- А вы знаете, что такое ракурс, упреждение? - спрашиваю.
- Упреждение - это понятно. Брать поправку на скорость надо. Это мне приходилось, по мотоциклистам стрелял, по автоматчикам.
Смотрю: турельная установка, снятая с разбитого бомбардировщика, размещена в земляном колодце, хорошо замаскирована, Есть маленький склад боеприпасов, тоже хорошо укрыт. Все сделано по-хозяйски, видно, что солдаты - фронтовики. Ясно, что лишних слов здесь не требуется, поэтому быстро рассказал, как брать упреждение, учитывать скорость самолета и ракурс, под которым движется цель, как применять пулеметный прицел, как корректировать огонь трассой.
Все вроде бы в порядке. Смотрю на часы: ого, дальше, видимо, придется бегом. И действительно бегом отправился ко второй установке. Там дело было хуже. Старший служил в пехоте, но с пулеметом не знаком. Как нажимать на пулеметный крючок - знает, но даже задержки устранять не умеет. В пехоте это делал за него помкомвзвода. А уж как стрелять по самолетам - понятия не имеет. Тут пришлось пробыть подольше, объяснять, показывать.
На третьей и четвертой установках - то же самое. Вернулся, доложил обо всем Коваленко. Тот был спокоен:
- Примерно так я и предполагал. Ты обедай и давай снова к зенитчикам. Пусть в поле зрения будут. В случае чего - помогай, учи.
После обеда опять ходил по установкам, учил, показывал. Радовался, с каким удовольствием учились солдаты своему новому военному ремеслу. Люди бывалые, поняли, что усадили их за пулеметы не для проформы, а для дела.
На следующий день чуть задержался на стоянке: И-16 излетали на штурмовку. А когда отправился к ближайшей пулеметной точке, уже возвратились с боевого задания "яки" и "миги". Вдруг заметил в разрыве облаков двух "мессершмиттов". Оба шли со стороны солнца к посадочной полосе, на которую заходила последняя пара "яков". Все ясно. Как закричу во все горло зенитчикам: "Немцы!" Других слов и не требовалось, солдаты бросились к пулеметам, но "мессершмитты" скрылись в облаках.
- Слушай, сержант, давай ты сам, ты в этих делах сноровистей! - как само собой разумеющееся, сказал мне старший пулеметчик, уступая место.
Я быстро навел пулемет, ожидая, что "мессершмитт" спикирует на последний идущий на посадку самолет. Все точно! В каких-нибудь двухстах метрах от меня "мессершмитт" идет в атаку, а нашему летчику не до того, все его внимание - на посадку.
Пот (казалось, откуда ему взяться?) заливает глаза, но ловлю "мессера" в прицел и открываю огнь. Есть! Трасса моей очереди словно уткнулась в самолет врага. Он сразу как-то качнулся и отвалил, а за ним и его ведомый. Вокруг крик, гам:
- Сбил, сбил! Стреляй! Чего же ты?!
И в это время пулемет отказал. Взрослый мужик, а реветь был готов от отчаянья. С такого расстояния самолет можно было сбить наверняка, да и ведомому досталось бы. Не хвастаясь, скажу, что огонь мой был неожиданным и точным. И вдруг - такое...
Смотрю, отчего задержка. Все элементарно. Зенитчики, чтобы не пылился пулемет, прикрыли ленту с патронами тряпкой. Сразу после первой очереди тряпка попала в патронник, и лента разорвалась. Молчу, только губы кусаю. Солдаты оправдываются:
- Вы же сами говорили, что надо прикрывать пулемет, что он боится пыли...
Значит, плохо учил, значит, сам виноват. Правильной вещи меня научила война: прежде чем винить других, оглянись на себя. Себя оправдать - легче легкого, сумей посмотреть на себя со стороны. Инженер Коваленко сумел: слова мне не сказал, покивал-только сочувственно...
А дальше... Дальше началась мясорубка. Войска фронта перешли в наступление и продвинулись солидно вперед. Но танковые корпуса почему-то не были введены в бой, и наши части утратили инициативу. Противник, собрав крупные силы, отрезал по Донцу три наших армии... Это вы, дорогой читатель, легко можете узнать и без меня из той же энциклопедии. А что знал тогда я, сержант?
Знал, что район боевых действий полка - Славянск, Петровское, Изюм, что частые вылеты, жаркая погода доводили летчиков до изнеможения. Любая предполагаемая встреча с "мессершмиттами" заставляла пилотов наших маломощных "ишачков" находиться в большом напряжении. Задания в основном одинаковые производить штурмовку войск противника. Летчики делают все, что могут, но вопрос: многое ли они могут? Пример: по данным разведки, в Голой Долине скопление танков противника. Зенитки охраняют их плотно. Тем не менее группу Шаповалова посылают на штурмовку именно туда. Какой вред могут причинить врагу наши пулеметы - это никого не интересует.
При пикировании в самолет комэска Шаповалова угодил зенитный снаряд, и он, не выходя из атаки, врезался в скопление вражеской техники. На самолете Откидача прямым попаданием срезало цилиндр мотора. Механики в изумлении только руками разводили: как он смог при таком повреждении дотянуть до аэродрома?
Приказы сверху, где по-прежнему определялась не только суть задания, но и расписывались мельчайшие подробности его выполнения, летчики начинали воспринимать скептически, больше полагаясь на свой собственный боевой опыт, подсказывающий правильные тактические решения.
Помню, присутствовал я при разговоре Истрашкина с Ереминым, которые сетовали по поводу совместных полетов с летчиками других полков. На самом деле, чем объяснить необходимость полетов большими группами на высоте 1000 метров? Напугать никого не напугаем, а сами будем представлять собой цель самую соблазнительную. Да и драться в таком скоплении самолетов по-умному невозможно. Может, есть в таких приказах какой-то высший смысл, нам недоступный? Душу точили сомнения...
Пришло распоряжение ВВС Южного фронта передать несколько летчиков в полк, базирующийся в Сватове. Естественнo, что первым оказался Фадеев, принявший это как должное, а вторым, к полному его изумлению, - Откидач.
- У меня чуть ли не двести вылетов, ранение, а от меня избавляются, как от тупого мальчишки! - негодовал он.
Думаю, что со стороны майора Сударикова это был просто тактический маневр: решил раз и навсегда пресечь всякое "свободомыслие", показать Откидачу, "кто есть кто" (демонстрировать такое Фадееву было уже поздно). Показал - и изменил решение: Откидача оставил и даже назначил заместителем командира эскадрильи. "Просватанным" оказался один Фадеев.
А 21 мая Петр Откидач не вернулся с боевого задания. Это был его 194-й боевой вылет.
Ведущим группы был майор Грецов из 40-го полка. Откидач летел в замыкающем звене с Шумовым и Уфтюрским. Впереди - Истрашкин и Еремин. "Мессы" зашли сверху, отвлекли внимание, а в это время вторая группа атаковала группу. Самолет Откидача загорелся. Видели спускающегося парашютиста, но Откидач ли это был?..
Скажу откровенно: несколько раз я пытался описать свое состояние после гибели Петра. Перечитывал потом страницу и рвал ее - неправда получалась. Или полуправда - в лучшим случае. Вроде бы много слов знаю, а вот в предложения они не складываются. Видимо, искренности в этом случае мало, надо уметь эту искренность выразить. И задача эта не для меня, а для большого писателя. О смерти писать - талант нужен. Талант такой, чтобы чужое горе пережить, как свое. А у меня и о своем горе рассказать слов не хватает.
Узнали мы о неудачах под Харьковом. О том, что окруженные наши части вели кровопролитные бои с врагом. Срезав барвенковский выступ, немцы заняли выгодные позиции для дальнейшего наступления.
Ниш полк опять вернули на базу в Гречишкино. Отсюда ночами теперь действовала эскадрилья У-2 под командованием майора Морозова. Нашему полку (а в полку-то было всего несколько машин - одно название) было придано звено корректировщиков на самолетах Су-2 капитана Федотова. Полк стали именовать так: 446-й отдельный смешанный. С чем и зачем смешанный? Но это вопрос, как говорится, риторический.
Ночью немецкие бомбардировщики бомбили район Лисичанска. В лучах прожекторов их было хорошо видно. Сбросив бомбы, Ю-88 стали уходить на запад. И вдруг в лучах прожекторов оказался каким-то чудом попавший туда наш бомбардировщик ДБ-3.
Смотрели мы, как наш самолет маневрировал, пытался уйти от снарядов, стрелок выпускал ракеты "Я - свой!". Но зенитчики почему-то продолжали вести огонь. Наконец самолет пошел на посадку. Мы вздохнули с облегчением. Что же произошло? Да то, что в мирной жизни мы называем чуть ли не ласковым словом "накладка". Да только на войне за такие "накладки" жизнью расплачиваются!
Мы не знали тогда, что, готовя летнее наступление, немцы сосредоточили на юге основную массу своей авиации. Из 2800 боевых машин 1240 действовали против Южного и Юго-Западного фронтов. Поражение под Керчью, по приказу Ставки оставлен Севастополь. Враг готовился к броску на Тамань, а его авиация, базировавшаяся в Крыму, стала теперь активно действовать и против наших войск на Украине.
На аэродроме день и ночь гудели моторы. Истребители шли на разведку и штурмовку вражеских войск, сопровождали бомбардировщики. Почти ни один вылет не обходился без схватки с врагом. По ночам же начиналась боевая работа "легких бомбардировщиков" - учебных самолетов У-2, которых солдаты окрестили "кукурузниками". Оружейники подвешивали на У-2 две стокилограммовые бомбы. Летчики успевали сделать несколько вылетов за короткую летнюю ночь: линия фронта была почти рядом. Удивительно, но все эти практически беззащитные самолеты возвращались целыми н невредимыми... Правда, и летали на них не обычные летчики, а инструкторы летных школ и аэроклубов. Как правило, У-2 подкрадывался к цели с приглушенным мотором и некоторое время парил в воздухе. К передовой немцы обычно подвозили кухни, вот и стремились летчики с У-2 сбросить бомбы именно во время раздачи еды.
А в это время немецкие войска вышли уже в район восточнее Острогожска, намереваясь окружить наши войска. Чтобы избежать окружения, мы были вынуждены отступать.
9 июля началось наступление немцев и на Южном фронте. В этот день около села Ахтырское погиб Волков, пропал Уфтюрский, был сильно поврежден самолет Шапхаева.
Как рассказывал прибывший с пополнением сержант Давыдов, дело было так. Пятеркой пошли на разведку. Возле Ахтырского заметили три пары "худых", которые начали поочередно атаковать наших с разных сторон. Вдруг впереди замаячила еще пара "мессершмиттов". Замкомаска Плотников дал команду построить "круг". Кружили, отбивались. Но тут один из "худых" нырнул под машину Волкова. Волков его атаковал и сбил.
Но строй-то уже распался, да и высота потеряна. Не успели сомкнуться, как пара "худых", кружившая в стороне, атаковала Волкова и Шапхаева. Волкова сбили сразу, Шапхаеву срезали киль вместе с рулем поворота. Куда делся Уфтюрский никто не видел. Пять "худых" отвалили, одна пара продолжала атаковать сверху, стараясь добить Шннхаева. Плотникову с Давыдовым пришлось отбивать их атаки почти до самого аэродрома.
Место, где упал самолет Волкова, запомнили хорошо. Поохали туда, привезли убитого Сашу в Гречишкино. Там и похоронили.
Именно тогда меня приняли кандидатом в члены Коммунистической партии. Собрание проходило ночью. Лишних слов не говорили. Проголосовали единогласно.
20 июля наши истребители перелетели на аэродром Нижне-Ольховая, куда еще раньше отправили передовую команду технического состава. В Гречишкине осталась только небольшая группа техников, чтобы выпустить в полет У-2, которые должны были нанести отсюда бомбовый удар, н садиться уже в Нижне-Ольховой.
Ночью снялся и батальон аэродромного обслуживания. Остались автомашина-стартер да шесть человек. И я среди них. Рано утром, проверив все землянки и капониры, убедились, что ничего не оставлено, и выехали в Нижне-Ольховую. Попадал я в жизни во многие передряги, но это путешествие, начавшееся довольно мирно, никогда не забуду.
Первым делом, проехав километров десять, сломалась машина. Вышел из строя задний мост. По идее, надо было не мешкая поджечь машину и двигаться дальше пешком. Но заупрямился шофер стартера:
- Я на нем с первого дня войны. Неужели еще кто-нибудь отходить не будет? Вот и попрошу, чтобы взяли на буксир. А поджечь машину - дело недолгое.
Что нам было делать? Оставили шофера, двинулись дальше пешком. По дороге встретили пехотинцев, которые торопливо окапывались. Командир роты внимательно проверил наши документы и, лишь убедившись, что мы из авиационной части, нехотя пропустил. В большом селе Петровка, где у колодца солдаты поили лошадей, попали под мелкие бомбы, сбрасываемые с итальянских истребителей "Макки-200". Были убитые и раненые, но из нашей группы никто не пострадал: успели укрыться. "Надежнее" всех укрылся я, решив переждать налет в яблоневом саду. Когда истребители улетели, я обнаружил, что нахожусь прямо на крыше склада боеприпасов.
Прошли еще несколько километров. Единственно, кого встретили, это несколько бойцов, с обреченным видом сидящих возле своих тяжелых орудий. Оказывается, у них нет снарядов. Нет и никакой ясности, появятся ли тягачи, чтобы увезти пушки.
- Да как же так? - возмутился Иван Свинолупов, оружейник нашей эскадрильи.
- Да вот так! Интересно, а где ваши самолеты? - срывающимся голосом ответил ему пожилой артиллерист. - Вот мы от самого Харькова топаем. То снарядов нет, то тягачей. А это из-за того, что воздушного прикрытия никакого. Подорвем пушки и будем отступать. - Солдат устало опустил голову.
Пошли дальше. Наступил вечер, и авиация прекратила налеты. Вскоре нагнали женщин, которые сопровождали большой табун лошадей. Женщины обступили нас:
- Солдатики, родные! Берите лошадей и уходите! Нам с этой живностью все равно от фашиста не поспеть!