Три дня гремела артиллерийская стрельба в районе переправы 10-й бригады. В штаб нашей дивизии никаких данных о ее действиях не поступало. Это тревожило меня.
- Послали офицера связи, но пока никаких новостей, - доложил мне начальник штаба дивизии полковник Н. В. Симонов.
Положение в районе Отрадного, по-видимому, осложнялось. Мы слышали частые разрывы авиабомб. Отдельные самолеты противника пролетали и в наш район боевых действий.
В это время на командный пункт дивизии прибыл командующий Невской оперативной группой генерал Пшенников.
- Поедемте со мной в район 10-й бригады, - обратился он ко мне.
Мой шофер хорошо знал дорогу в Островки. Оттуда мы добрались к району переправы на Неве. Машину оставили в лесочке, а сами перебежками от укрытия к укрытию направились к переправе. В небе над районом переправы кружились десятки вражеских самолетов. Они бомбили переправу и позиции бригады. Над нами появились три фашистских самолета. От них отделились бомбы. Мы плотнее прижались к земле. Бомбы упали недалеко от канавы, где мы залегли.
Вскоре мы встретили командира одной из частей, и он рассказал, что произошло с бригадой. За три дня на левый берег Невы было переправлено два батальона и два танка БТ-7. Переправившиеся атаковали врага, но успеха не имели. Авиация противника наносила удары по переправе. Большая часть плавсредств была разбита и потоплена.
10-я бригада понесла тяжелые потери, погиб ее командир полковник Василий Николаевич Федоров. Мы тяжело переживали гибель этого смелого человека.
Вскоре генерала Пшенникова и меня вызвали в Смольный. Пригласили в кабинет командующего Ленинградским фронтом генерала армии Г. К. Жукова. Там уже находился член Военного совета генерал-лейтенант А. А. Жданов.
- Что у вас там случилось с бригадой на переправе? - обратился командующий к генералу Пшенникову.
Его доклад получился неубедительным. Главное, не смог объяснить причины неудачи.
Г. К.Жуков, высказав неудовольствие в его адрес, предложил генералу Пшенникову удалиться из кабинета. Пшенников вышел. Наступила пауза. Я стоял и ждал, что же будет дальше.
Ко мне обратился А. А. Жданов:
- Скажите, генерал Коньков, только по-партийному, как там было на переправе 10-й бригады?
Я доложил все, что мне было известно, рассказал, как я с генералом Пшенниковым побывал на переправе и что там видел.
- Бригада понесла тяжелые потери от авиации противника, - закончил я свой доклад.
Г. К. Жуков посмотрел на меня и сказал:
- Товарищ Коньков, принимайте командование Невской оперативной группой. Задача прежняя - больше активности.
Я уехал в Невскую Дубровку, на командный пункт дивизии.
Нелегко было расставаться с командирами штаба, политотдела, с родной дивизией. Слишком много было связано у меня с ней: походы по Прибалтике, бои на Карельском перешейке, на берегах Невы. Все мы, командиры, сроднились. Сблизила нас боевая обстановка. Что ни говорите, но нет дороже боевого друга-фронтовика. Особенно тяжело было расставаться с комиссаром дивизии Владимиром Андреевичем Овчаренко. Он тоже получил новое назначение - начальником политотдела 23-й армии.
...У каждого из нас есть в сердце люди, ставшие для нас примером в жизни. По ним выверяешь свой шаг, у них занимаешь силу, жизненную стойкость, духовную крепость. Таким для меня был и останется навсегда Владимир Андреевич Овчаренко.
Лето далекого теперь уже 1940 года. Я вступил в командование 115-й стрелковой дивизией, стоявшей в Литве. Вскоре прибыл и комиссар дивизии Владимир Андреевич Овчаренко. По званию - полковой комиссар, возрастом 34 года, с образованием академическим. На гимнастерке алел орден Красного Знамени. "В боях с. белофиннами получил", - объяснил Владимир Андреевич политотдельцам. Им же, знакомясь, рассказал: родом с Полтавщины, был рабочим, несколько лет возглавлял райком комсомола.
Наш комиссар был простым, доступным, широко мыслящим человеком. Открытое, спокойное лицо, ясные глаза привлекали, вызывали невольную симпатию. И еще самое главное: он всегда был в работе, никогда - в праздности. С утра и до позднего вечера на ногах, среди людей.
А время отличалось суровостью, напряжением, оно требовало от каждого красноармейца, командира и политработника предельной отдачи, отдачи осознанной, вдохновенной, реальной. В воздухе ощущалось приближение грозы.
Вот как жила наша дивизия в тот последний предвоенный период. Изо дня в день, без выходных, полевые работы по укреплению границы. Потом долгий и трудный марш - своим ходом, с тактическими учениями, зимой в Ленинградский военный округ. Весной (как говорили шутники: не успели отдохнуть ноги, высохнуть портянки) дивизия снова совершила переход: из района Кингисепп Сланцы через Ленинград на Карельский перешеек, вплотную к границе.
Началась Великая Отечественная война. Бои на выборгском направлении, тяжелые, изнурительные. Опять переход - в Ленинград, в район Невской Дубровки, чтобы грудью прикрыть город Ленина, колыбель Октябрьской революции.
Здесь на многокилометровых переходах, на земляных работах, в оборонительных боях показал себя Овчаренко политработником фурмановского склада, комиссаром ленинского типа. На маршах, бывало, несмотря на морозы в тридцать градусов, идет с батальоном, идет подмогой командиру, другом бойца, идет, воодушевляя людей. Пока остались позади многие сотни километров, он какую-то часть пути провел с каждым батальоном, побывал во всех ротах.
И то, что не имели мы обмороженных, что кухни вовремя людей кормили, на привалах обязательно кто-то из политработников, коммунистов выступал, первая заслуга его, комиссара. Дивизия прибыла на новое место готовой к любому испытанию!
Любил я, когда Овчаренко выступал. И не обязательно, чтобы полк или батальон перед ним находился. Сидят на привале пять-шесть солдат - и он сядет. Он много знал, глубоко разбирался в международной и внутренней обстановке и хотел, чтобы его знания, идейная убежденность были оружием его товарищей, его подчиненных. Помню выборгское направление. Холода. Вражеские снайперы. Иду со окопам. За одним из поворотов слышу голос комиссара: "Они пришли в наш дом, они - разбойники, значит, дело наше правое, ненависть наша священна, значит, мы вправе и в обязанности бить их беспощадно, бить смертным боем". Потом по рукам идут газеты с фотографиями, где виселицы, где могилы безвинных, где дети и старики в тряпье, в нищете. Такие беседы не забывались, такие беседы равнялись снарядам и патронам.
Шел бой, тяжелый бой. Бой в районе Энсо, на левом фланге 638-го стрелкового полка. Противник большими силами вклинился в наше расположение. Рукопашная схватка идет в первых траншеях. Вижу - Овчаренко там. С автома-116
том. Не слышно голоса. Но он, наверное, кричит: "Вперед, вперед!" Зовет бойцов за собой, ведет за собой. В том бою, памятном для нашей дивизии, Овчаренко был ранен, его едва успели перевязать - и снова в бой, снова лоб в лоб со смертью, снова призывное слово, зовущее вперед, к победе. 638-й полк выстоял, и командир полка докладывал мне: "А комиссар-то у нас - настоящий герой!"
Через несколько дней противник превосходящими силами перешел в наступление на нашем правом фланге, на участке 576-го стрелкового полка. Там создалась наибольшая опасность прорыва обороны. И туда именно отправился Овчаренко. Спустя некоторое время позвонил мне командир полка:
- Если бы вы видели его в бою!..
Более двух месяцев вела дивизия тяжелые оборонительные бои, и в самых опасных местах всегда был комиссар - теперь уже бригадный комиссар Владимир Андреевич Овчаренко.
Обстановка осложнялась. Противник прорвал оборону на нашем правом фланге, в стыке с соседней дивизией, и углубился в наш тыл. 576-й стрелковый полк вел бой, как говорится, с перевернутым фронтом и отходил к реке. Противник перерезал коммуникации. Прекратился подвоз боеприпасов и продовольствия. Создалась очень и очень опасная ситуация, и как раз в это время должны были подать самоходные баржи для переброски частей нашей дивизии через Финский залив в Ленинград.
В этой тяжелой обстановке требовались особо высокая дисциплина, организованность, четкость и твердый порядок, чтобы в условиях огневого воздействия врага посадить людей на суда, обеспечить передислокацию частей. Комиссар вместе с политработниками помогли мне и штабу выполнить эту трудную задачу. Дивизия не понесла потерь, вскоре сосредоточилась на окраине Ленинграда, чтобы вступить из боя в бой.
По приказу командования мы заняли оборону на Невской Дубровке...
Там познакомился, а потом и подружился с Овчаренко специальный корреспондент "Красной звезды" писатель Лев Славин.
- Я жил с ним в одной палатке, - рассказывал он потом. - Блиндаж, землянку невозможно вырыть: под нами - камень, гранит. Характерная деталь: в палатке, в углу, под наклонной брезентовой стеной, - самодельный шкафчик с книгами, единственная роскошь, которую позволил себе на фронте комиссар. Он не пил спиртного, не курил, считал, что и на фронте человек не должен поддаваться слабостям. Он весь сиял душевной чистотой. Это был жизнерадостный, откровенный человек с рыцарским характером, храбрый и прямой...
Так писатель-краснозвездовец Лев Славин обрисовал облик комиссара, о котором решил писать повесть.
Увы, не суждено было Льву Славину создать повесть об этом прекрасном сыне партии. Не увидели мы и Владимира Андреевича в ликующем после снятия блокады Ленинграде, в поверженном Берлине. Он погиб в сорок втором под Волховом.
А если точнее, не погиб! Живет комиссар в сердцах всех, кто его знал, его дела живут в сердцах молодых защитников Родины.
...Командование 115-й стрелковой дивизией временно принял полковник Н. В. Симонов. Через несколько дней прибыл новый командир - полковник А. Ф. Машошин. Комиссаром дивизии был назначен бывший начальник политотдела Л. П. Федецов. Я радовался, что проверенные в боях люди остались рядом со мной.
Штаб Невской оперативной группы состоял из группы командиров-операторов, командующего артиллерией и начальника штаба. Добавлю, ни средств связи, ни собственного транспорта у нас не было. Я решил сохранить за штабом НОГ связь 115-й стрелковой дивизии. Отсюда, с командного пункта дивизии, расположенного недалеко от переправы, было удобно управлять войсками. Тем более что штаб 115-й стрелковой дивизии во главе с Н. В. Симоновым перебрался за Неву, на Невский пятачок.
Теперь на плацдарме были в основном все части 115-й дивизии и 4-й бригады морской пехоты. Для укрепления обороны правого берега Невы в Невскую оперативную группу прибыла 11-я отдельная стрелковая бригада. Она заняла оборону на участке 115-й дивизии. Ей подчинялись истребительные батальоны народного ополчения. Одновременно эта бригада обеспечивала форсирование Невы другими частями, частью сил вела боевые действия на плацдарме.
Я придирчиво проверил боеспособность частей Невской оперативной группы и ознакомился с новыми разведданными о противнике. Ничего утешительного для нас не было. К полевым фашистским частям, первыми вышедшим на левый берег Невы, прибавились еще части 7-й авиадесантной, 20-й моторизованной, 96-й пехотной и 207-й охранной дивизий. Их поддерживали танковые подразделения и авиация.
Враг стремился во что бы то ни стало сбросить нас с плацдарма. И мы с неимоверным трудом сдерживали его натиск.
Такова была реальная обстановка на Неве. Ее я представлял в деталях. И все, как есть; доложил генералу армии Г. К. Жукову, когда меня в очередной раз вызвали в Смольный. Он выслушал мой короткий доклад. Потом подвел к карте, сориентировал в обстановке под Ленинградом и Тихвином. Подчеркнул большое значение операции на Неве, которую следует продолжать, добиваясь целей, поставленных перед Невской оперативной группой. Георгий Константинович также информировал, что в двадцатых числах октября в состав Невской оперативной группы придет несколько дивизий. На пополнение прибудет и особая часть, имеющая на вооружении орудия большой огневой мощи, которые будут применяться под Ленинградом впервые. Это были "катюши".
Командующий приказал войскам Невской оперативной группы перейти в наступление с целью разгрома шлиссельбургской группировки противника. Присутствовавший при этом разговоре член Военного совета А. А. Жданов спросил меня о том, сколько времени потребуется для подготовки операции.