предшествует ему. Стакан есть причина поднятия воды над горизонтальной поверхностью
ее, хотя оба явления существуют одновременно. В самом деле, как только я начинаю
черпать стаканом воду из большего сосуда, за этим что-то следует, а именно горизонтальная
поверхность воды, бывшей в большем сосуде, становится вогнутой поверхностью ее в
стакане.
Эта причинность приводит к понятию действия (Handlung), а это последнее-к понятию силы
и через это-к понятию субстанции. Так как мой критический замысел направлен
исключительно на источники априорного синтетического знания и я не хочу загромождать
свое сочинение расчленениями, имеющими целью только разъяснение (а не расширение) понятий, то я предоставляю обстоятельное истолкование этих понятий будущей системе
чистого разума; к тому же подобный анализ в изобилии встречается уже в доныне
известных учебниках этого рода. Однако я не могу не коснуться вопроса об эмпирическом
критерии субстанции, поскольку субстанция, по-видимому, обнаруживается легче и лучше
посредством действий, чем посредством постоянности явления.
Где есть действие, стало быть, деятельность и сила, там есть также и субстанция, и только
в субстанции следует искать местопребывание этого плодотворного источника явлений.
Это совершенно верно, но если мы захотим объяснить, что такое субстанция, и притом
избежать порочного круга, то ответить на этот вопрос не так-то легко. Каким образом от
действия мы тотчас заключаем к постоянности действующего, которое ведь составляет
столь существенный и отличительный признак субстанции (phaenomenon)? Но на
основании сказанного раньше этот вопрос решить нетрудно, хотя при обычном методе
исследования (при чисто аналитическом подходе к понятиям) он был бы совершенно
неразрешим. Действие уже означает отношение субъекта причинности к следствию. Так
как всякое следствие есть нечто происходящее, стало быть, изменчивое, которое обозначает
время по его последовательности, то последним субъектом изменчивого служит постоянное
как субстрат всего сменяющегося, т. е. субстанция. В самом деле, согласно
основоположению о причинности, действия всегда суть первое основание всякой смены
явлений, и потому они не могут принадлежать субъекту, который сам сменяется, потому
что в таком случае были бы необходимы другие действия и другой субъект, который
определил бы эту смену. В силу этого действие как достаточный эмпирический критерий
уже доказывает субстанциальность, и нам нет нужды искать еще [признаки] постоянности
субъекта прежде всего посредством сопоставляемых восприятии; подобным путем нельзя
сделать это с такой обстоятельностью, какая требуется значительностью и строгой
общезначимостью понятия [субстанции]. В самом деле, утверждение, что первый субъект
причинности всякого возникновения и исчезновения сам не может (в сфере явлений) возникать и исчезать, есть бесспорный вывод, приводящий к [понятию] эмпирической
необходимости и постоянности в существовании, стало быть, к понятию субстанции как
явления.
Если нечто происходит, то уже сам факт возникновения безотносительно к тому, что
возникает, может быть предметом исследования. Переход от небытия какого-нибудь
состояния к этому состоянию, даже если предположить, что оно не содержит никакого
качества в явлении, сам по себе уже заслуживает исследования. Это возникновение, как
показано в первой аналогии, касается не субстанции (так как она не возникает), а ее
состояния. Следовательно, это есть только изменение, а не возникновение из ничего. Если
возникновение [явления] рассматривается как действие чуждой им причины, то оно
называется творением. Как событие среди явлений творение не может быть допущено, так
как уже сама возможность его нарушила бы единство опыта. Но если мы рассматриваем все
вещи не как явления, а как вещи в себе и как предметы одного лишь рассудка, то мы, хотя
бы они и были субстанциями, можем рассматривать их существование как зависимое от
чуждой им причины; однако в таком случае эти термины имеют совершенно новое значение
и не подходят к явлениям как возможным предметам опыта.