– Нет у меня никакой чахотки, – уже обычным голосом ответила Тасенька. – Я корзиночкой с салатом подавилась. Откусила у неё ручку, хотела разжевать и случайно проглотила.
Тем временем к ним подошёл пожилой лысоватый господин в тёмно-сером фраке. Поправив на носу пенсне, он деловито произнёс:
– Я доктор. Кому плохо? Вам, барышня? – он посмотрел на Тасеньку. Кажется, она единственная из всех присутствующих продолжала сидеть, а остальные гости за столом вскочили, чтобы лучше видеть происходящее.
– Нет, мне уже хорошо, – твёрдо произнесла Тасенька, сделав ещё один глоток из бокала и чуть кашлянув, чтобы прочистить горло.
Господин в пенсне взял со стола ложечку, и велел:
– Барышня, откройте рот пошире и скажите «а».
– Зачем? – Тасенька нахмурилась.
Доктор присел рядом – на стул, где недавно сидел Ржевский.
– Посмотрю, не простужены ли вы. А то зима на дворе, а вы одеты совсем по-летнему. В моей практике такое часто случается, что приходится лечить барышень, которые простудились на балу. Все эти открытые плечи и тонкие шелка – это, конечно, хорошо для некоторых дел, но для здоровья не полезно, когда на дворе декабрь, а в зале – сквозняки.
– Я не простужена, – уверенно произнесла Тасенька.
– Вот и посмотрим. Скажите «а».
Тасенька подчинилась, а врач придавил ей язык ложечкой и принялся смотреть:
– Правее повернитесь. На свет.
Эту процедуру прервал губернатор, который, протиснувшись через толпу, участливо спросил:
– Тасенька, дитя моё, что случилось?
Та попыталась ответить, но ей мешала ложка во рту, давившая на язык.
– Господин доктор, прервитесь на минуту, дайте мне поговорить с племянницей, – недовольно произнёс губернатор, а Тасенька, освободившись от ложки, затараторила:
– Дядюшка, всё хорошо. Я подавилась тарталеткой, а Александр Аполлонович, – она выразительно посмотрела на поручика, – мне очень помог. По спине хлопнул, и мне сразу стало лучше.
Все повернулись в сторону Ржевского, и даже Тасенька, продолжая говорить, больше смотрела на него, чем на дядю:
– А после того, как я по совету Александра Аполлоновича выпила воды, то всё совсем прошло. Спасибо вам, – она кивнула поручику, – вы мой спаситель.
Губернатор в то же мгновение подступил к Ржевскому, схватил за плечи и чуть встряхнул:
– Дорогой мой друг, благодарю от всей души! Признаюсь, моя супруга сомневалась, что Тасеньку можно вам доверить даже на балу, но я всегда знал, что моя племянница с вами – в надёжных руках.
«Со мной? – насторожился Ржевский. – В надёжных руках?» Кажется, он был бы менее смущён, если бы все гости, которые сейчас смотрели на него, застали его в спальне губернаторши со спущенными штанами. Губернаторша, как её ни крути, уже замужем, так что жениться не пришлось бы, а вот Тасенька…
Воображаемый свадебный венец над головой всё больше приобретал тяжесть настоящего.
«Фортунушка, милая, имей сострадание, – мысленно взмолился Ржевский. – Что же ты творишь?» И Фортуна услышала, потому что доктор нарочито громко произнёс:
– Я бы хотел обследовать барышню более тщательно. Есть подозрение на простуду.
Тасенька упиралась:
– Дядюшка, – сказала она, – это ни к чему.
– А если завтра вам, барышня, станет хуже? – настаивал доктор.
Князь Всеволожский наконец-то отпустил Ржевского и встревожено спросил:
– А такое возможно?
– Всякое возможно, – ответил врач, – поэтому я бы попросил отвести барышню в комнаты, где можно было бы без помех послушать дыхание и померить пульс.
– Пойдём, Тасенька, – сказала появившаяся из толпы губернаторша, взяла мужнину племянницу за руку и потянула за собой, а мужу бросила через плечо: – Николя, ни о чём не беспокойся. Развлекай гостей.
– В самом деле, господа, – засуетился Всеволожский. – Что мы так переполошились! Прошу садиться. Банкет продолжается.
Врач ушёл вслед за пациенткой, загремели стулья, гости стали усаживаться… А Ржевский лишь тогда, когда снова оказался за столом бок о бок с Софьей, понял, как хорошо Фортуна всё устроила. Назойливой девицы Тасеньки больше не было рядом, а прекрасная дама, за которой так хотелось ухаживать, – вот она. И муж – не помеха, потому что перестал обращать на поручика внимание.
– Перемена блюд? Уже? – недовольно бормотал Тутышкин. – Софья, вообрази: я эти кораблики даже не попробовал, а их уже унесли!
*
Поручик Ржевский увлечённо ухаживал за Софьей: подкладывал угощение и делал намёки.
– Позвольте снова за вами поухаживать.
– В каком смысле «поухаживать»? – заинтересованно спросила дама.
– Положу вам кусок вот этого пирога.
– Ах, вот вы о чём, – кокетливо улыбнулась она. – Да, поухаживайте.
В общем, осада шла успешно, крепость подавала знаки, что готова сдаться, а Тутышкин, который должен был мешать осаде, на своих позициях бездействовал.
Однако военное счастье переменчиво, как и всякое другое. К позициям Ржевского приблизились войска, не имеющие опознавательных знаков. На стул, оставшийся пустым после ухода Тасеньки, уселся подозрительный тип – усатый брюнет в тёмно-синем фраке.
«Штатский, но выправка как будто военная, – подумал Ржевский. – И усы почти гусарские. Неужели соперник?»
Подозрения только укрепились, когда этот фрачник, чуть наклонившись вперёд, чтобы его было лучше видно соседям по столу, произнёс, обращаясь к Тутышкину:
– А вот и снова я, Фёдор Иванович. Позволите посидеть немного с вами и вашей супругой?
Тот, занятый жеванием, молча кивнул в ответ.
– Софья Петровна, как вы здесь? Не скучаете? – с возмутительной небрежностью осведомился фрачник.