В галерее было много людей. Но мы, с Даяром, как отельная экскурсия, проходили от картины к картине и задерживались, чтобы всё внимательно рассмотреть и окультуриться в полной мере.
– Скажи, какие цвета использовал художник, чтобы изобразить белый снег? – строго спросила я своего ученика.
– Белый, серый, синий, жёлтый и фиолетовый, – перечислил Даяр, внимательно глядя на картину.
– Правильно,– похвалила я его. – Как на белом платье дамы с другого полотна. Чтобы изобразить белое, художнику мало белого цвета. Тень никогда не будет серой. Ночь никогда не будет чёрной.
Даяр заворожённо уставился на меня. Он помолодел на тридцать лет и смотрел на меня, как маленький ребёнок, впервые увидевший палитру художника. Восхищённо! Пленённо! С упоением слушал мои слова, покорённо склонял голову.
– Олеся Ивановна, – прошептал он. – Хотите я вас охрененным вином угощу?
Дикий зверь потихоньку превращался в нормальное домашнее животное.
Мы вышли из галереи на шумный проспект. Солнце уже грело, как летом. И хотелось найти свой старый купальник, забраться на крышу дома и позагорать.
Даяру звонили. И мне неожиданно тоже. Хотя я звонков не ждала.
Мы с мужем разошлись в разные стороны, при этом держались за руки. Это было интимно и жарко. Так замечательно, что я влюблялась всё сильнее и сильнее. И вот он уже понимает, как пишут картины художники. И, возможно, я очень на это надеюсь, что мы сходим в филармонию. И Даяр там не уснёт.
– Привет, Леся, – поздоровалась Таня Лопухина.
– Привет, – радостно отозвалась я.
Пауза. Обычно Таня не теряет время зря. Это меня удивило и насторожило.
– Что-то случилось?
– Да…нет, я звоню… Ты как?
– Всё в порядке с мужем на передвижников ходили, – рассказала я.
– В общем, я подумала над твоими словами,– она вдруг стала тараторить, – если ты не хочешь, чтобы я твоего мужа писала, может я вас в паре напишу? Просто я точно знаю, мужику нравится, если жена одобрила.
– В паре? – восхитилась я. Танька художница что надо. Она может очень красиво написать. – Давай. Спасибо, Тань. Я буду рада.
– Отлично…
И опять пауза.
– Что-то хочешь сказать, – это не было вопросом. Она мялась на том конце связи. – Извини, мне Ритка дозванивается.
– Пока тогда, – Таня быстро отключилась.
Странная Лопухина сегодня.
– Леська!!! – орала в трубку Ритка. – Это мой Коля позвонил твоему Трёхглаву. И прикинь, такое сказал: «Ты скажи, если не можешь за свою женщину постоять, я сам за Олесю заступлюсь». Мол, ты вся такая беззащитная, а тут Мартин пристал.
– Да, Даяр рассказал,– настроение упало и хотело спрятаться за плинтус.
– Мартин в реанимации лежит. Быстро твой бандюган работает. Папочка там в трансе. Знаешь, у Липова такие отвратительные родители…
Вот о чём хотела поговорить Танька. Но не решилась рассказать в силу своей осторожности и ума. Просто спросила, как дела. Не рассказала. Потому что знала наверняка, что это испортит мне жизнь, испортит отношения. И в целом новость была ужасная. Что я даже пальцы с Даяром расцепила.
Ритка трещала, как потерпевшая на допросе, вдаваясь в свои влажные фантазии относительно праведной мести. И я поняла, что ей нужно в деревню, как сказал Коля, и с концами, даже на новогодние праздники к родителям не приезжать.
– …Теперь ты бандитская любовь, – она заржала в трубку, и я отключила звонок.
– Что не так? – Даяр, как ни в чём не бывало посмотрел по сторонам. Кокс у машины напрягся. Хотя смена Биг Мази, но думаю, что охранник, который меня проспал, уже уволен.
– Мартин в реанимации, – прошептала я, глядя в зеркальные глаза.
Он словно хамелеон, менял цвет под ситуацию и внешнюю среду. Теперь фиг, что в его глазах различишь. Ничего, только солнечный свет отражался.
– Ты расстроилась, – только по губам я могла определить, что он зол. Они сжато натянулись в недобрую улыбку. – Птенец, Мартин бы не остановился. Зажравшийся мажор, почувствовавший вседозволенность. Он бы добил тебя.
– Так нельзя, – замотала я головой в стороны, отказываясь принимать происходящее. – Нужно было обратиться в полицию.
– Но ты не обратилась. И правильно, это бесполезно, – он выловил меня в свои объятия. А я упёрлась ладонями в его стальную грудь. – Ему нужно было объяснить, что нельзя так делать. Как твоему Поликарпову, – он зарычал, – Нельзя маленьких беззащитных девочек бить, нельзя их подставлять и использовать в своих жалких махинациях. Это, как избить ребёнка на детской площадке, только потому, что рядом нет родителей.
Он губами поймал мои слёзы, а потом поцеловал в губы. Легко, мимолётно, но я вся содрогнулась от странного желания.
– Знаешь, почему ментов волками зовут? Потому что только звери могут выловить зверей. И только Толик Тягач может популярно объяснить шакалам, что у тебя есть папочка, и ты спокойно можешь играть на детской площадке.
Я вообще разревелась, и он насильно опрокинул мою голову себе на плечо.
– Я обещал твоей матери, что позабочусь о тебе, – жарко шептал Даяр мне в ухо. – Фирмы «Мегазайм» в нашем городе нет. К тебе всякая дрянь липнет.
Я с этим животным все стадии горя пережила. Вначале, был шок и отрицание, затем гнев и обида. Потом, я почему-то себя чувствовала виноватой, когда открыла дверь в квартиру и его арестовали. Теперь дошло до депрессии.
Я понимала, что Даяр в чём-то прав. Но наотрез отказывалась принимать такие методы. Он мог бы поговорить с отцом Мартина… Хотя Ритка права, там такие родители, что Мартину суждено было вырасти в подонка. И я теперь понимала: всё, что рассказывали о Липове, могло быть правдой. И девушки затащенные на дачу, издевательства и унижения…
Но я не желала возмездия. Этот мир оказался слишком жесток для меня. И муж, как яркий представитель этого мира, пугал.