естественных причин, способных удовлетворять их. Нравственный закон отвлекается от
склонностей и естественных средств их удовлетворения и рассматривает только свободу
разумного существа вообще и необходимые условия, единственно при которых она
согласуется с распределением блаженства сообразно принципам и, следовательно, может
по крайней мере основываться на одних лишь идеях чистого разума и быть познана a priori.
Я допускаю, что действительно существуют чистые нравственные законы, которые
совершенно a priori (не принимая во внимание эмпирические мотивы, т. е. блаженство) определяю все наше поведение, т. е. применение свободы разумного существа вообще, и
что эти законы повелевают безусловно (а не только гипотетически, [т. е.] при допущении
других эмпирических целей) и, следовательно, обладают необходимостью во всех
отношениях. Я могу допускать это положение с полным правом, ссылаясь не только на
доказательства самых просвещенных моралистов, но и на нравственное суждение всякого
человека, если он стремится отчетливо мыслить себе подобный закон.
Итак, чистый разум содержит в себе, правда не в своем спекулятивном, а в некотором
практическом, именно в моральном применении, принципы возможности опыта, а именно
таких поступков, которые могли бы встречаться в истории человека сообразно
нравственным предписаниям. Действительно, так как чистый разум повелевает, чтобы они
совершались, то осуществление их должно быть возможным и, следовательно, должен быть
возможным особый вид систематического единства, а именно моральное единство, между
тем как систематическое единство природы, согласно спекулятивным принципам разума, не могло быть доказано, так как разум содержит в себе, правда, причинность в отношении
свободы вообще, но не в отношении всей природы, и моральные принципы разума могут, правда, порождать свободные поступки, но не законы природы. Таким образом, принципы
чистого разума обладают объективной реальностью в его практическом, но особенно в его
моральном применении.
Мир, сообразный со всеми нравственными законами (каким он может быть согласно
свободе разумных существ и каким ему надлежит быть согласно необходимым законам
нравственности), я называю моральным миром. Этот мир мыслится только как
умопостигаемый, так как в нем мы отвлекаемся от всех условий (целей) и даже от всех
препятствий для морали (слабость или порочность человеческой природы). Следовательно, в этом смысле он есть только идея, однако практическая идея, которая действительно может
и должна иметь влияние на чувственно воспринимаемый мир, чтобы сделать его по
возможности сообразным идее. Поэтому идея морального мира обладает объективной
реальностью не [в том смысле], как если бы она относилась к предмету умопостигаемого
созерцания (подобных предметов мы вообще не можем мыслить), а [в том], что она
относится к чувственно воспринимаемому миру, но как к предмету чистого разума в его
практическом применении и как к corpus mysticum разумных существ в нем, поскольку
свободная воля их при моральных законах обладает полным систематическим единством
как с самим собой, так и со свободой всякого другого.
Итак, ответ на первый из двух вопросов чистого разума, касающихся практического
интереса, таков: делай то, благодаря чему ты становишься достойным быть счастливым.
Второй же вопрос состоит в следующем: если мое поведение таково, что я не недостоин
блаженства, то смею ли я надеяться быть благодаря этому причастным блаженству? Для
ответа на этот вопрос важно знать, обязательно ли принципы чистого разума, a priori предписывающие закон, связывают и эту надежду с нравственным законом.
Я поэтому утверждаю, что, подобно тому как моральные принципы, согласно разуму в его
практическом применении, необходимы, точно так же, согласно разуму в его
теоретическом применении, необходимо допускать, что всякий имеет основание надеяться
на блаженство в той мере, в какой он сделал себя достойным его своим поведением, и, следовательно, система нравственности неразрывно связана с системой блаженства, однако
лишь в идее чистого разума.
В умопостигаемом, т. е. моральном, мире, в понятии которого мы отвлекаемся от всех
препятствий для нравственности (от склонностей), можно мыслить такую систему
связанного с моральностью соразмерного блаженства как необходимую, ибо свобода, отчасти движимая нравственными законами, отчасти ограничиваемая [ими], сама была бы
причиной всеобщего блаженства, следовательно, разумные существа, ведомые такими