Во-вторых, основоположение, гласящее, что реальности (как одни лишь утверждения) никогда логически не противоречат друг Другу, есть совершенно истинное положение об
отношении между понятиями, но оно не имеет никакого значения ни когда речь идет о
природе, ни когда речь идет о вещи самой по себе (о которой мы понятия не имеем). В
самом деле, реальная противоположность встречается везде, где А-В=0, т. е. где реальности, связанные в одном субъекте, уничтожают действия друг друга; таковы все на каждом шагу
встречающиеся в природе действия и противодействия, которые основываются на силах и
потому должны называться realitates phaenomena. Общая механика может даже a priori установить в виде правила эмпирическое условие этой противоположности, указывая на
противоположность направлений, - условие, о котором ничего не знает трансцендентальное
понятие реальности. Хотя г-н фон Лейбниц и не возвестил об этом законе с помпой как о
новом основоположении, тем не менее он воспользовался им для новых утверждений, и его
последователи прямо включили этот закон в свою лейбницевско-вольфовскую систему.
Согласно этому основоположению, всякое зло, например, есть только следствие
ограниченности твари, т. е. следствие отрицаний, так как только отрицание может быть
противоположно реальности (в одном лишь понятии о вещи вообще это в самом деле так, но не в вещах как явлениях). Подобным же образом сторонники Лейбница считали не
только возможным, но и естественным объединять в одном существе всю реальность без
каких-либо причиняющих беспокойство противоположностей, так как они знали только
один вид противоположности -противоречие (посредством которого упраздняется понятие
самой вещи), но не противоположность, приводящую к взаимному разрушению, когда одно
реальное основание уничтожает следствия другого, условия же для того, чтобы представить
себе такую противоположность, мы находим только в чувственности.
В-третьих, монадология Лейбница не имеет никакого иного основания, кроме того, что этот
философ представлял себе различие между внутренним и внешним только в отношении к
рассудку. Субстанции вообще должны иметь что-то внутреннее, т. е. нечто свободное от
всех внешних отношений, следовательно, также и от сложения. Стало быть, основу
внутреннего [содержания] вещей самих по себе составляет простое. Но внутреннее, присущее состоянию вещей самих по себе, не может также заключаться в их положении в
пространстве, фигуре, соприкосновении или движении (все эти определения суть внешние
отношения), и потому мы не можем приписывать субстанциям никаких других внутренних
состояний, кроме того состояния, благодаря которому мы внутренне определяем свое
собственное чувство, а именно кроме состояния представлений. Так появились монады, которые должны быть первовеществом всей Вселенной, хотя деятельная сила их состоит
только в представлениях, так что, собственно, они действуют лишь в самих себе.
По этой же причине в учении Лейбница принципом возможного общения между
субстанциями не могло быть физическое влияние, а должна была быть предустановленная
гармония. В самом деле, так как все имеет лишь внутренний характер, т. е. занято своими
представлениями, то состояние представлений одной субстанции не может находиться ни
в какой действенной связи с состоянием представлений другой, какая-то третья причина, влияющая на все субстанции вместе, должна согласовать их состояния друг с другом, и
притом не посредством случайного, в каждом отдельном случае особо оказываемого
содействия (systema assistentiae), а посредством единства идеи причины, которая
действительна для всех субстанций и от которой все субстанции должны получать свое
существование и постоянность, а стало быть, и согласование друг с другом сообразно
общим законам.
В-четвертых,
известное
учение
Лейбница
о
времени
и
пространстве,
интеллектуализирующее эти формы чувственности, возникло исключительно из той же
иллюзии трансцендентальной рефлексии. Если я хочу одним лишь рассудком представить