Тут уж итоговое уравнивание здесь и там неизбежно. В позднейших текстах оно будет детализировано. "Переворот в мозгах...", "Райские яблоки" -- ад и рай в них неразличимы и, главное, неотличимы от земли, на которой живут люди.
Уйду от вас к людям ко всем чертям, -
говорит Бог ангелам, уравнивая рай не только с адом, но и с людским житьем, т. е. "верх" и "низ" между собой и с "серединой" (кстати, Бог собирается променять "верх" на "середину" -- связка та же, что и в тексте "Реальней сновидения и бреда..."). А в "Райских яблоках" рай и вообще -зона. Но заявлено все еще в самом начале, в 1965-м, в "Холодах"...
x x x
Герои Высоцкого так часто перемещаются из здесь в там, что одно это рождает ощущение: полюса -- фикция, и мир един. Чего рваться туда, если там то же? По мнению некоторых исследователей, Высоцкому "близко ощущение расколотости единого мира <...> Поэтому преодоление часто предусматривает <...> возможность <...> возвращения обратно, что <...> "снимает" эту расколотость"101*. Я полагаю, что, по Высоцкому, расколот не мир, а лишь его образ в нашем сознании. И раз на самом деле он един, то, собственно, и неоткуда бежать, и некуда возвращаться. Надо обустраиваться здесь. Кстати, и в реальном мире бежать тоже некуда, вернее, нет смысла:
Пророков нет в отечестве своем,
Но и в других отечествах негусто.
Иными словами, пророкам одинаково неуютно что здесь, что там (то есть везде). Поэтому, между прочим (но прежде всего, конечно, из любви к Отечеству):
И на поездки в далеко,
Навек, бесповоротно,
Угодники идут легко,
Пророки -- неохотно.
Герои ВВ частенько смотрят на мир из тюрьмы. Но все дело в том, что "воля" неотличима от "лагерей". И в лагерях, и в жизни -
... темень тьмущая:
Кругом майданщики, кругом домушники.
В песне о Магадане о том же сказано прямо:
Ведь там сплошные лагеря,
А в них убийцы...
... не верь молве -
Их там не больше, чем в Москве...
Так что же, нет жизни нигде? Наоборот, всюду -- жизнь.
"Верх" и "низ" у Высоцкого не просто уравнены с жизнью -- они из жизни. Уточним: это тот рай и тот ад, куда можно уйти и откуда можно вернуться.
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок, -
это совсем не тот мир иной, что, например, у Хайяма:
Не правда ль, странно? -- сколько до сих пор
Ушло людей в неведомый простор,
И ни один оттуда не вернулся.
Все б рассказал -- и кончен был бы спор!
Те рай и ад, где обитают души умерших, и те, что мы созерцаем у Высоцкого, -- совершенно разные миры, лишь названные одинаково. Рай и ад Высоцкого населяют не души, но люди. И Бог с дьяволом у него -- тоже люди, поэтому когда Бог грозит ангелам:
Уйду от вас к людям ко всем чертям, -
ему, в сущности, уходить некуда. Он и так среди людей102.
Во всех уходах героев Высоцкого в мир иной силен элемент игры, моделирования. "Мы успели..." Так все-таки: к последнему приюту или в гости влекут героя ВВ его кони? Навсегда или временно103? В гости к Богу -- это ж не смерть, а прогулка, пусть и со щекотаньем нервов. Да, собственно, "Кони привередливые" и не о смерти совсем, и даже не о судьбе поэта.
"Я при жизни был рослым и стройным...", "... В грязь ударю лицом...", -эти ситуации несут в себе иронию, ибо герой расслаивается на ушедшего и оставшегося, наблюдающего и повествующего. Откровенна ироничность и самой замечательной детали путешествия героя "Коней" -- в гости к Богу. Бывает, конечно, что собрался человек помирать -- ан нет, еще не время. Но в том-то и дело, что никто, кроме Всевышнего, не знает наперед, чем обернется путешествие Туда -- последним приютом или возвращением из гостей. Невозможное для человека предзнание персонажа "Коней" и является источником иронии. Герой ВВ не играет со смертью -- он играет в смерть. Не случайно все тексты с подобными мотивами -- монологи.
Нет у ВВ ни одного текста, где бы в умершем, о котором повествуется со стороны, можно было усмотреть лирического героя Высоцкого, т. е. близкого автору персонажа, где бы трагичность темы собственной смерти представала не в игровом -- в серьезном, объективированном варианте. Но еще важнее, что во все повествования героя о своей смерти, как уже сказано, изначально ироничные, ВВ еще добавляет ироничности, игры, снижает тему, сбивает пафос самыми разнообразными средствами -- просторечными выражениями, бытовыми подробностями, игрой слов:
... И в привычные рамки не лез...
... Тут же, в ванной... с меркой деревянной...
... Мы успели -- в гости к Богу
не бывает опозданий...
... В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,
И ударит душа на ворованных клячах в галоп...
Человек описывает происходящее после его смерти -- такая ситуация в принципе не может восприниматься всерьез, не как игра. Тем менее -- что рассказ наполнен узнаваемыми приметами окружающей слушателя живой реальности104. Все это невсамделишно, понарошку. Неудивительно, что трагичны совсем не эти песни-стихи, а другие: "Мне судьба...", "Мне снятся крысы, хоботы и черти...".
Игра героев Высоцкого в смерть длилась буквально до самых последних его стихотворных строк:
Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед Ним.
Если принять ситуацию всерьез, то Всевышнему вообще ничего не надо "петь" -- ведь Он всеведущ. И потом, человек все говорит ("поет") своей жизнью. И жизнь его, а не посмертное "послесловие" судит Творец. Так что и последние строки поэта -- тоже игра. Трагическая игра, ибо ее единственный актер уже ощущал дыхание всамделишной смерти. Которая и оборвала эту игру.
По большому счету, в такой поэтической системе, как у Высоцкого, смерти нет места. У него всюду жизнь и "о жизни"105. Любопытно: еще в 1990 г. Л.Долгополов заметил, что в тексте "Упрямо я стремлюсь ко дну..." "верх" и "низ" "как бы меняются местами, теряют реальное смысловое значение"106*.
x x x
Недовольство героев ВВ тем, что "здесь", -- это прежде всего проявление извечного недовольства человека тем, что есть. Но многих из них гонит "туда" личная неустроенность -- невозможность, неумение или нежелание найти свое место "здесь".
Гонит неудачника