Дочь Фердинанда Католика и Изабеллы, родная сестра Иоанны Безумной, Катерина Арагонская родилась в 1485 году и по обычаю того времени с колыбели была осуждена на принесение в жертву политике. Семнадцати лет она была выдана за наследника английского престола Артура, принца Уэльского /14 ноября 1502 г./, юноши хворого, снедаемого изнурительной болезнью. Катерина была для него не женой, но сестрой милосердия и вместо брачного ложа нашла в чужой стране смертный одр несчастного, которого дали ей в мужья. Через год Артур скончался. По договору державных сватьев Генрих VII обязан возвратить своей невестке приданое /100 000 червонных/ и отпустить ее на родину. Расстаться с огромной суммой было королю-скряге едва ли не тяжелее нежели потерять сына. Право престолонаследия перешло к младшему брату покойного Артура, двенадцатилетнему Генриху, и нежный родитель решил обручить его со вдовой брата, на что и получил разрешение от папы Юлия II. Приданое осталось неприкосновенно, и дружественные отношения с Испанией упрочились. Когда Генрих достиг совершеннолетия, король-отец снова вступил в переговоры с испанским королем о прибавке приданого и пересмотре нового брачного договора, и в ответ на отказ Фердинанда принудил сына от его собственного имени протестовать против предстоящего брака /27 июня 1505 г./. Дело, однако же, уладилось, папа вторично признал его законность, дал разрешительную буллу, и несмотря на это, Генрих VII все медлил бракосочетанием сына с невесткой, желая вероятно выторговать еще какую-нибудь прибавочку к приданому… Так продолжалось до его смерти.
Через два месяца по восшествии на престол Генрих VIII отпраздновал свою свадьбу с Катериной Арагонской, а через несколько дней короновался. Не было предела радости народной, не было конца и праздникам, балам, турнирам, которыми Генрих VIII вознаграждал себя за долгий пост при жизни слишком расчетливого родителя. Просим извинения у читателя за тривиальное сравнение, но первые два-три года своего воцарения Генрих был похож на купеческого сынка, вырвавшегося на волю после смерти своего тятеньки и протирающего глаза наследственным миллионам. Окруженный толпой любимцев он полной чашей пил удовольствия, пристрастился к игре и часто бывал обыгрываем наверняка. Руководителем короля на этом, его недостойном, поприще был его придворный духовник и милостынераздаватель Фома Уолси — изобретательный на забавы, потворщик страстям короля, его советник в государственных делах и неизменный спутник в кутежах и гулянках. Опасны бывали королям фаворитки, сирены, своими ласками побуждавшие их на злодейства, вместе с их здоровьем и умственными способностями истощавшие казну, разорявшие народ. Но тысячу раз опаснее фавориток бывали временщики, подобно Уолси, систематически развращавшие государей ради вернейшего достижения своих честолюбивых целей. Фаворитка — только сирена, любовь и красота — ее единственные орудия. Не таков временщик, развивающий в своем государе порочные наклонности, льстящий его страстям, умеющий при случае подстрекнуть его самолюбие, раздуть в его сердце злобу, ненависть или, наоборот, коварными наветами угасить в нем искры добра и благородных побуждений. Именно таков был Уолси, для которого монашеская ряса и духовный сан были средствами на поприще честолюбия, ведшими его ни более ни менее как на престол римского первог священника.
Фома Уолси родился в Ипсуиче /графство Сеффолк/ в 1471 году и был, по сказаниям некоторых историков, сыном зажиточного мясника, человека настолько умственно развитого, что он послал сына учиться в Оксфорд. При богатейших способностях Уолси занимался с таким успехом, что пятнадцати лет был удостоен степеней бакалавра и магистра. Эразм Роттердамский при своем посещении Оксфорда познакомился с даровитым юношей, с удовольствием беседовал с ним и совещался об учреждении при университете кафедры греческого языка. Трудно было решить, что в молодом Уолси было громаднее: самолюбие или способности. Когда у него со сверстниками заходила речь о будущем, он повторял постоянно: «Лишь бы мне только попасть ко двору, а там нет, кажется, той высокой должности, до которой бы я ни добрался!… Задавшись этой мыслью, Уолси вступил в свет приходским священником в Лимингтоне и наставником детей маркиза Дорсета. После того, он подружился с Нэнфеном, сборщиком податей в Кале, и сначала по собственной охоте помогал ему в должности, а потом — после увольнения Нэнфена по старости — занял его место. Это обстоятельство сблизило Уолси со статс-секретарем Ричардом Фоксом, доложившим вскоре королю Генриху VII об усердии и исправности нового сборщика податей. Король, особенно любивший финансистов и судивший о людях по степени пользы, ими приносимой государственной казне, пожелал видеть Уолси и принял его к себе на службу, для особых поручений. На первый случай он был послан в Брюссель к императору Максимилиану по важному секретному делу и, успешно выполнив все возложенное на него королем, возвратился так скоро, что последний не мог поверить глазам.
— Вы были в Брюсселе? — воскликнул он, принимая ответную грамоту. — Но как же так скоро? Три дня тому назад я только отправил к вам курьера…
— Я встретил его на моем обратном пути! — скромно отвечал Уолси.
За это король пожаловал его саном своего милостынераздавателя и деканом Линкольнского собора. При воцарении Генриха VIII Фома Уолси был, несмотря на духовное свое звание, первым вельможей двора и в самое короткое время сделался любимцем и другом короля. Единого слова Уолси было достаточно, чтобы подвергнуть придворного опале или возвести его в новый чин. Так лишились места статс-секретари Серрей и Фокс (бывший его покровитель). Вскоре по воцарении Генриха VIII Уолси назначен был членом государственного совета, наконец — канцлером /1510 год/.
Война, свирепствовавшая в южной Европе в первые годы XVI века, шла без участия Англии. Генрих VIII при восшествии своем на престол подтвердил мирные договоры с соседними державами, особенно с Францией. Папа Юлий II, для которого вспомогательные французские войска были неприятным бременем, решил отделаться от их невыгодного содействия и для этого старался привлечь на свою сторону английского короля. Начав, как водится, с задобривания по пословице «маленькие подарки поддерживают дружбу», папа прислал королю золотую розу вместе с титулом христианнейшего и выражением скромного пожелания, чтобы он принял участие в судьбах церковной области. Генрих повел дело путем мирных переговоров: отправил к Людовику XII чрезвычайное посольство с ходатайством за угнетаемого папу и с предъявлением прав Англии на французские области Нормандию, Гиэнь, Анжу и Мэн. Ответ был отрицательный, и началась война. Генрих VIII, вступив в союз с Испанией, прославил себя несколькими воинскими подвигами, приняв личное участие в действиях. Оставив Катерину Арагонскую правительницей королевства, он, в сопровождении неизменного Уолси, отправился в армию. Битва и победа при Гинегате, высадка во Франции, осада и взятие Те-руанны и Турне, срытых до основания, поражение шотландских войск при Флоуденфилде, где король Иаков IV, союзник Людовика XII, лег костьми, снискали Генриху VIII живейшую благодарность папы Льва X, выраженную присылкой освященных тока, шпаги и титула защитника церкви. Эти любезности папы не помешали другим его союзникам — испанцам — вступить в тайные переговоры с враждебной ему Францией. Узнав об этом коварстве, Генрих VIII отступился от папы и вошел со своим недавним врагом Людовиком XII в самые дружественные сношения, скрепленные браком сестры короля английского Марии с королем французским, 7 августа 1514 года. Уолси был утвержден в сане епископа Турне — города французского, англичанами завоеванного.
Преемник Людовика XII — Франциск I подтвердил мирный договор с Англией, выхлопотал у папы для Уолси кардинальскую шапку, но вместе с тем нанес жестокий удар непомерному его самолюбию, сложив с него сан турнейского епископа. За это кардинал отомстил королю французскому, восстановив против него Генриха VIII, особенно после победы Франциска I при Мариньяно. Генрих помогал императору германскому субсидиями и вообще выказывал к Франциску отношения неприязненные. Король французский, зная, что это следствие происков кардинала, заискивал перед ним, льстил и всеми мерами старался заслужить его расположение. Началась борьба Франции с Австрией, Франциска I с Карлом V, и несмотря на родство /Карл был родным племянником Екатерины Арагонской/, Генрих VIII сохранял самый благоразумный нейтралитет. Стараясь, однако же, вовлечь дядю в союз с собой, Карл V обещал кардиналу Уолси папскую тиару и посох первосвященника римского. Тогда дела приняли другой оборот. Генрих VIII и Франциск I свиделись в парчовом лагере /camp de drap d'or/ 7 июня 1520 года, где пировали самым дружественным образом семнадцать дней, обмениваясь ласками и любезностями. Этот парчовый лагерь можно было назвать позолоченной пилюлей, которую кардинал Уолси готовил королю французскому: Генрих, расставшись с ним, виделся с Карлом V, которому обещал свое содействие. В самое это время южную и среднюю Европу возмутило появление реформации, угрожавшей папской власти и заставившей дрожать доныне непоколебимый престол римский. Король английский, приняв сторону папы Льва X, написал и послал в Рим книгу, заключавшую в себе громовое опровержение еретического учения Лютера и защиту семи таинств. Книга эта, на две трети наполненная текстами и цитатами из сочинений Фомы Аквинского, привела Льва X в восторг, и державный автор удостоился получить от его святейшества за подписью 27 кардиналов диплом на титул защитника веры. Союз с Карлом V был делом решенным, и Генрих VIII начал приготовления к войне, но тут явилось самое существенное препятствие: в казне не было денег, ее истощили пиры и праздники, на которые был так щедр английский король в первые годы своего царствования. Пришлось прибегнуть к чрезвычайным мерам. Сделав перепись имущества верноподанных его величества, обложили податью: мирян в десятую, духовных в четвертую долю общей стоимости движимого и недвижимого. Этого оказалось мало, и кардинал Уолси от имени короля потребовал у парламента на военные издержки 800000 фунтов. Требование это было отвергнуто большинством голосов. Раздосадованный Генрих на другой же день потребовал к себе главного коновода оппозиции, и когда тот по этикету преклонил перед ним колени, король очень ласково поздоровался с ним и в то же время, положив ему руку на плечо, внятно прошептал:
— Если завтра же вы, милейший мой, и все подобные вам упрямцы не подадите голосов за выдачу требуемой мной субсидии — всем головы долой!
Сверкнув глазами и тряхнув рыжей головой, этот лев, впервые выпустивший когти, дал понять несчастному члену парламента, что он не шутку шутит. На другой же день 800000 фунтов лежали в государственной казне. С их помощью английские войска заняли Пикардию. И весь этот грабеж, и все приготовления к войне были плодами честолюбия кардинала Уолси, по чужим головам взбиравшегося до обещанной ему папской тиары!
Пробил давно желанный час: смерть папы Льва X /1521 год, 19 ноября/ открыла вакансию на престол первосвященнический. Уолси, не теряя времени, послал в Рим своего секретаря Писа /Peace/ с поручением интриговать, задобривать, задабривать членов конклава. Но как ни торопился усердный Пис, он по прибытии в Рим нашел на престоле нового папу — Адриана VI, и все радужные надежды кардинала Уолси лопнули мыльным пузырем. Делать было нечего, пришлось покориться враждебной судьбе и ждать с прежним нетерпением, питаясь новыми надеждами, приправленными льстивыми обещаниями Карла V.
Адриан VI царствовал год с небольшим, и таким образом Уолси ждал недолго. На этот раз французские кардиналы, бывшие на конклаве, заявили, что Уолси как иноземец не знает Рима, что невозможно совместить ему в своем лице должности канцлера английского и папы римского, что, наконец, он, радея единственно об интересах своего отечества, едва ли будет заботиться об интересах церкви… Словом, Уолси был забракован, и папой избрали Климента VII из дома Медичи.
На этот раз бешенству кардинала Уолси не было пределов! На французских кардиналов он едва ли негодовал: от врагов Англии нечего было и ожидать поддержки. Но императору германскому Карлу V грешно, стыдно, бессовестно было обманывать кардинала или обещать ему то, чего Карл не в силах был исполнить. Ему Уолси отомстил вдвойне: союзом Генриха VIII с Франциском I и впоследствии разводом его с несчастной Катериной Арагонской. Надобно заметить, что в эту эпоху кардинал Уолси был на высоте своего величия. Он управлял почти всеми епархиями королевства, получая соответствующие доходы; пользовался пенсиями от папы и императора германского; с титулом кардинала Е latere[11] имел право ежегодно возводить без папского разрешения пятьдесят человек в достоинство рыцарское, столько же в графское и сорок — в апостольско-нотариальное. Кроме того, мог опять же без предварительного разрешения папы узаконивать незаконнорожденных, расторгать браки, давать индульгенции, преобразовывать уставы монастырей и даже упразднять их. Доходы кардинала равнялись королевским. Он имел собственных телохранителей, особый придворный штат, в котором состояли графы, бароны, знатнейшие рыцари, а в пажах — юноши первейших аристократических фамилий (между последними находился лорд Перси, сын герцога Норфсомберленда). Когда он в качестве посланника посетил Франциска I, в торжественном кортеже вели 1000 превосходных коней собственной его конюшни. Во дворце Гемптонкорт, кроме золотой и серебряной посуды, ковров, картин и драгоценностей всякого рода, хранилось до 180 одних только шелковых постелей. В духовных процессиях носили знаки кардинальского достоинства на парчовых подушках; шляпу свою при богослужениях кардинал клал на престол и все обряды церковной службы совершал по чину самого папы. Наконец, Уолси первый из архиепископов кентерберрийских употреблял при облачении парчу, глазет и украшался драгоценностями.
«Если Климент VII — папа римский, — мог сказать кардинал себе в утешение, — так я — папа английский!»
Охладив короля к интересам его племянника Карла V, кардинал Уолси без труда уговорил Генриха VIII выказать свое сочувствие Франциску I, бывшему тогда в плену у императора после несчастной битвы при Павии /1525 год/. Генрих своеручно писал Луизе Савойской, чтобы она, радея об интересах Франции, не уступала Карлу V ни пяди земли и не входила с ним ни в какие соглашения. Эта, по-видимому, бескорыстная внимательность тронула Франциска. Следствием ее был мирный договор 8 августа 1526 года Франции с Англией и разрыв последней с Австрией. Повредив Карлу V с этой стороны, кардинал Уолси начал свои интриги с другой.
Катерина Арагонская, честнейшая жена и прекрасная мать, была старее Генриха VIII пятью годами. Эта разница, неприметная в первые годы супружества, стала обнаруживаться впоследствии, когда королева приблизилась уже к старческому возрасту, а король был во всем цвете мужества, при полном развитии страстей неукротимых. Восемнадцать лет прожил он с женой в добром согласии, заменив страсть уважением, дружбой, привычкой. Бывали в течение этого времени случаи неверности со стороны мужа, но все эти мимолетные страстишки так же скоро гасли, как скоро вспыхивали, и Генрих ими не довольствовался. Сердце его томилось какой-то нелепой, идеальной страстью и искало женщины, к которой бы оно могло привязаться надолго. Охлаждение короля к Катерине не могло ускользнуть от внимания кардинала, и мысль разлучить короля с его женой зрела и развивалась в уме честолюбца. Катерина была звеном, связывавшим Генриха VIII с Карлом V, и звено это, по соображениям Уолси, нужно было порвать навеки. Улучив минуту раздумья короля над его супружеской жизнью, кардинал очень тонко повел речь о браке с точки зрения богословия и постепенно довел короля до сознания, что брак с женой родного брата есть дело противозаконное. Так внушена была Генриху VIII первая мысль о разводе и расторжении брака после чуть что не двадцатилетнего сожительства. Король, в виде запроса, сообщил ее Паччи, декану собора Св. Павла, а сам между тем стал соображать, подыскивать статьи закона духовного и остановился на двух статьях закона Моисеева /Левит., гл. XVIII, ст. 16 и XXV, ст. 5/, прямо осуждавших вступление в брак лиц, состоящих именно в той степени родства, как он, Генрих, и его супруга. Вспомнил он и свой протест, писаный по приказанию покойного Генриха VII /27 июня 1505 года/: двадцать лет тому назад он повиновался отцу, не понимая сущности дела; шестнадцать лет тому назад, смеясь над ним, вел Катерину к алтарю, но теперь самый этот протест казался ему вполне законным и основательным. Готовясь на дело возмутительное, король был похож на механика, складывающего сложную машину; все части ее были собраны, приводы натянуты, оставалось только дать первый толчок двигательной силе, таящейся в колесах и шестернях…
Толчок этой адской машине был дан прелестной, белоснежной ручкой одной из тех презренных женщин, которых сама преисподняя посылает в семейства для разрушения согласия, для посева раздора и преступлений. Это гнусное существо была прославленная романистами и оперными композиторами Анна Болейн,[12] признаваемая чуть не мученицей людьми сентиментальными, имеющими дурную привычку к каждой исторической личности, погибшей на эшафоте, относиться с каким-то ребяческим мягкосердием. Эшафот был самым справедливым возмездием Анне Болейн, не столько за ее распутства /она была дочерью своего века/, сколько за ее происки для достижения престола, ее глумления над свергнутой Катериной, за те позорные страницы, которыми она запятнала летописи Англии. Анна Болейн, которую всего вернее можно охарактеризовать нашим метким простонародным прозвищем проходимки, принадлежит к числу тех многих псевдогероев и псевдогероинь, на которых потомство глядит с превратной точки зрения наперекор законам оптики, превращающей этих господ и дам из пигмеев в исполинов по мере их удаления от нас на расстояние трех — четырех веков. Это те же театральные декорации, издали чарующие зрение, а вблизи оказывающиеся грубо размалеванными кусками парусины. Эшафот, на котором погибла Анна Болейн, мог помирить с ней ее современников, но суд потомства обязан быть беспристрастным: ему не следует, при произнесении приговора над памятью злодейки, принимать во внимание «смягчающее вину обстоятельства», то есть томные глазки и смазливенькое личико.
С кем вздумала соперничать и кого, благодаря своему кокетству и лукавству, победила Анна Болейн? С дочерью короля, с законной женой своего государя. Она победила честную, прекрасную женщину… Она, будучи демоном, убила этого ангела и как площадная плясунья плясала и кривлялась над могилой усопшей соперницы, наряжаясь в ее корону и путаясь в складках еще не простывшей, с королевы сорванной порфиры. В наше время не бывает разве примеров измены мужа, который, мирно и согласно прожив со своей женой двадцать лет, меняет ее и всю свою семью на какую-нибудь горничную и, обзаведясь новым побочным семейством, делается рабом недавней служанки? Эта самая история была с Генрихом VIII и Анной Болейн. С его стороны главную роль играла чувственность, искусно разжигаемая притворным целомудрием; с ее стороны самое утонченное кокетство, расчет и лукавство. Самозванцы обольщали народ наружным сходством с государями; Анна Болейн обольстила Генриха VIII маской стыдливости, невинности, придавшей ей вид женщины добродетельной, тогда как на самом деле Анна была развратницей, в чем может убедить нас нижеследующий биографический очерк.
Семейство Болейн, состоявшее из отца Фомы Болейна, матери /урожденной графини Норфолк/, сына и двух дочерей, пользовалось незавидной репутацией. Мать и старшая дочь одно время при содействии сына и брата пользовались благосклонностью короля, хотя и непродолжительной. Младшая дочь, Анна /родившаяся в 1507 году/, четырнадцати лет сопровождала принцессу Марию, невесту Людовика XII, во Францию, где провела первые годы юности, меняя и господ, и поклонников. После отъезда Марии в Англию Анна Болейн была принята фрейлиной к супруге короля Франциска I Клавдии Французской; после ее смерти, в 1524 году, к ее сестре, герцогине Алансонской. Нравственность двора того времени известна читателю; мы не будем входить в грязные подробности, но не можем не сказать, что из всех придворных едва ли могла отыскаться под пару Анне Болейн другая, которой бы так хорошо пошли впрок уроки кокетства и свободы обхождения. Красавица удивляла своей наглостью самых отчаянных бесстыдниц, и молва о ее подвигах немало обогатила устную соблазнительную хронику того времени. По прибытии своем в Англию Анна поступила в штат королевы Катерины Арагонской /1527 год/ и мгновенно преобразилась из прежней красавицы легкого поведения в скромницу, смиренницу такую, что и воды не замутит. Стыдливо потупленные глазки, румянец, появлявшийся на щеках при мужском взгляде или неосторожном слове, тихий, мелодичный голос очаровали Генриха VIII с первой же его встречи с новой фрейлиной, и он не замедлил объяснением в полной уверенности, что Анна не будет с ним упрямее своей матери и старшей сестры. К совершенному удивлению и пущему обольщению короля, Анна отвечала ему суровым отказом, весьма основательными укорами и стереотипными нравоучениями, которых, заметим, истинно честная и невинная девушка и читать-то никогда не станет в ответ на страстное признание. Ослепленный король не сумел, однако, отличить этой поддельной добродетели от настоящей. Фразы Анны Болейн вроде следующих: «Я ваша верноподданная, государь, но не более…» или: «Любить я могу и буду любить только мужа…» вскружили ему голову окончательно, и он, тогда помышлявший уже о расторжении своего брака, решился приступить к осуществлению этого умысла о покупке любви Анны Болейн ценой короны.
Два года длилась эта интрига — безукоризненная, покуда совершенно платоническая, и в это же время подготовлялись Генрихом необходимые документы для развода с супругой. Первый приступ к позорному процессу сделали кардиналы Е latere Уолси и Компеджио, предложившие королеве удалиться в монастырь, так как брак ее с мужем был делом противозаконным. Королева отвечала отказом; папа римский медлил с решительным ответом. 21 июня 1529 года происходило первое заседание суда над королевой. Ложные свидетели в числе 37 человек /почти все родные или клевреты Анны Болейн/обвиняли Катерину в нарушении супружеской верности; духовные лица упоминали о кровосмешении, так как она, будучи вдовой одного брата, вышла за другого; король и гражданские судьи ссылались на его протест 1505 года — и общий говор принуждал королеву, сложив с себя свой сан, удалиться в монастырь. Безвинно позоримая, унижаемая, но еще не униженная, Катерина Арагонская сказала, со всем величием правоты:
— Что я в течение двадцатилетнего супружества была верна моему супругу и государю, это он может подтвердить и сам. Брак наш был разрешен святым отцом-папою именно потому, что я не разделяла ложа со старшим братом короля, но чистой девственницей, со спокойной совестью пошла с ним к алтарю. Отвечать согласием на предложение поступить в монастырь я не могу до тех пор, пока не получу ответа от родных моих из Испании и от его святейшества из Рима.
Заседание было прервано. Большинство судей поняли, что суд неправый, противный законам Божию и гражданскому. Когда король после того объявил кардиналу Уолси о своем намерении жениться на Анне Болейн, временщик, упав на колени, со слезами заклинал его не унижать так ужасно достоинства королевского и взять себе в супруги сестру французского короля или Ренату, дочь покойного Людовика XII. Этот протест раздосадовал Генриха VIII, и он, разумеется, не замедлил сообщить о нем своей возлюбленной. Прелестная, грациозная Анна Болейн с яростью фурии потребовала увольнения кардинала Уолси от всех его высоких должностей, предлагая на это место Кренмера, капеллана своего почтенного родителя. Падение Уолси было решено, однако же, Генрих не увольнял его, ожидая ответа из Рима. Ответ пришел, папа признавал брак короля с Катериной Арагонской законным и нерасторжимым. Тогда-то Генрих VIII все свое бешенство излил на кардинала, уволив его от службы и предав суду за превышение власти, казнокрадство и множество преступлений /вымышленных/, изложенных в 45 пунктах обвинительного акта. Личным врагам кардинала, герцогам Норфолку и Сеффолку, было препоручено присутствовать в следственной комиссии и при конфискации всего имущества недавнего королевского любимца. Разоренный, униженный, убитый Уолси отправился в изгнание в одну из беднейших епархий. На дороге его нагнал Норрис, камердинер короля, нарочно посланный, чтобы передать от Генриха несколько слов утешения — и бедный временщик сошел с своего коня, преклонил колени посреди грязи перед королевским посланным, смиренно прося поблагодарить его величество за эту последнюю милость.
По мере своего удаления от столицы, изгнанник, еще недавно выказавший жалкое малодушие, свойственное каждому павшему временщику, мужался и успокаивался. По прибытии к избранному им самим месту пребывания, преобразованный в убогого благочинного, Уолси и душевно преобразился к лучшему, посвятив себя служению Богу и страждущим. Он посещал бедных и больных, принося им помощь и утешение, заботился о воспитании детей, о нуждах поселян, таким образом искренними слезами и христианскими подвигами заглаживая свои проступки во времена своего могущества. Любовь и уважение паствы, принятой кардиналом на свое попечение, — возбудили ревность в Анне Болейн и Генрихе VIII; они поняли, что и в изгнании Уолси нашел свою долю счастья и мир душевный, заменивший ему все недавние сокровища, а король и его любовница желали отнять у него все, может быть даже и самую жизнь! Недолго было настрочить на бывшего канцлера новое обвинение, на этот раз в государственной измене, и вызвать его в Лондон для заточения в Башню /Тауэр/, из которой была одна дорога — на эшафот. Герцогу Норфсомберленду, тому самому, который двадцать лет назад за счастье почитал отдать своего сына в пажи кардиналу, было препоручено привезти пленника.
Последний путь кардинала из его епархии в Лондон был его торжеством, вполне заслуженным, далеко оставившим за собой те пышные процессии, с их мишурным блеском, на которых он первенствовал когда-то. Во всю дорогу до Лейчестера народ, теснясь по окраинам и провожая своего доброго пастыря, напутствовал его благословениями и осыпал теплыми выражениями душевной благодарности. В Лейчестере кардинал заболел изнурительным поносом и остановился в тамошнем монастыре в предчувствии близкой смерти, прося окружающих похоронить его в стенах последнего своего прибежища. Бывший при нем смотритель Башни Кингстон, тронутый его страданиями телесными и душевными, стал утешать и успокаивать его.
— Я у гроба, — отвечал Уолси, — не обнадеживайте меня ни милосердием короля, ни его вниманием к моим прежним заслугам. Напомните ему от моего имени о том, как часто я предостерегал его от покорства страстям, от увлечений — и зачем он не слушал меня?.. Скажите ему еще, — продолжал умирающий, — что я искренно сожалею, зачем Богу не служил я так, как служил королю? Господь не обидел бы меня на старости лет. Он был бы милосерден к своему верному служителю…
Кардинал Уолси умер 29 ноября 1530 года. При известии о его смерти Генрих VIII заплакал и воздал должную справедливость памяти честолюбца, жизнью своей явившего не первый и не последний пример превратности судеб временщика, пример, из которого впрочем ни один временщик не извлек для себя предохранительного нравоучения. Во время могущества кардинала Уолси его боялись все сословия, но и проклинали почти все. Духовенство католическое негодовало на него за дело о разводе короля, протестанты — за преследования; монахи досадовали на кардинала за его лихоимство, дворяне — за темное его происхождение, народ — за обременительные налоги. Одно только ученое сословие, пользуясь покровительством временщика, могло сказать о нем доброе слово. Стараниями кардинала Уолси в Оксфордском университете было учреждено семь кафедр, была основана коллегия Христа; Ипсуичский университет был обязан ему многими преобразованиями и существенным улучшением быта студентов.
Катерину Арагонскую теснила с престола Анна Болейн, вакантное место фаворита при Генрихе VIII занял клеврет последней — Кренмер. Решительный ответ папы Климента VII не отклонил Генриха от его намерения развестись с супругой, и он, по совету Кренмера, перенес свое дело на рассмотрение суда гражданского, или, правильнее, ученого. Вопрос о законности этого брака передан был Кренмером на рассмотрение всех европейских университетов. Явное неуважение к воле римского первосвященника подняло ропот негодования со стороны духовенства. Король, признавая католическое вероисповедание владычествующим в Англии, начал именоваться в документах покровителем и верховным главой церкви англиканской, чем сделал первый шаг к отпадению от власти папы римского. Кроме того, в присягу он ввел новый и еще небывалый термин: «Насколько дозволяет закон Христов…» Последнее уже носило на себе явный отпечаток лютеранского учения, а в глазах Климента VII и всего католического мира не могло не показаться ересью, но именно для отклонения от себя подобного упрека Генрих VIII преследовал лютеран и в 1531 году, по примеру католических государств, сжег на костре трех последователей учения Лютера. Положение короля было самое скандалезное: с женой он расстался без формального развода, с Анной Болейн, пожалованной в маркизы Пемброк, сожительствовал без брака. В 1532 году, при свидании своем в Булони с Франциском I, Генрих VIII представил ему Анну как невесту. Король французский как нельзя любезнее обошелся с бывшей фрейлиной своей жены и сестры /говорили даже, бывшей своей любовницей/ — будущей королевой, подарил ей драгоценный бриллиант и обещал свое ходатайство у папы римского о разрешении Генриху вступить с нею в брак. Со своей стороны, король английский, видимо довольный новым, собственного изобретения титулом «главы англиканской церкви», предлагал и Франциску I последовать его примеру, назвавшись главою церкви галликанской. По возвращении в Англию Генрих, не дожидаясь папского разрешения, тайно обвенчался с Анной Болейн /14 ноября/, бывшей тогда уже в интересном положении. 23 мая 1533 года Кренмер, архиепископ Кентерберрийский, объявил брак короля с Катериной Арагонской недействительным и расторгнутым, а через пять дней Анна Болейн признана законной супругой и коронована. Катерине был оставлен титул принцессы Уэльской; дочь ее Мария /родившаяся в 1510/ могла быть наследницей в таком только случае, если у отца ее не было бы детей мужского пола от второго брака. Жилищем развенчанной королеве-супруге вместе с дочерью назначен монастырь Эмфтилл в Дунстеблшире. Папа римский Климент VII угрожал отлучить от церкви короля-самоуправца. Франциск вымолил Генриху прощение с тем условием, чтобы он явился с повинной в Рим, о чем и сообщил Генриху посол от короля французского Жан Беллэ. Генрих обещал. Папа уведомил его, чтобы он в определенный срок дал письменный ответ, и Генрих не дал никакого. Тогда негодующий римский первосвященник обнародовал буллу 22 марта 1534 года, отлучившую Генриха от церкви и лишающую прав законной жены и дочери Анну Болейн и новорожденную Елизавету. Король, как бы издеваясь над папой, указом объявил брак свой с Катериной недействительным, а дочь ее Марию незаконной и отрешенной от всех прав на престолонаследие. Преемником папы Климента VII был Павел III /13 сентября 1534 года/, доброжелатель короля английского, примирение которого с Римом было еще делом весьма возможным, но Генрих VIII уже осуществлял великую идею отпадения от папства, присвоив себе окончательно духовную власть, именуя в документах папу римского «епископ», упраздняя монастыри и конфискуя их имущество в государственную казну.
Этим временем Катерина Арагонская, приближаясь к гробу, написала к королю письмо, в котором излилась ее кроткая, незлобливая душа и выразились прекрасные чувства, которыми эта святая женщина отличалась всю свою жизнь. Письмо было адресовано из замка Кимбелтон, ее последнего местопребывания.
«Я приближаюсь к часу смертному, — писала она, — и любовь, которую я все еще чувствую к вам, государь, побуждает меня умолять вас заботиться о спасении души вашей и предать забвению все плотские и житейские попечения. Повинуясь побуждениям стра-стий ваших, вы ввергли меня в пучину великих бедствий и сами на себя навлекли не меньшие тревоги и работы. Я все забываю, государь, и молю Господа: да предаст Он забвению все, что было! Поручаю вам дочь нашу Марию и заклинаю вас: будьте ей добрым отцом — в этом единственное мое желание. Не оставьте также моих фрейлин, которые не будут вам в тягость: их только три. Прикажите выдать годовой оклад жалованья всем лицам, бывшим при мне в услужении, иначе они останутся без куска хлеба…» Далее умирающая выразила желание увидеть своего короля и мужа и в подписи назвалась его женой. Генрих, читая письмо, плакал. Раскаянье и жалость его были, может быть, тем искреннее, что Катерина на следующий день /6 января 1535 года/ скончалась. Львиное сердце короля было тронуто, о королеве сожалели все, самые ее недоброжелатели, кроме прелестнейшей Анны Болейн, которая имела бесстыдство выказать самую живейшую радость при вести о кончине соперницы и вырядиться умышленно в цветное платье, когда по повелению короля при дворе был объявлен траур, а по церквям воссылались моления об успокоении души усопшей королевы Катерины.
Не распространяемся о великой религиозной реформе, совершавшейся в это время в Англии, при ревностном содействии королю Кренмера, Томаса Кромуэла и многих других. Томас Мор, Форест и Джон Фишер, духовник покойной королевы, пали на эшафоте, отстаивая католицизм или, лучше сказать, папскую власть. Наступило царствование ужаса, не прекращавшееся до самой кончины Генриха VIII в 1547 году. В течение семнадцати лет число жертв деспота достигло почтенной цифры семидесяти трех тысяч восьмидесяти семи человек казненных или умерших под пытками в темницах. В этом числе, при раскладке его по сословиям, находились два кардинала, двадцать одно духовное лицо в сане епископов и архиепископов, тринадцать аббатов, сто каноников и докторов богословия; герцогов, графов и баронов — сорок один человек; триста дворян, сто десять знатных женщин и семьдесят две тысячи простых граждан. Эти цифры, кажется, не нуждаются в комментариях!
Милая, грациозная Анна Болейн в это время /1535 год/ резвым мотыльком порхала на празднествах, не обращая внимания ни на кровь, ни на костры, ни на вопли казнимых и истязаемых. Этот демон в образе женщины не занимался подобными пустяками, избрав целью дальнейшей своей жизни веселье и удовольствие. Надев на себя корону, Анна в то же время сняла маску и из застенчивой скромницы превратилась в ту вольного обхождения красавицу, каковой была при дворе Франциска I десять лет тому назад. Она окружила себя целой свитой придворных красавцев, между которыми особенно были заметны родной ее брат лорд Рочестер, Норрис, Брартон, Уэстон и некто Смиттон, миловидный юноша, забавлявший королеву игрой на лютне. Королева со своими любимцами обходилась без чинов, в полной уверенности, что супруг ее эту наглость сочтет наивностью, но выскочка-королева забывала то, что в ее годы немножко поздно разыгрывать из себя наивную девочку. Генрих хмурился, и ласки его заметно были не те, что года четыре тому назад. Анна ему надоела, а после рождения ею мертвого урода окончательно опротивела, и король в кругу придворных девиц уже избрал себе новую подругу в лице красавицы Иоанны Сеймур. Анна Болейн вздумала было выказать ревность и на все упреки получила в ответ ледяной, бесстрастный взгляд не мужа, но властелина. В этом взгляде более проницательная женщина могла бы угадать угрожавшую ей участь, могла бы понять, что лев близок к бешенству. Анна же вздумала еще подразнить его.
На турнире 21 мая 1535 года королева, сидя в своей ложе, нечаянно — а может быть и умышленно — уронила свой платок проезжавшему мимо на коне Норрису. Тайный ее любимец был настолько неблагоразумен, что, подняв платок, не возвратил его королеве, а отер им свое лицо. Генрих VIII встав со своего места, пристально посмотрел на жену и, не говоря ей ни слова, уехал во дворец. На другой же день по его повелению были арестованы королева, брат ее и все вышепоименованные любимцы. Анна от ужаса впала в помешательство: то смеясь, то заливаясь слезами, она проклинала Норриса, предрекая погибель ему и себе самой; умоляла стражу, охранявшую ее в Башне, допустить ее к королю; звала дочерей своих Елизавету и Марию. Обвинительный акт гласил, что королева Анна с сообщниками злоумышляла на жизнь короля — супруга, что поведение ее было всегда более чем предосудительным не только до замужества, но и после, что, наконец, между ее сообщниками находятся лица, с которыми она состоит в преступной связи. Начались допросы и пытки. Музыкант Смиттон сознался в том, что пользовался неограниченной благосклонностью Анны Болейн и трижды бывал у нее на тайном свидании, прочие упорно молчали. Позор Генриха VIII был полный и неизгладимый! Для обвинения покойной Катерины Арагонской надобно было сочинять клеветы и приискивать лжесвидетелей; для Анны Болейн это было вовсе не нужно, так как достаточно было одной правды. Архиепископ Кренмер, ее креатура, писал королю в ее защиту и — надобно отдать справедливость — весьма неловко. «Подражайте Иову, государь, — говорил Кренмер в своем послании. — Бог сторицей наградил его за покорность своему жребию, точно также Он воздаст и вам. Супругу вашу уличают в нарушении верности, и это бесспорно великое бесчестие, но бесчестие лично ее, а отнюдь не ваше».
Защита Кренмера не повела ни к чему, судопроизводство шло своим порядком, и 17 мая 1536 года следственная комиссия из двадцати шести пэров королевства, признав бывшую королеву Анну Болейн виновной, а равно и сообщников ее, постановила: преступницу казнить смертью, по усмотрению короля сожжением на костре или четвертованием; брату ее с тремя сообщниками отрубить головы, музыканта Смиттона повесить. Тела пятерых казненных разрубить на части и выставить на позорище народу и в назидание злоумышленникам. Брак короля, по определению архиепископа Кренмера, объявить недействительным; дочерей его, рожденных Анной Болейн, Елизавету и Марию признать незаконными.
Выслушав приговор, Анна — по примеру закоснелых преступников, желая затянуть дело, припутав к нему новую кляузу, — объявила, что в числе членов комиссии находится лорд Перси, герцог Норфсомберленд, тайно с ней обвенчанный еще до выхода ее замуж за короля. Она рассчитывала на то, что судьи, приняв эту выдумку за правду, снимут с нее обвинение в измене Генриху VIII: только бедная интриганка жестоко ошиблась в расчете. Перси торжественно в дворцовой капелле поклялся, приобщаясь святых тайн, что все его отношения к королеве до ее замужества ограничивались ласками, никогда не преступавшими пределов благоразумия. Уведенная в Башню, Анна Болейн предалась самому малодушному отчаянью. Как то было с ней год назад, началась истерика со странным бредом и вероятно непритворным. Накануне казни 19 мая 1533 года она попросила позвать в свою комнату жену коменданта Башни и, упав перед ней на колени, рыдая, сказала:
— Повидайте принцессу Марию, дочь покойной королевы Катерины, и точно так же на коленях вымолите у нее прощение мне за все обиды, причиненные мною ей и ее несчастной матери!..
Ночь, предшествовавшую дню казни /20 мая/, Анна провела без сна и с самого раннего утра до прибытия к эшафоту она тем более падала духом, чем ближе подступала роковая минута. Сначала Анна молилась вслух задыхающимся голосом, потом принималась хохотать, впадала в оцепенение или глубокое раздумье. В эти страшные минуты она, между прочим, вдруг очень спокойно стала говорить окружавшим, что палач — мастер своего дела и мучить ее долго не будет. «Топор острый и тяжелый, — заключила она, — а шейка у меня такая нежная, тоненькая…» И опять раздирающие душу рыдания и вопли.
Одни историки говорят, будто Анна Болейн шла на место казни мужественно и сложила голову на плахе с величием праведницы; другие напротив — будто бы малодушие ее перешло в ярость, и осыпаемая проклятиями присутствовавшего народа, она сказала: «Королевой жила — королевой и умру, хотя бы все лопнули с досады!» Которое из двух сказаний правдивее, решить трудно, что же касается до разноречия историков, причина ему весьма проста: память Анны благословляли протестанты, проклинали католики.
Четыре друга королевы были обезглавлены в тот же день. Горло музыканта Смиттона, издававшее когда-то нежные, мелодические звуки под аккомпанемент лютни, было затянуто позорной петлей на виселице. Церемониал мрачной процессии на казнь был начертан собственной рукой Генриха VIII, палач был нарочно выписан им из Кале… В Ричмондском парке доныне показывают пригорок, на котором король стоял, ожидая вести о совершении казни своей второй, незаконной супруги.
На другой же день после казни он обвенчался с Иоанной Сеймур. Эта личность, подобно Анне Болейн, большинству образованного мира представляется в весьма ложном свете, и в этом случае опять виноваты романисты, авторы мелодрам и композиторы. Анну они изображали обыкновенно угнетенной невинностью, тогда как на деле было совсем наоборот; Иоанну Сеймур — злой интриганкой, клеветницей и лукавой кокеткой, происками своими погубившей свою жертву, но это чистейший вздор. Красавица Сеймур была девушка тихая, кроткая, покорная воле тирана и всего менее домогавшаяся короны, снятой с обезглавленной Анны Болейн. Надобно предполагать в этой женщине неестественное мужество и геройскую смелость, чтобы допустить с ее стороны возможность домогательства короны, когда перед ее глазами только что разыгралась кровавая катастрофа, закончившая жизнь другой женщины, путем интриг достигшей престола и свергнутой с него, чтобы взойти на эшафот. Дрожа от ужаса, Иоанна Сеймур шла к алтарю со своим державным женихом, и не на радость ей был сан королевы, в который он возводил ее; не ослепляли ее ни блеск короны, ни багрянец порфиры, служившей гробовым покровом первой жене короля и обрызганной кровью второй. Иоанна Сеймур не могла любить Генриха как человека /в это время он был обрюзглым, чудовищной толщины субъектом, страдавшим одышкой/, но настолько боялась его, чтобы осмелиться и думать об измене. Во все кратковременное ее замужество Иоанну не покидала мысль, что супружеское ее ложе воздвигнуто на гробнице Катерины Арагонской и на плахе Анны Болейн.
Эта мрачная обстановка хуже Дамоклова меча могла отравить и, вероятно, отравила существование третьей жены Генриха VIII, которая не успела надоесть ему и унесла за собой в гроб /24 октября 1538 года/ его искренне сожаление, подарив ему наследника — Эдуарда.
Четвертый брак короля английского, в который он вступил через два года с небольшим после смерти Иоанны Сеймур, можно было назвать смешным фарсом, разыгранным Генрихом VIII после трагедии. На этот раз король решил взять себе в супруги не подданную, но принцессу одного из владетельных домов Европы. Политические соображения почти не руководили им, он искал жену по вкусу и для этого окружил себя портретами разных принцесс, заочно сравнивая и выбирая. Хотя живопись и называют художеством «свободным», тем не менее она имела тогда, как имеет и теперь, два существенных недостатка: или рабски подражает подлиннику, или рабски ему льстит, особенно если подлинник — особа женского пола. Художник, изобразивший на холсте черты принцессы Анны Клевской, на которую пал выбор Генриха VIII, долгом себе поставил польстить ей, и вместо дебелой девы, ростом и дородностью способной поспорить со своим массивным женихом, изобразил чуть не Юнону — волоокую, с выражением на лице томной неги, едва ли когда оживлявшим круглое, как полная луна, лицо принцессы. Плененный портретом, Генрих послал формальное посольство сватов за оригиналом, и Анна прибыла в будущие свои владения в январе 1540 года.
— Что это за фламандская кобыла? — сказал король окружающим после первого же свидания с новой королевой. — Бог с ней, я ее видеть не могу!..
Неизвестно, дошел ли этот отзыв до ушей флегматической Анны, но если бы и дошел, едва ли она была способна обидеться. Полгода Генрих, однако, сожительствовал с ней и наконец решился развестись. На оскорбительное предложение короля о расторжении брака и замене титула королевы титулом приемной сестры с приличной пенсией Анна отвечала самым простодушным согласием. Брак был расторгнут 12 июля 1540 года. Генрих VIII забраковал ее, не скажем его же словами «как кобылу», но как кормилицу, нанятую в господский дом и отпущенную с вознаграждением за то, что не умела «потрафить» на господ. Жажда любви или просто животное сластолюбие, которое он желал облечь в законную форму, побудило короля немедленно вступить в пятый брак, по примеру второго и третьего — морганатический, с племянницей герцога Норфолка, Катериной Гоуард. Странности характера Генриха VIII и частые смены жен невольно заставляют сказать о нем: с женщинами истинно честными и по происхождению своему достойными быть его супругами, он обходился как с потерянными, а содержанок своих возводил в достоинство королевское, уважая их как равных себе. Сравнение короля английского с султаном турецким может быть очень невыгодно первому: у поклонника Магомета султанша-валиде обыкновенно бывала одна, у Генриха VIII ею случалась первая встречная. Тоже можно сказать и о нашем царе Иване Васильевиче Грозном. Чем объяснить подобные сумасбродства этих великих государей шестнадцатого века? Желанием ли унизить свое достоинство, надругаться над законами, или просто оправданием поговорки самодуров: «нраву моему не препятствуй»?.. И в руках подобных деспотов находились судьбы государств… Пушкин назвал нашего Грозного «венчанным гневом»; Генриха VIII можно назвать «венчанным бешенством».
В описываемую нами эпоху на короля английского напала окончательно религиозная мания, осложненная помешательством эротическим. Через три недели после развода с Анной Клевской, Генрих VIII торжественно объявил своей супругой Катерину Гоуард, с которой еще до развода повенчался тайно. Эта красавица, родственница Анны Болейн, нравом оказалась еще хуже. В угоду своему достойному дяде герцогу Норфолку, Катерина нашептала королю на ненавистного Норфолку Фому Кромуэлла и возвела его на эшафот. Тайно благоволя католикам она восстанавливала державного своего супруга на реформатов и лютеран, умножая число казней и усиливая гонения. По повелению Генриха парламент обнародовал кровавый указ /bloody bill/, в шести пунктах излагавший религиозные обязанности верноподданных его величества. В силу этого указа приверженцев папы вешали, а последователей лютеранизма или анабаптистов жгли на костре. Исповедовать следовало веру англиканскую, изобретенную королем, в которой дикие фантазии его величества были возведены в степень неопровержимых истин и догматов. «Я действую по вдохновению свыше!» — говорил тиран окружающим. И эта раболепная дворня вполне с ним соглашалась. Просим читателя найти разницу между Генрихом и Гелиогабалом, заставлявшим воздавать себе божеские почести. Казни католиков и лютеран происходили с каннибальской утонченностью: несчастных возводили на костер с вязанкой хворосту за плечами или связывали спина со спиной лютеранина и католика. Жертв не перечисляем, чтобы не потерять им счета: мать кардинала Пола, врага реформы, дряхлую старицу графиню Салисбюри, последнюю отрасль Плантагенетов, приговорили к смертной казни. Чувство самосохранения придало ей силы бороться с палачом, который, наконец, зарезал ее тут же, на эшафоте. Кроме нее, назовем лорда Монтэгю, маркиза Эксчестера, Эдуарда Нелдила, Керью, Леонарда Грея, наместника ирландского, и генерала Кореи; из духовных А. Брорбея, Ф. Кортуса, Ф. Бельчиома, Ф. Эбля, доктора Лемберта и юродивую Елизавету Бартон!..Вполне довольный своей пятой супругой, Генрих VIII приказал читать по церквам особые молитвы о ниспослании ему супружеского счастья (увы, непродолжительного!)
Некто Лешлс /Lascelles/ представил Кренмеру донос на Катерину Гоуард, обвиняя ее в распутстве еще до брака с королем и после брака. Ссылаясь на свою сестру, горничную герцогини Норфолк, в семействе которой воспитывалась Катерина, доносчик счастливыми ее обожателями называл Диргема и Меннока, с которыми она была в преступной связи до брака. Кренмер сообщил королю эти нерадостные вести, и хотя в первую минуту Генрих усомнился в их правдивости, тем не менее поручил канцлеру навести справки, собрать сведения.
Донос Лешлса оказался истиной от слова до слова: Катерина Гоуард за брачный свой венец и за корону увенчала голову своего супруга весьма неприлично, тем более что рогатый тигр даже и ненормальное явление. Сообщницей и помощницей Катерины в ее любовных похождениях была невестка Анны Болейн, сестра ее брата, леди Рошфорт — существо гнусное и развращенное. Суд был недолог: и Катерину, и ее сводницу казнили в Башне 12 февраля 1542 года. Желая впредь застраховать себя от неприятных ошибок при выборе супруги, Генрих VIII обнародовал неблагопристойный указ, повелевавший всем и каждому в случае знания каких-либо грешков за королевской супругой до ее брака немедленно доносить королю. Второй пункт обязывал каждую девицу, в случае избрания ее в супруги его величества короля /читайте султана/ английского, заблаговременно исповедоваться ему в своих минувших погрешностях, ежели таковые за ней водились.
— Теперь нашему королю остается жениться на вдове! — пошла шутливая молва в народе.
Ровно год вдовел Генрих VIII, проводя время в политических распрях с Шотландией и Францией и прилежно занимаясь делом преобразования церкви. Издан был перевод Библии для употребления при литургии и для чтения знатным господам: народу чтение Библии было воспрещено под страхом смертной казни. Сверх того, для пояснения верноподданным короля английского догматов новой веры, изданы были «Постановления для христианина» /«Institutions of a Christian man»/, вскоре замененные не менее бестолковым «Учением» /«Erudition of a Christian man»/. По части внешней политики подвигами великого короля были его успешные войны с Шотландией /во время которых для покрытия издержек были упразднены и ограблены монастыри/ и союз с Карлом V против Франциска I, охладевшего к своему бывшему приятелю вследствие его безобразничанья. Пред отбытием в армию, в феврале 1543 года, король английский изволил жениться в шестой раз на Катерине Парр, вдове лорда Летимера, женщине, пользовавшейся репутацией безукоризненной. Молва народная, предрекавшая королю женитьбу на вдове, сбылась! К этому можно прибавить слово о странной судьбе Генриха при его многочисленных браках. Первая его супруга, вдова его брата, была чистой и непорочной девственницей; Анна Болейн и Катерина Гоуард, выдавшие себя за честных девиц, не были ими, а будучи замужем, не умели быть даже и честными женами; отзывы Генриха о целомудрии Анны Клевской до ее брака были также не совсем благосклонны; Катерина Парр была вдова… Таким образом, за исключением Катерины Арагонской и Иоанны Сеймур, король английский не обрел в своих женах того высокого идеала чистоты, женственной прелести и кротости, которого он так упрямо добивался. Добрая, истинно любящая женщина могла бы исправить этого человека, но таковой он не нашел; разочарование в женщине было, конечно, одной из существенных причин того скотообразия, до которого он унизился в последние годы своей жизни.
Женщина умная, Катерина Парр втайне благоволила лютеранам и была дружна с Анной Эскью /Askew/, замученной за ее отзывы о религии, несогласные с идеями короля самодура. На престол шестая жена Генриха VIII не выказывала никаких умыслов, так как, женясь на ней, король дал права законных дочерей принцессам Марии и Елизавете, объявив наследником своим принца Эдуарда. Катерина Парр надеялась образумить короля касательно вопроса религиозного и душевно желала, чтобы, вместо безначалия в делах церковных, Генрих VIII остановился на учении Лютера. То, что король делал в это время с духовенством, едва ли могло быть извинительно даже Чингисхану или Тохтамышу. 7 июня 1547 года он заключил мир с Францией и Шотландией и по этому случаю приказал в церквях петь благодарственные молебны и совершать процессии со всеми драгоценными принадлежностями богослужения: крестами, дароносицами, ковчегами и иконами. На другой же день все эти драгоценности были отняты в казну. Вычеркнутые из богослужения молитвы о папе римском были заменены молитвами о предохранении короля от «тирана римского». С докторами богословия Генрих вел диспуты с неизменной готовностью за противоречие казнить своего антагониста. Костры пылали; тюрьмы были переполнены узниками; без казней не проходило дня. Оплакав втихомолку казнь своего друга Анны Эскью, Катерина Парр приступила к делу обращения короля в лютеранизм, дерзая вступать с супругом в богословские диспуты. В одной из подобных бесед Катерина уже слишком явно высказалась за аугсбургское исповедание, на что король с адской иронией заметил ей: