Я бы Сергея не узнал: тропическая форма, какую носят военные советники, тёмные очки, пробковый шлем. Он сам окликнул меня:
— Юра, ты?
Я с недоумением глянул на него. Советник снял очки и улыбнулся. Улыбка его вернула мне память.
— Вот так встреча! Ты же вроде в Бирме?
— Теперь здесь аккредитован. Сегодня улетаю на север, в провинцию Лонгшон.
— Очерк о завершении победоносной войны?
— Что-то в этом роде. Ты, как я понимаю, в Камрань?
— Да, закончим предварительные переговоры и туда.
— Будь осторожен, в Камрани только приступили к разминированию. Берег моря, причальные сооружения почистили, а чуть дальше можно налететь на сюрприз. Если я успею вернуться к вашему отлёту, полетим в Камрань вместе.
— Хорошо бы.
— Вам ещё долго торчать в Ханое. На Шёлковой улочке есть ресторанчик, где готовят змей. Обязательно сходим…
Закончив бумажную волокиту, наша группа вылетела в Дананг. Над древнейшим городом культуры Ша Гуань висела сизая морось. Влажность была осязаемой, плотной, дышалось, как сквозь марлевую маску.
После обеда гуляли по парку с диковинными растениями, я протянул руку к безобидному кустику, и плотный зелёный бутон мгновенно открыл свою пасть. За деревьями парка проглядывали жёлтые и зелёные горы, над которыми бугрились облака — это напоминало вьетнамскую лаковую живопись. Карлов решил сфотографироваться с двумя красивыми, хорошо одетыми вьетнамками, обмахивающимися веерами на скамейке. Они с радостью согласились. На лице вьетнамского чиновника, сопровождавшего нас, возникло растерянное выражение. Он хотел что-то сказать, но не успел. Карлов уселся между красавицами и обнял их за плечи, щёлкнула камера. Гриша — наш вездесущий чичероне — с усмешкой заметил:
— Памятная фотография, прямо в личное дело. Ваш каперанг сфотографировался с профессиональными проститутками, обслуживающими иностранцев. В этом парке им разрешено работать. А вообще проституции в стране нет. После победы над американцами всех проституток согнали в совхозы на трудовую повинность. Под Сайгоном несколько таких совхозов.
Я передал Карлову слова Гриши, Николай отмахнулся:
— Да пошёл он… Ходит тут, трясёт штанами. Что крамольного в фотографии? Счастливые вьетнамские девушки с русским моряком. Наша дружба — на века.
Затем нас повезли смотреть знаменитый храм, высеченный в скале. Сначала мы долго взбирались наверх, среди оглушающего зноя, звона цикад, оставляя внизу долину Пятигорья, потом спускались по осклизлым ступенькам. Пахло сыростью подземелья, по мере того как отступал зной, мы как бы погружались в прохладную воду. И вот в свете факелов открылся огромный грот, верхняя часть его терялась в сумраке, с писком носились летучие мыши, камни сочились влагой, и не верилось, что храм в скале — дело рук человеческих. «Это единственный в мире храм, где есть лежащий Будда», — пояснил Гриша. По узким, вырубленным в скале ступенькам я поднялся в нишу, ничего не увидел и, шаря в темноте руками, вдруг наткнулся на огромное ухо с удлинённой мочкой. В ужасе отпрянул, мгновенно покрывшись потом. Раздался звук, тонкий, звенящий. Он падал сверху, выстраиваясь в мелодию. Пятясь, ощупью отыскивая ступеньки, я торопливо, подгоняемый безотчетным страхом, спустился вниз и остановился, пораженный: у стоп Будды стоял мальчик лет десяти и играл на свирели. Трепещущее пламя факелов высвечивало загадочный лик божества. Мальчик походил на библейского пастушка. Звук свирели рождал успокоение, прохладу.
И каким ярким, радостным показался мир вокруг, когда мы выбрались наверх уже с другой стороны скалы и оказались на плоской вершине, поросшей цветущими деревьями.
Ночевали в гостинице, где по стенам ползали розовые ящерицы. Ящерицы не боялись людей, охотясь на насекомых, они иногда забирались в постель. Утром полковник-инженер Годенко обнаружил в носке жука величиной с два спичечных коробка и заорал так, что коридорный с перепугу уронил поднос с термосом и чашками. Все потом потешались над инженером, тот отбивался:
— Что ржёте? Боюсь я эту нечисть, ничего с собой поделать не могу.
В полдень мы уже были на военном аэродроме, где у ангаров стояли новенькие «Миги». Ободранная «Аннушка», на которой нам предстояло добираться до Камрани, скромно приткнулась у края взлётной полосы. Летели часа три, внизу, в прорехах облаков остро посверкивало море, серо-зелёное, гладкое. Молоденький вьетнамский солдатик принёс термоса с чаем и кружки. В салоне было прохладно. Мухи с тупым звуком бились о плексиглас иллюминаторов. Из кабины пилотов вышел худенький, изящный пилот и что-то сказал переводчику.
— Переводи, — приказал вице-адмирал.
Переводчик, улыбнулся, потёр руки:
— В районе Камрани грозовой фронт. В это время года иногда случаются тайфуны. Возможно, нас посадят в Сайгоне, то бишь в Хошимине.
— И чему ты радуешься?
— Пивка попьём, по магазинчикам прошвырнёмся.
— По магазинчикам! Переведи: нам срочно нужно в Камрань.
Пилот внимательно выслушал и кивнул. Видно, ему приходилось сажать самолёты в любую погоду.
Грозовой фронт отвернул на юго-восток, но тряхнуло нас основательно. В иллюминатор было видно, как по плоскостям пробегают голубые змейки электрических разрядов.
Камрань встретила сухим зноем и тонким мелодичным посвистыванием. И это было не пение птиц, такой звук издаёт «поющий» песок. Я вдоволь наслушался этого пения на Дохлаке. Среди радужно поблескивающих луж важно прогуливались грифы. Нас посадили в длинный зеленый автобус. На потолке и стенах салона сохранились надписи на английском: «Осторожней с оружием!», «Возьми на предохранитель!» На этих автобусах подбрасывали к вертолётам американских морских пехотинцев, отправляющихся на карательные акции. Мимо проплыли вышка диспетчеров, капониры, а в них — американские вертолёты с белыми звёздами на фюзеляжах. Справа, среди пальм, на берегу моря показался игрушечный городок с одноэтажными разноцветными бунгало. Рядом — декоративные пагоды, спортивные площадки. Переводчик пояснил, что в городке жили американские лётчики с семьями. Бунгало вполне комфортабельные, с мебелью, кондиционерами, холодильниками. Сейчас, понятно, там только ящерицы да змеи. Такие домики я видел и в Асмаре.
Группу разместили в бывшей американской казарме. Стандартные, на четверых, комнаты, койки под сетчатыми пологами, туалет и умывальник внизу. В палисаднике среди зарослей бродят птицы, похожие на цесарок. Напротив — казармы, где живут вьетнамские моряки. Поступила информация, что среди них есть заболевшие лихорадкой денге, отмечены случаи со смертельным исходом. Комаров — переносчиков лихорадки — полным-полно, а защиты от них, кроме сетчатых пологов и репеллентов, никакой. Руководство предпочло устроиться на небольшом судне, ошвартованном у причала. Там же обживали каюты строители и проектировщики, прибывшие с Тихоокеанского флота. Преимущества очевидные: на судне кондиционеры, душ, с водой проблем нет.
Капитан второго ранга из штаба тыла Тихоокеанского флота с раздражением рассказывал:
— Наше правительство отправило во Вьетнам сухогруз с рисом — дар вьетнамскому народу. В Дананге у капитана сухогруза потребовали оплатить пошлину на ввозимый товар. Капитан ошалел: какая пошлина? Это же подарок вам! Ни до чего не договорились. Пришлось платить. Ничего, мы страна богатая.
Нас ожидал пышный приём в просторном зале офицерского клуба. Такого экзотического стола мне еще не приходилось видеть: запечённые, с золотистыми гребешками фазаны, рыба под бледно-желтым соусом, мидии, ощетинившиеся усами и клешнями розовые лангусты, мясо, экзотические фрукты. А посреди этого великолепия голубые тарелки из тонкого фарфора, наполненные чем-то, напоминающим содержимое аквариума. Потом выяснилось — черепаховый суп. Напитки — соответственно уровню приёма. Натюрморт в стиле старых фламандцев.
Под потолком вяло вращал лопасти вентилятор, с трудом рассекая плотный жаркий воздух. Меня смутил сладковатый трупный запах, волнами перекатывающийся над роскошно сервированным столом. Запах заметил не только я, но никто не подал виду. Недоброкачественные продукты? Особенности вьетнамской кухни? Сомнительно. Безопасность таких приемов обеспечивают спецслужбы. Тогда что? Всплыл в памяти недавний разговор с нашим куратором Гришей. «Чтобы обеспечить безопасность строящейся в Камрани базы, власти в том районе провели тотальную санацию», — сказал он. «Что это значит?» — удивился я. «Расстреляли местных сторонников американского режима. Здесь это просто». Может, расстрелянных погребли где-то рядом?
Пока говорили тосты, пока их переводили, я осторожно пододвигал тарелки с яствами и нюхал их. Все в порядке. Но ощущение, что разлагающийся труп лежит под столом, не покидало меня. Виски в сочетании с пивом сыграли роль дезодоранта, к тому же все проголодались. Уже под занавес приема вьетнамский старший полковник (четыре больших звёздочки), оглядев опустошенный стол, огорченно заметил:
— Почему же вы не попробовали наш знаменитый соус тык-нам? Уверяю вас, ничто так не укрепляет силы в нашем климате, как этот соус. Его рецепт получен несколько столетий назад.
Я пододвинул керамическое блюдо с прозрачной жидкостью, в которой плавали стручки красного перца, и понял — вот он, источник трупного запаха. Полковника поблагодарили, но пробовать никто не решился. Недели через две, уже в Ханое, я ехал на узел связи за почтой и свежими газетами. Слева голубело море, справа лежали рисовые поля, рассеченные каналами. Было душно, я опустил боковое стекло, и сразу же в лицо пахнуло знакомым запахом.
— Тык-нам? — спросил я.
Водитель, вьетнамский солдат, радостно закивал.
— Сворачивай! Посмотрим, как его изготовляют.
Водитель меня понял, и минут через десять мы уже подъезжали к небольшой гавани, где у причала стоял рыболовный траулер, с него выгружали рыбу. Технология изготовления знаменитого соуса была на изумление проста. В три бетонных с отверстиями желоба, расположенных один под другим, небольшим экскаватором загружалась рыба, на солнце рыба быстро разлагалась, слизь по специальному отводу стекала в резервуар, ее фильтровали, добавляли перец — и соус готов. Забегая вперёд, скажу, мы вскоре привыкли к тык-наму, всегда добавляли его в рис.
Утром группа, в которую входили геодезисты, проектировщики, строители, выехали на рекогносцировку. Я поехал с ними. Группу охраняло отделение вьетнамских солдат. Автобус, подскакивая на выбоинах, свернул на широкую, хорошо укатанную дорогу. Слева море, изувеченный пирс, груды железного, покрытого яркими пятнами ржавчины, хлама. Среди зелени — брошенная американская техника: короба разбитых бронетранспортеров, громоздкие танки без башен, справа — невысокие холмы. Офицер-вьетнамец, хорошо владеющий русским, сказал, что база ещё не полностью разминирована, перемещаться нужно, соблюдая осторожность. Кроме мин, много неразорвавшихся боеприпасов. Партизаны взорвали американский склад с оружием, и снаряды, шариковые бомбы, гранаты разлетелись на десятки метров вокруг.
Недавняя война ощущалась на каждом шагу. От военного городка с казармами, госпиталем, лазаретом, складскими помещениями остались лишь фундаменты из дикого камня и цемента. Из фундаментов торчали металлические штыри. Полковник-инженер пояснил:
— На фундаментах американцы устанавливали модульные конструкции. Завозили их из метрополии. Что-то вроде детских конструкторов. Собрал, установил кондиционеры, подвел электричество, воду— готово. Когда американцы покидали Камрань, они разобрали модули, погрузили на суда и увезли. Они денежки умеют считать.
— А как американцы решали вопрос с водоснабжением? — спросил я.
— По моим данным, у них было около ста скважин, все автономные, с насосами, компактной системой очистки и обеззараживания.
— Нужно использовать их опыт.
— Нужно. Только у нас ни модулей таких нет, ни оборудования. Водовод придётся тянуть из озера, к нему мы скоро поедем. Вода агрессивная, трубы будут быстро выходить из строя, и сколько их понадобится — подумать страшно.