Эля налила кипячёную воду в чашечку, Жека растворил немного перманганата калия, сделал тампон из бинта.
— Надо колготки ей снять, — сказал он Элеоноре. — Чуть-чуть приподними, а я аккуратно сниму.
Кое-как сдёрнули рваные капронки, стараясь не причинить боль. Потом Жека осторожно обмыл раны. И ещё раз ощупал суставы на коленях Сахарихи. Хоть и опухли, но немного. Наверно, просто отёк, ни перелом, ни вывих. Однако при самом благоприятном исходе пару-тройку дней всё равно будет ходить с трудом.
— Перевязывать ничем не надо? — спросила Элеонора, с лёгкой улыбкой глядя, как старается Жека. Интересно, ей-то Сахар стал бы так делать? Что думала молодая женщина глядя на Жекины манипуляции?
— Пойдём кофе на кухне попьём, — неожиданно сказала она.
Сахариха тем временем успокоилась и задрыхла, вся раненая-израненная. Хорошо погуливанила. На лице синяк. Ноги побиты.
А кофе-то в Сахаровском доме пили, как положено у белых людей — смолотый в кофемолке, сваренный в турке, процеженный через ситечко. Целый ритуал. А какой аромат! Элеонора разлила элитный напиток по крошечным чашечкам, размером чуть более наперстка, и подала на маленьком серебряном подносе. Жека заметил — при появлении Элеоноры в доме Сахара, стали появляться вот такие крошечные штришки интеллигентности и комфорта.
Поставила на стол розетку с курабье. Села напротив. Прихлёбывает аккуратно, перед каждым глоточком аккуратно сжимая пухлые губы в трубочку, чтобы подуть на кофе, и чуть охладить. Так это красиво, по женски, что Жека засмотрелся.
— Что не пьёшь? — улыбнулась Элеонора.
— Горячий.
Жека привык по простецки, по народному. Накидать индийского растворимого в огромную чашку размером чуть не в поллитра, да долбануть сразу. И чтоб не сильно горячий.
— Где вы наквасились-то так? — спросил Жека, прихлебывая кофеёк. Хмель понемногу проходил.
— В ресторане, где ж ещё, — чуть улыбнулась Элеонора. — Как-то так получилось. Да… Там все такие были. Мы держались, но то один, то другой с тостом подойдёт.
— Так а где были-то? — недоуменно спросил Жека.— На кухне что-ли?
— Нет, — спокойно ответила Элеонора. — В зале для особо важных гостей.
Тут Жека совсем прифигел. В «Гудке», куда и так не попадешь, оказывается, имеется какой-то зал для особо важных гостей… Чудеса да и только… Причем секретарь горкома КПСС товарищ Слонов, и секретарь горкома ВЛКСМ товарищ Митрофанов, явно не входили в число уважаемых людей с высоким уровнем доступа. Так же, как и отец Фотича.
— Как же Слонов, Митрофанов? Директор кондитерки? Авторитет?
— Это уже прошлый век, Жень, — Элеонора небрежно махнула рукой, и посмотрела на него умными глазами. — Сейчас другие хозяева. Власть коммунистов рушится на глазах. Им остались считанные месяцы. Ты посмотри, что по телевизору показывают. Слонов почти не управляет ситуацией. Милиция едва подчиняется ему. Он не может её накормить.
— И у кого же будет власть? — недоуменно спросил Жека, подумав, что Элеонора-то не тупая. Знает про расклады.
— А власть, Женя, будет у того, у кого есть деньги. Потому что с большими деньгами можно всё. Сам подумай.
— А почему ты…
Жека хотел спросить, зачем такая умная женщина, вроде не дура, и по внешности нормальная, хочет выйти замуж за Сахара, как вдруг всё понял. Завод. Крупный металлургический комбинат, директором которого был её отец. Вот почему. Сахар в последнее время быстро пошел вверх. Пока директора заводов и шахт покупали предметы роскоши, и ездили по югам, Сахар на полученные от подконтрольных кооперативов и теневиков деньги принимал в свою бригаду бойцов, а потом прибирал к рукам территории, и другие кооперативы.
Схема хорошая. Деньги — бойцы. Стало больше денег — стало больше бойцов. Круг замкнулся, и по новой. Конечно, всё это проходило под благовидными предлогами. Частное предпринимательство пока запрещено, да и законы о кооперации драконовские, налоги высокие. Ещё какие-то остатки советской власти и экономики рулили, и открыто прибрать к рукам крупную государственную собственность было делом подсудным. Не вся милиция коррумпирована — оставались идейные коммунисты. Поэтому бандиты действовали скрытно. Аренда с правом выкупа — самый распространённый способ прикарманивания государственной собственности.
Отец Элеоноры, похоже, предполагал, что на предприятие, выдающее каждый месяц сотни тысяч тонн проката, будет много охотников, и в случае любого послабления советских законов, его жизнь и жизнь дочери не будут стоить и ломаного гроша. Поэтому заранее практически продал дочь авторитету, надеясь хоть так остаться в живых, и сохранить хоть какую то часть комбината.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — заявила Элеонора, и поставила чашечку на стол. — На самом деле Роман не какой-то деспот или изверг. И я у него не в рабстве. Вполне нормальный мужик, с традиционными устоями. Во всех смыслах.
Последнее предложение она даже как-то подчеркнула, чуть заметно улыбнувшись.
— Так а я-то чё? — всё так же непонятливо спросил Жека. — Зачем ты мне это говоришь?
— Мы должны быть друзьями. Мы ведь в одной лодке. Не правда ли? — Элеонора опять с лёгкой улыбкой посмотрела на него. — Это может быть полезным.
Жека понял, что пора бы и закругляться. Опять за его спиной начинаются какие-то игры, о которых он не имел ни малейшего понятия.
— Ладно. Я пошёл, поздно уже. Счастливо. И с Новым годом.
Элеонора конечно соблазнительна, как никто, да и в постели наверняка более прошаренная, но прыгать на будущую жену авторитета было бы самым неразумным поступком в его жизни. Впрочем, Элеонора и не хотела этого. Она дошла до того возраста, когда понимаешь, что дело превыше эмоций, и нужно контролировать себя. Безумная горячая страсть не про неё.
Выйдя на улицу, Жека посмотрел на редкие светящиеся окна, нечастых прохожих, пьяные вопли во дворах, и подумал, что вот и настали последние месяцы учебы.
Короткие три дня выходных пролетели незаметно, как и всегда. Четвёртого числа поехал в технарь. На подготовку к экзаменам. И что круто, уже не к первой паре. Посещение сейчас предстояло полусвободное. Хочешь — иди на факультатив, хочешь — не иди. Только не ной потом, когда экзамен провалится.
Последнее занятие подходило к концу, когда в кабинет вошёл директор. Внимательно оглядел немногочисленных присутствующих, увидел Жеку, и расплылся в улыбке.
— Соловьев! А вот и ты! Молодец что пришёл. Звонили из горкома комсомола. Заедь туда сегодня после занятий. Это срочно! Секретарь горкома Митрофанов зовёт!
После Нового года появился коротенький некролог в местной газете, что дескать, «Горком ВЛКСМ сообщает о преждевременной кончине верного ленинца, борца за коммунистические идеалы, секретаря первичной ячейки Техникума Советской Торговли Зорина В. С. и выражает глубокое соболезнование родным и близким покойного. Спи спокойно, дорогой товарищ! Твоё дело не будет забыто»
О причинах смерти не указано, но в технаре случился большой шмон. Допрашивали почти всех, в том числе и тех, кто не ходил на дискотеку. Но выяснить — ничего не выяснили. И вот сейчас Жеку вызывают в горком. Ехал туда на бомбиле, думал, что вроде, пока всё нормально получается. Митрофанов хоть и был в «Гудке» пьянее некуда, но помнил, что обещал Жеке — должность секретаря первичной комсомольской ячейки.
Горком ВЛКСМ квартировал на втором этаже горисполкома, и даже не имел своего здания, в отличие от горкома партии, которому пять лет назад построили новенькое трехэтажное здание в центре города. Такая несправедливость уже указывала на пониженный статус комсомола.
Кабинет председателя товарища Митрофанова вообще напоминал клетушку, где помещались только стол, пара стульев, большой шкаф и сейф. Кабинет Владимира Станиславича в технаре и то был поболее.
«Интересно, чё у него в сейфе?»— продумал Жека.
А была там водка. Увидев Жеку, Митрофанов расплылся в улыбке, открыл сейф, и поставил початый пузырь на стол, достал две рюмки, и тут же набулькал полные.
— Соловьёв! Я так и знал, что ты ответственный человек, — заулыбался комсорг синюшным лицом бывалого алкоголика. — Давай. Опохмелись.
Как и все алкаши, думал Митрофанов, что окружающие всегда ходят с похмела. Пить не хотелось, но придётся. Жека закинул рюмку, даже не поморщившись, чтоб Митрофанов подумал — с ним сидит свой в доску парень.
— Молодец! Я тоже не закусываю. Закуска градус крадёт!
Жека сидел, и терпеливо ждал, слушая всякую ахинею, что нёс председатель. По всему видно, что времени у него навалом, девать его некуда, а появившийся новый собеседник вызвал горячее желание поточить лясы. В каморке Митрофанова довольно жарко, и Жека уже сопрел в куртке, когда председатель наконец сказал, зачем позвал.
— Комсорг ваш преставился. Решили мы тут с товарищами… — нетрезвый председатель сделал неопределенный жест рукой в воздухе, и случайно показал на бутылку с водкой. — Комсоргом торгового техникума назначить тебя, Соловьёв. Человек ты положительный — я характеристику твою от директора читал. Так что будешь нести дело Ленина в молодёжные массы. Вот тебе ключ от кабинета, вот печать, и…
Митрофанов не успел докончить, как в кабинет ввалился высокий сутулый мужик в темном пиджаке.
— Егорыч! Есть чо? Налей! Должен буду!
Вошедший мужик сам страдал от трясуна, и когда вливал в себя рюмку водки, даже поднёс её ко рту с пятого раза. Но ничего — попал чётко. Не пролил ни капли.
— Ухх! Достали уже эти праздники! — мужик гукнул, поставил пустую рюмку на стол, вытер рот рукавом пиджака. И только потом увидел Жеку.
— А это что за вьюнош?
— А это Митрич, мой новый секретарь ячейки в торговом техникуме, — похвалился Митрофанов. — Евгений Соловьёв. Мировой парень. А ты, Соловьёв, знаешь кто этот алкаш?
— Откуда ему знать-то? — мужик сел на свободный стул, и закурил сигарету, стряхивая пепел прямо на пол.
— А это Кузьма Митрич Конкин, председатель горисполкома. Здешняя власть!
— Ну уж власть! — пьяно засмеялся Конкин. — Если что надо, парень… Подходи, не стесняйся. Когда уже этот Новый год-то отойдет??? Наливай давай, Егорыч. А ты куда это, парень?
Конкин тормознул собиравшегося уйти Жеку. Махнул рукой, подзывая к себе.
— Давай, давай! На посошок! Будут вопросы — заходи! Но сразу говорю — денег не дам! И не проси!
Жека опрокинул рюмку водки, и вышел на улицу. Живут же люди! Хорошая работа у них. Однако знакомство с Конкиным будет крайне полезно в ближайшем времени, как и то, что оба чиновника бухарики. Сейчас же первым делом надо посмотреть, что там у покойного комсорга среди бумаг. Конечно, в технарь тащиться не хотелось, но Жека решил съездить. Если можно сделать сегодня — не стоит откладывать на завтра.
Время клонилось к 5 часам, техникум ещё открыт — факультативы, кружки, библиотека работали до 7 вечера. Жека поднялся в административный корпус, и открыл дверь с табличкой «Молодежная коммунистическая организация. Первичное звено». Сколько раз он сюда таскался… И вот пришел уже как хозяин. Правда, тут хороший ремонт не помешал бы, да и мебелишка неважная. Впрочем, учиться осталось всего ничего, можно перетерпеться. Главное — бумаги.
Жека открыл сейф, и сразу же нашёл кучу характеристик, писанных комсоргом на своих подопечных. Полистал и удивился — все они крайне отрицательные. Судя по характеристикам Владимира Станиславича, в техникуме учились одни пьяницы, наркоманы и лжецы. И все они погрязли в распутных действиях, негативно выражаются об СССР, политике партии и социалистическом строе. Нашёл характеристику и про себя — ставленник капитализма, предатель дела Ленина, пьяница, дебошир, наркоман.
Такое ощущение, что комсорг специально писал такие конченые характеристики, чтобы потом шантажировать ими тех, кто встанет на пути. Вспомнилась и та маленькая девчушка Воронкова, которую по слухам, окучивал комсорг, и то ли соблазнил, то ли развратил, судя по его базару с завхозом. Лежала тут и на неё характеристика, и на Марину, такие же поносные, как и остальные. Жека порвал всё в клочья, и выбросил в мусорную корзину. Всё дело Владимира Станиславича пошло прахом.
В сейфе лежала печать комсомольской ячейки, и пачка бумаг в толстой папке. Самое главное — распоряжение секретаря горкома ВЛКСМ товарища Митрофанова о передаче на баланс первичной комсомольской ячейки Техникума Советской Торговли лыжной базы «Зимушка» в посёлке Еловка. Договор касался и земли вокруг здания, и самой трассы в лесу.
Жека взял бумаги, и поехал к Славяну в кооператив. А Славян занят — инструктировал пацанов перед тем, как отправить на объект. Когда всех распустил, то посмотрел документы, которые принёс Жека.
— Договор сейчас напишем?
— Пиши, — пожал плечами Жека. — У меня две печати есть.
Тут же на листке бумаги накалякали договор о передаче лыжной базы «Зимушка» с земельным участком в аренду с правом выкупа кооперативу «Удар». Выкуп может быть произведен досрочно.
— За сколько отдашь? — в шутку спросил Славян.
— За штуку, — засмеялся Жека. — Теперь в земельный надо к Трофимову, к землемерам, потом уже к Конкину.
— С Трофимовым сейчас завал, — вздохнул Славян. — Щас все кооператоры прочухали эту тему, что подогреться можно совковым наследием, и толпами в кабинет к нему стоят. Все со взятками. Даже со взятками очередь стоишь. Дожили…
— Тогда сразу к Конкину.
— А он подпишет без земельного?
— Подпишет. Он алконавт. Напоить его на халяву, и всё в порядке будет.
— Да ну. Как-то на вялого, — не поверил Славян. — Я ж его видел. Вроде нормальный мужик был.
— И я видел. Сёдня с ним бухал. Давай бумаги кароч, завтра этим займусь.
Завтра после факультативов Жека зашёл в кооперативный магазин, купил две бутылки «Юбилейного» и палку сырокопченой «Ленинградской», подумав, добавил ещё бутылку коньяка, положил в дипломат, и поехал в горисполком, к уважаемым товарищам. Якобы по делу.
Зайдя к Митрофанову, сразу же понял, что он с тяжелейшего бодуна. Вчерашняя пьянка на работе продолжилась дома, и вечером, и ночью. Сидит за столом, пригорюнился. Смотрит на часы у входа — быстрей бы свалить похмелиться.
— Соловьёв, тебе чего? — уныло спросил он. — Чё пришёл?
— Да у меня сегодня у сестры день рождения, — соврал Жека. — Осталось вот.
Он раскрыл дипломат, и вытащил бутылку коньяка с колбасой, и положил на стол. Всё топливо пока не стал доставать — большой запас может свести на нет всю затею спаивания. Решил подкидывать дровишек понемногу.
Глаза секретаря стали круглыми и масляными как у кота. Оживившись, он достал из шкафа две стопки, а потом, подумав, ещё одну.
— Пойду Конкина позову. Тоже скучает после вчерашнего.
Через пару минут пришел вместе с Конкиным, и пошло-поехало… Когда собеседники чуть вдарили, и повеселели, но ещё не дошли до сшибания столов, захмелевший Конкин решил рассказывать анекдоты. Причем их все Жека слышал, ещё будучи школьником. Но Конкину они казались чрезвычайно юморными, и он громко ржал после каждого. Тут-то Жека и подсунул бумаги на подпись сначала Митрофанову, а потом Конкину. Однако их пропитые мозги уже не соображали, что они подписывают, поэтому, даже не посмотрев заявление, поставили подписи, и бросили бумаги Жеке через стол.
— Достал ты уже своей работой, Соловьев! Наливай!
Жека налил собутыльникам ещё по одной, себе чуть-чуть, отпросился в туалет, и побежал быстрей к товарищу Трофимову, в земельный отдел горисполкома. Прорвался через толпу ушлых кооператоров, ворующих государственную собственность, и ожидающих приёма у Трофимова, буквально ворвался к нему в кабинет, где чиновник принимал посетителя.
— Тут товарищ Конкин к вам срочно послал! Он уже расписался.
— Давай. Что у тебя?
На столе у начальника лежала груда таких же писулек. Он даже смотреть не стал, увидев печать председателя горкома ВЛКСМ и подпись Конкина.
— Давай. Только быстрее — у меня аврал. Всё? Неси Тамаре Викторовне в отдел канцелярии, пусть распечатает копии договоров. Скажи, от Конкина.
В этот же день Жека пошёл домой, неся в дипломате все подписанные бумаги. Лыжная база отошла кооперативу «Удар» на правах аренды с правом выкупа.