых испортили своим влиянием либералы и масоны. – Ветвисторогов в сердцах кинул свою ложку на стол. – Потеряли мы наше юношество!
Шмелин сохранял спокойствие. Очевидно, для него эти рассуждения не являлись новостью.
– Ну, может, не всё потеряно, – попытался успокоить генерала Ржевский.
– Большинство потеряно, – сокрушённо проговорил генерал. – Это влияние Запада. Особенно – французских гувернёров. Из них каждый второй – якобинец.
– Про карбонариев не забывайте, – добавил Шмелин.
– Да-да, – согласился генерал. – Из этих гувернёров кто не якобинец, тот карбонарий. Вот они и воспитывают наших дворянских детей, с малолетства кормят революционными идеями, а там уже либералы с масонами доделывают начатое. И вот он – бунт!