довольствуются тем, что пользуются ими. Во всем этом они правы, если только они не
выходят за указанные им границы, а именно за пределы природы. В противном случае они
незаметно переходят из области чувственности на непрочную почву чистых и даже
трансцендентальных понятий (instabilis tellus, innabilis unda), где нельзя ни стоять, ни
плавать, а можно только сделать несколько слабых шагов, от которых время не сохраняет
ни малейшего следа, между тем как в математике они пролагают широкий путь, которым с
уверенностью могут идти также и отдаленнейшие поколения.
Так как мы считаем своим долгом точно и с уверенностью определить границы чистого
разума в его трансцендентальном применении, между тем как такого рода стремление
обладает той особенностью, что, несмотря на самые настойчивые и ясные предостережения, все еще надеются, пока окончательно не отказываются от своего намерения, проникнуть за
пределы опыта, в заманчивые области интеллектуального,-то необходимо отнять как бы
последний якорь у богатой воображением надежды и показать, что следование
математическому методу в этом роде знания не может дать никакой выгоды, разве только
то, что тем яснее откроются его собственные недостатки: хотя геометрия и философия
подают друг другу руку в естествознании, тем не менее они совершенно отличны друг от
друга и потому не могут копировать методы друг у друга.
Основательность математики зиждется на дефинициях, аксиомах и демонстрациях. Я
ограничусь указанием на то, что ничто из перечисленного в том значении, какое оно имеет
в математике, неприменимо в философии и не может быть предметом подражания, что
геометр, пользуясь своим методом, может строить в философии лишь карточные домики, а
философ со своим методом может породить в математике лишь болтовню; между тем
задача философии именно в том и состоит, чтобы определять свои границы, и даже
математик, если только его талант от природы не ограничен и выходит 3d рамки своего
предмета, не может отвергнуть предостережений философии или пренебречь ими.
1. О дефинициях. Давать дефиницию-это значит, собственно, как видно из самого термина, давать первоначальное и полное изложение понятия вещи в его границах. Согласно этим
требованиям, эмпирическое понятие не поддается дефиниции-оно может быть только
объяснено. Действительно, так как в эмпирическом понятии мы имеем лишь некоторые
признаки того или иного вида предметов чувств, то мы никогда не уверены в том, не
мыслится ли под словом, обозначающим один и тот же предмет, в одном случае больше, а
в другом меньше признаков его. Так, одни могут подразумевать в понятии золото кроме
веса, цвета и ковкости еще и то, что золото не ржавеет, а другие, быть может, ничего не
знают об этом свойстве его. Мы пользуемся некоторыми признаками лишь до тех пор, пока
находим, что они достаточны для различения; новые же наблюдения заставляют устранять
одни признаки и прибавлять другие, так что понятие никогда не остается в определенных
границах. Было бы бесполезно давать дефиницию такого понятия, так как, например, если
речь идет о воде и ее свойствах, мы не останавливаемся на том, что подразумевается под
словом “вода”, а приступаем к экспериментам, и слово с теми немногими признаками, которые мы связываем с ним, оказывается только обозначением, но не понятием вещи, стало быть, даваемая здесь дефиниция понятия есть лишь определение слова. Во-вторых, понятия, данные a priori, например субстанция, причина, право, справедливость и т. д., строго говоря, также не поддаются дефиниции. Действительно, я могу быть уверенным в
том, что отчетливое представление о данном (еще смутном) понятии раскрыто полностью
лишь в том случае, если я знаю, что оно адекватно предмету. Но так как понятие предмета, как оно дано, может содержать в себе много неясных представлений, которые мы упускаем
из виду при анализе, хотя всегда используем на практике, то полнота анализа моего понятия
всегда остается сомнительной и только на основании многих подтверждающих примеров
может сделаться предположительно, но никогда не аподиктически достоверной. Вместо
термина дефиниция я бы лучше пользовался более осторожным термином экспозиция, и
под этим названием критик может до известной степени допустить дефиницию, сохраняя в
то же время сомнения относительно ее полноты. Итак, если ни эмпирически, ни a priori данные понятия не поддаются дефиниции, то остаются лишь произвольно мыслимые
понятия, на которых можно попытаться проделать этот фокус. В этом случае я всегда могу
дать дефиницию своего понятия; в самом деле, я должен ведь знать, что именно я хотел
мыслить, так как я сам умышленно образовал понятие и оно не дано мне ни природой
рассудка, ни опытом; однако при этом я не могу сказать, что таким путем я дал дефиницию