Еременко улыбнулся:
- Не заскучаете, комкор?
- Начальство не позволит, - в тон ответил я.
- Верно! - сказал командующий. - Мы решили поставить вас на второй гвардейский корпус, он наносит главный удар в полосе тридцать девятой армии. Как смотрите на это?
Как я мог смотреть? Надо - значит, надо.
- Дивизии получите отличные, - продолжал Еременко. - Все три гвардейские: семнадцатая, девяносто первая, девятая. Девятку мы специально включили в состав корпуса, поскольку вы ею командовали и знаете людей.
Кстати сказать, Андрей Иванович тоже хорошо знал 9-ю гвардейскую - тогда еще 78-ю стрелковую - по Дальнему Востоку. Теперь он спросил о некоторых ее ветеранах. Услышав, что Николай Гаврилович Докучаев погиб под Великими Луками, сказал:
- Орел был. И смерть принял солдатскую.
Помолчав, командующий заговорил о сроках подготовки операции. Они жесткие. Пять суток в моем распоряжении. Дело осложнялось тем, что артиллерия еще не сосредоточилась к участку прорыва.
- В этом вам поможет главный наш артиллерист, - кивнул он в сторону генерала Хлебникова.
- Помогу! - откликнулся Николай Михайлович. - А он в благодарность опять накормит меня железяками.
Улыбка прошлась по лицам. Видимо, Хлебников уже рассказал про наши приключения на Птахинской высоте.
А дело было так. К нам, на ту самую высоту, заехал как-то командующий артиллерией фронта. Несколько часов сидели мы с ним в блиндаже комдива Карапетяна под непрерывным артобстрелом и бомбежкой: земля ходила ходуном, блиндаж покряхтывал, как живой, бревна нижнего наката двигались и оседали. Сергей Исаевич Карапетян, охрипший до шепота, жестикулируя, объяснял, что время к обеду, что сейчас поедим, что голодными он нас не отпустит. И верно, вскоре, прикрывая котелки полой плащ-палатки, в блиндаж протиснулся боец. Под грохот канонады Сергей Исаевич гостеприимным жестом пригласил нас к шаткому столику. Ели наваристые щи. Николай Михайлович зачерпнул ложкой из котелка нечто зазубренное и темное, задумчиво взглянул на Карапетяна.
- Косточка? - спросил тот.
- Она! - ответил Хлебников. - От фашистской коровенки калибром сто пятьдесят пять миллиметров...
С легкой руки Николая Михайловича шутка пошла гулять по армии, и Карапетян очень сердился, когда другие комдивы просили его поделиться секретом изготовления бронебойных щей.
Но шутка шуткой, а дело делом. Генерал Еременко, заключая беседу, приказал мне немедленно сдать командование 5-м гвардейским корпусом и принять 2-й гвардейский.
В тот же день я приступил к новым обязанностям. Начальник штаба 2-го гвардейского корпуса полковник В. Л. Бейлин, начальник политотдела полковник П. В. Луценко, командующий артиллерией полковник А. Д. Васильев, офицеры штаба и управления быстро ввели меня в обстановку, в детали боевой задачи, поставленной корпусу еще в последних числах июля.
Корпус наносил удар в общем направлении на Духовщину. Это был сильно укрепленный противником район, с глубоко развитой обороной, прикрывающей подступы к Смоленску с северо-востока. Отведенный нам участок прорыва (Старая Капешня, деревня Кислова) превышал 6 км по фронту. Надлежало прорвать оборону противника глубиной до 15 км, форсировав одновременно реку Царевич. Корпусу придавались 28-я гвардейская танковая бригада и 203-й тяжелый танковый полк, 17-я истребительно-противотанковая бригада, несколько минометных полков и 4-я инженерно-штурмовая бригада. Кроме того, наступление корпуса поддерживала армейская артиллерийская группа - 21-я артиллерийская дивизия прорыва и ряд частей гвардейских реактивных минометов.
Знакомясь с планом наступления, подписанным еще моим предшественником на посту комкора генерал-майором М. П. Кутузовым, я обратил внимание на одну деталь в этих документах. Первый удар 2-й гвардейский корпус и его правый сосед - 84-й стрелковый корпус наносили в расходящихся направлениях: мы почти строго на юг, соседи - на запад, охватывая группировку противника в районе Спас-Углы, Клевцы, Выемец с задачей окружить ее и уничтожить. Задача эта ставилась как попутная, для ее решения оба корпуса выделяли лишь незначительную часть своих сил. Подобные второстепенные задачи в плане задачи общей - дело обычное, однако в данном случае генерал Кутузов обратил внимание армейского командования на то, что "разрыв между главными силами 2-го гвардейского и 84-го стрелковых корпусов (12 - 14 км) оголяет правый фланг 2-го гвардейского корпуса"{60}.
Изучая полосу предстоящего наступления сначала по карте, а затем и на рекогносцировках местности, я убедился, что беспокойство моего предшественника имело веские основания. Правофланговой 91-й гвардейской дивизии придется наступать вдоль речки Веленя{60}, и ее боевые порядки попадут под фланкирующий огонь фашистов с высот западного берега. Не исключена и возможность контратак противника на этом открытом фланге.
При очередном докладе я изложил командующему армией генералу А. И. Зыгину свои соображения. Алексей Иванович ответил, что превосходство, которое мы имеем над противником в артиллерии, оградит открытый фланг корпуса от всех неожиданностей.
13 августа, с утра, 39-я армия перешла в наступление. Артиллерийская подготовка была мощной, но короткой - всего 35 минут. В первые же часы боя наша пехота овладела первой траншеей, а затем и второй. Но развить этот успех не удалось. Артиллерия, минометы и пулеметы фашистов вели сильный огонь. Особенно трудно пришлось 91-й гвардейской дивизии. Ее командир, генерал-майор М. И. Озимин докладывал, что артподготовка должного эффекта не принесла, батареи противника не подавлены, его фланкирующий огонь из-за речки Веленя сковал дивизию.
Претензии к артиллеристам поступали и с других участков. Командиры стрелковых частей и соединений докладывали примерно то же, что и генерал Озимин. Все наши дальнейшие попытки добиться перелома в ходе боевых действий наталкивались на упорное сопротивление противника. К 17 августа дивизия первого эшелона корпуса - 91-я и 17-я гвардейские - продвинулись лишь на 7 км к югу. До главной нашей цели, до города Духовщина, оставалось еще около 9 км. Фронт 2-го гвардейского корпуса теперь представлял собой клин, вершина которого упиралась в реку Царевич, а западная его сторона растянулась по речке Веленя. Оттуда, с высот, фашисты продолжали вести сильный фланкирующий огонь по нашим боевым порядкам. Опасения, которые высказывались еще при планировании операции, оправдались. Отсечная позиция противника за речкой Веленя стала своего рода камнем преткновения для действий всего корпуса. Командиры дивизий Михаил Иванович Озимин и Александр Петрович Квашнин почти одновременно обратились ко мне с предложением перенести удар с южного направлений на западное, прорвать оборону противника за речкой Веленя и, получив таким образом свободу маневра, овладеть Духовщиной обходом с севера-запада. Решение это подсказывала сама обстановка. Я доложил это наше мнение генералу Зыгину, он как будто согласился с его целесообразностью, однако в заключение разговора сказал:
- Вводите в бой второй эшелон в прежнем направлении. Задача - форсировать реку Царевич и развить удар на Духовщину.
Очень не хотелось мне втягивать и 9-ю гвардейскую дивизию в эти лобовые бои, но - пришлось. Гвардейцы Игнатия Васильевича Простякова форсировали реку Царевич и к вечеру 17 августа прочно закрепились на южном ее берегу, в деревне Малеевка и на ближайших высотах.
Интересные бывают в жизни совпадения. В момент форсирования реки 22-м гвардейским полком Романова я находился на НП командира дивизии и наблюдал, как цепочка солдат под жестоким огнем пошла через реку вброд. Первым на южный берег выскочил белокурый офицер (его фуражку сбила пуля). Он обернулся к бойцам, крикнул что-то и повел их в атаку на вражескую траншею.
- Кто этот храбрец? - спросил я генерала Простякова.
- Командир седьмой стрелковой роты старший лейтенант Иванов.
- Седьмой роты? Иванов?
- Да, он! - подтвердил Простяков.
Почти два года назад, в ноябре сорок первого, на Озерне, 7-й ротой этого же полка командовал тоже старший лейтенант Иванов. И так же храбро, первым форсировал он реку по битому льду. Только звали его Ильей Андреевичем, а инициалы этого Иванова, как подсказал мне кто-то из штабных офицеров, были "А. З.".
Овладев плацдармом за рекой Царевич, 22-й и 18-й гвардейские полки уже на следующее утро были вынуждены отбивать сильнейшие контратаки танков и мотопехоты противника. Ожесточенность этих контратак все нарастала, и, для того чтобы удержать плацдарм, нам пришлось выдвинуть на него несколько батарей 17-й истребительно-противотанковой бригады полковника В. Л. Недоговорова. Артиллеристы, ведя огонь прямой наводкой, хорошо помогли стрелкам, и плацдарм остался за нами. Тогда фашистское командование перенесло свои усилия несколько севернее, под Борки и Жукове. Особенно упорные бои завязались за высоту 229,6. Она несколько раз переходила из рук в руки.
Бессмертный подвиг на этой высоте совершил рядовой 31-го гвардейского полка Василий Иванович Соловьев. При очередной атаке взвод младшего лейтенанта Чегаркина, где служил Соловьев, выбил фашистов из траншеи и быстро двинулся дальше, к вершине. Внезапно во фланг взводу ударил пулемет из хорошо замаскированного дзота. Бойцы залегли. Соловьев оказался неподалеку от дзота, но гранат у него не было: гвардеец уже израсходовал их, уничтожив в траншее две пулеметные точки. Он, не раздумывая, бросился к амбразуре дзота и закрыл ее своим телом. Вражеский пулемет, прошив его очередью, смолк. Взвод, а за ним и другие подразделения батальона вышли к вершине и овладели высотой. Подвиг коммуниста В. И. Соловьева, марийца по национальности, был отмечен высшей наградой. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.
Противник продолжал контратаки, особенно настойчивые в полосе 9-й гвардейской дивизии. Мы в свою очередь неоднократно, с перерывами в один - три дня, возобновляли наступление, пытаясь прорваться на юг, к Духовщине. Однако пробить брешь в многополосной, насыщенной огневыми средствами и различными инженерными заграждениями обороне не смогли. Примерно такая же обстановка сложилась в полосе всей 39-й армии и у ее соседей слева - соединений Западного фронта.
Ожесточенные бои продолжались до начала сентября. Добиться решительного успеха нам не удалось. Однако это наступление, в котором участвовали войска двух фронтов, имело положительное значение. Дело в том, что в июле - августе развернулась грандиозная битва на Курской дуге, где советские армии, обескровив и отбросив вражескую ударную группировку, развернули мощное наступление, освободили Орел, Белгород, Харьков, разгромили 30 дивизий противника. Вермахт потерял в этой битве около 500 тысяч солдат и офицеров, 1,5 тысячи танков, 3 тысячи орудий и более 3,7 тысячи самолетов{62}. Вражеское командование остро нуждалось в резервах. Какую-то часть этих резервов мы сковали на смоленском направлении. Мало того. Стремясь удержать за собой Смоленск, фашисты были вынуждены перебрасывать сюда танковые, моторизованные и пехотные дивизии из-под Орла.
И все же наше августовское наступление не достигло непосредственной цели освобождения Духовщины. 39-я армия втянулась в затяжные бои, так и не прорвав оборону противника.
Та или иная неудача обычно обусловливается совокупностью различных причин, иногда очень специфических. Однако при ближайшем рассмотрении главные причины, как правило, оказываются типичными для неудачных боевых действий вообще. Это, например, поспешность при подготовке к наступлению, попытка выиграть время за счет сокращения необходимой и очень трудоемкой подготовительной работы. Давно известно, что такой метод, мягко говоря, не спутник успеха. Военная история от древнейших времен пестрит подобного рода отрицательными примерами. И все-таки эти ошибки повторяются. Именно поэтому полезно и сейчас обращаться к суровым урокам прошлого, памятуя, что горький опыт - это тоже опыт, что в трудном противоборстве одерживает верх тот, кто умеет учиться и на собственных ошибках.
Выше уже говорилось, что наше августовское наступление на Духовщину готовилось в очень сжатые сроки{63}. Это создавало большие трудности для войск, особенно для артиллерии. Ее полки, дивизионы и батареи продолжали выдвигаться на огневые позиции вплоть до последних часов перед атакой. Поэтому произвести необходимую разведку целей по всей глубине обороны противника артиллеристы не смогли - для этого у них просто не хватило времени. Отсюда и низкая эффективность артподготовки.
Когда прорыв не удался, войска 39-й армии предприняли ряд повторных наступлений. Однако каждый раз нам давали для подготовки считанные дни, в результате чего артиллерия опять и опять не справлялась с поставленными задачами. Очевидно также, что мы имели недостаточно артиллерии, а также артснарядов.
Среди других факторов, сыгравших отрицательную роль в августовском наступлении, отмечу еще один, на мой взгляд, чрезвычайно важный. Поспешность в подготовке наступления, естественно, повлекла за собой и спешные переброски крупных сил пехоты и артиллерии. Правила оперативной маскировки были нарушены, противник не только обнаружил перегруппировку войск 39-й армии, но и заранее, с помощью всех видов разведки, в том числе авиационной, довольно точно определил направление нашего главного удара.
Это мы почувствовали в первые же часы боя, это подтвердили и пленные. Командир 91-й гвардейской дивизии доложил мне результат опроса пленных. Все они (около 50 солдат и офицеров) показали, что их части были приведены в полную боевую готовность за три дня до нашего наступления, что в тыловых районах сосредоточиваются танки и пехота, срочно переброшенные из-под Орла. А вскоре разведчики взяли пленного из 18-й немецкой танковой дивизии. Выяснилось, что эта дивизия, как и другие танковые и моторизованные соединения противника, начала марш с орловского выступа на север, в полосу 39-й армии, еще за несколько дней до начала нашего наступления. В подобной обстановке говорить о неожиданности удара конечно же не приходится. Противник ждал его, готовился к нему и тотчас же ответил сильными контратаками танков и мотопехоты, поддержанными бомбардировочной авиацией.
28 августа, по приказу командарма, 2-й гвардейский корпус перешел к обороне. В первых числах сентября была предпринята очередная попытка овладеть Духовщиной. Удар нанесли наши соседи слева - 5-й гвардейский и 83-й стрелковый корпуса. Однако и эта попытка успеха не принесла.
Командование Калининского фронта еще в конце августа, когда стало ясно, что наступление не удается, составило новый план овладения Духовщиной. Его инициатором стал генерал армии А. И. Еременко{64}. Он вообще был человеком ищущим, эта черта являлась одной из главных в его командирском характере. Да и подчиненным он не позволял успокаиваться или сетовать на трудную обстановку. "Ищи - найдешь!" - любил повторять Андрей Иванович.
Новый план в корне отличался от предыдущего. Если в августе мы нанесли удар на Духовщину по кратчайшему направлению, левым флангом 39-й армии, то теперь усилия переносились на правый ее фланг, войска которого, взаимодействуя с 43-й армией, должны были глубоко охватить духовщинскую группировку гитлеровцев с севера и северо-запада.
Этот план в масштабе оперативном отражал требование боевой обстановки необходимость отказаться от лобового удара на Духовщину, потерять что-то в расстоянии, но зато приобрести свободу маневра, а следовательно, и выигрыш во времени. Старая и верная пословица, гласящая, что "не всегда прямой путь самый короткий", очень часто имеет прямое отношение к планированию наступательных операций.
Должен заметить, что хороший план вообще никогда не появляется как некое "озарение". Он вынашивается в голове и отражает объективную реальность. Потребность в таком плане остро ощущает каждый думающий командир, особенно в те моменты, когда требуется резко перестроить боевые порядки, сменить направление удара, когда каждый потерянный в инертных действиях час грозит потерей боевой инициативы. И дело старшего начальника - чутко реагировать на предложения подчиненных. По собственному опыту знаю, что иной раз командир батальона может подсказать решение, которое обеспечит успех дивизии и даже корпуса.
В первых числах сентября генерал А. И. Зыгин получил новое назначение, а 39-ю армию принял генерал-лейтенант Н. Э. Берзарин. Мы с ним были хорошо знакомы по Дальнему Востоку, где он был заместителем командующего 1-й Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии. Николай Эрастович являлся типичным представителем новой плеяды командармов Великой Отечественной войны. Молодой (ему не было и сорока лет), широко эрудированный, очень волевой и решительный человек, он отлично проявил себя еще в тяжкую пору сорок первого года.
В первом же разговоре о плане нового наступления он обратил внимание на конфигурацию фронта корпуса, на фланкирующую позицию противника за рекой Веленя.