Когда падаешь в глубокую яму, можешь предположить все что угодно, абсолютно все… кроме наличия там мягкой постели и шелкового постельного белья. А оно все тут было! И постель, и белье и даже подушка… или две!
И пока я лежала в ступоре и понять не могла что происходит, выяснилось, что сия жилплощадь еще и обитаемая!
— Сеэнарэ, — проворчал кто-то хриплым баритоном, после чего мне на грудь легла лапа… судя по размерам мужская! Начала поглаживать! — Эсса ахаэ сэе…
Вдох, выдох, вдох и я отчаянно взмолилась:
— Господи, если ты там есть, христа ради, пусть это будет не лапа санитара в психиатрическом отделении!
Рука замерла. Потом кровать скрипнула, в следующее мгновение разом вспыхнуло пару десятков свечей! На мгновение прикрыла глаза, от яркого света, зато едва раскрыла…
— При-вет, — протянул темноволосый, красноглазый, загорелый, мускулистый и совершенно голый парень, прикрытый лишь краем черной простыни в стратегически важном месте.
— Ой, — испуганно выговорила я, глядя на внушительный разворот плеч.
Парень белозубо и клыкасто улыбнулся, и началось:
— Так, славянка… значит вчера я пил водку, так?
Красные глазищи сменились голубыми, змеиный зрачок обычным человеческим, черная грива блестящих волос стала русыми лохмами, и при всем при этом на меня продолжали вопросительно смотреть.
— Ой…
— Что такое 'ой? — голос у парня был спокойным, меланхоличным даже. — Ой мы не пили, ты мне про водку ответь.
— Чт-т-то ответить? — пробормотала я.
— Мы водку пили? — уже несколько раздраженно спросил он.
— Ннет…
— Странно, — в следующую секунду волосы вернули прежний цвет, глаза прежний вид и послышался новый вопрос. — Горилку?
Мои глаза начали увеличиваться в размере, когда у парняги на вмиг полысевшей голове нарисовался чуб, в ухе блеснула серьга, а над губой вымахали висячие усы. И вот цей справный хлопец, вопрос повторил:
— Горилку пили?
— Нннет, — я отодвинулась от него.
Чуб исчез, сменившись все той же гривой черных, чуть волнистых волос, а вот усы остались, только черные стали, и топорщится начали. И парень один ус принялся покручивать, раздумывая над ситуацией. Через минуту покручивание уса привело к новым вопросам:
— Мы с тобой вообще пили?
— Нннет, — я еще немного отодвинулась, скользя по черному гладкому постельному белью. Скользить было удобно.
— Тааааак, — протянул парень, перекладываясь на бок и подперев голову рукой. — Мы курили?
— Нет! — и почему эта кровать такая широкая и где ее конец!
— Не кричи, — попросил он, и поморщился — усы тут же исчезли и теперь незнакомец опять был такой, каким я его сразу увидела. Только задумчивости на лице прибавилось. — Та-а-а-а-ак, — протянул парень, — не пили, не курили… Значица по рабочим вопросам.
Он мгновенно сел, и в ту же секунду загорелое тело покрылось… одеждой. Черная рубашка, на груди распахнутая, белые брюки, обтянувшие бедра, черные высокие сапоги и волосы, собравшиеся в элегантный хвост, причем конец хвоста сам перекинулся на широкое плечо. Следом за всеми преображениями, мне улыбнулись… Да так улыбнулись, что искать край кровати я перестала и начала двигаться в обратном направлении, то есть к парню.
А парниша проникновенно спросил:
— Так значит ведьма?
— Нет! — искренне ответила я.
Две мускулистые руки, были сложены на груди, парень откинулся на подушки, и теперь лежал, весь одетый, и, глядя в потолок, думал.
Додумался:
— Я с тобой не пил. Не курил. Ты не ведьма. И самое обидное — ты одета, значит, мы даже не кувыркались. Возникает вопрос — что ты вообще делаешь в моей постели?!
Вновь повернувшись, устроился на боку, опять же подпирая голову рукой, и продолжил:
— Ну? Молчать долго будем?
Вопросов у меня, кстати, не меньше чем у него было, но почему-то отвечать выпало мне.
— Не знаю, — пискнула я, испуганно глядя на… дьявола, наверное.
У парня глаза сначала округлились, затем стремительно сузились, полыхнули огнем и меня возмущенно спросили:
— Ты мне и душу не продавала?!
— Нет… — я снова сжалась, испуганно глядя на него.
А парень разозлился, и уже гневно поинтересовался:
— Ты издеваешься?
Я задумалась, решила, что если бы я душу продавала, точно помнила бы об этом. С другой стороны я ничего в своей жизни еще продать не успела. В общем, испуганно отвечаю:
— Нет…
И у него такое лицо стало… несчастное.
Мы еще немного полежали, помолчали. Он — делая вид, что разглядывает потолок, но при этом отчаянно на меня глазом косил, и я — действительно разглядывая потолок, в надежде понять, что это за яма такая, в которой вместо дна с водопроводными трубами, какая-то черная дыра с постелью и склеротичными дьяволами.
Потом парень предложил:
— Давай займемся чем-нибудь, а то без дела валяемся.
— Чем, например? — спросила я, решая не поддающуюся загадку, где X(яма) плюс Y(падение) равняются PD — то есть Постель Дьявола.
Красноглазый в момент приблизился, склонился к моему лицу и проникновенно прошептал:
— Раздевайся, покажу.
Уравнение стремительно трансформировалось в X(яма) плюс Y(падение) равняются PPD — то есть Попадос Под Дьявола.
Я осторожно отодвинулась и вежливо отказалась:
— Спасибо за предложение, — сглотнула, глядя на виднеющееся в незастегнутой рубашке, — не хочется.
Красные глаза обиженно потускнели, лучезарная улыбка тоже сошла на нет, после чего парень хмуро произнес:
— Девочка, — я скептически выгнула бровь. — Девушка, — исправился красноглазый, — в мою постель так просто не попадают. Ты пойми, у меня репутация. Мне или душу продают, или проводят со мной ночь, а зачастую готовы продать душу, только бы провести со мной ночь. Так что давай определяться, милая, либо ты раздеваешься и нам будет весело, либо я получаю твою душу, а ты какую-нибудь безумно важную для тебя хрень, от вечной молодости до всемирного господства, и на этом разойдемся!
Монолог был внушительным. Я даже заслушалась. Но едва он умолк шепотом спросила:
— Третий вариант?
Парень нахмурился, опять руки на груди сложил и нехотя ответил:
— Нет. Я дьявол молодой, третий сын в семье, мне репутацию поддерживать нужно, иначе старшие стебаться начнут. Раньше я им повода не давал, и сейчас нет никакого желания. У меня проколов нет, девочка, и не будет, я к этому делу ответственно подхожу.
И сказано на полном серьезе.
На фоне всего этого у меня было только два вопроса: — 'С чего он решил, что меня волнуют его проблемы?' и 'Это насколько сильно я головой ударилась, что шиза пришла столь стремительно?'.
— Ну? — хмуро вопросил красноглазый. — Раздеваться будем?
— Нет, — решительно ответила я, на всякий случай, стягивая ворот пальто.
Поморщился, внес второе предложение:
— Душу продавать?
— Тоже нет, — теперь я нахмурилась, — я конечно, атеистка, но это моя душа, а я свое отдавать не люблю.
— Жадина значит, — резюмировал парень.
Это было уже обидно! Меня всегда обзывали 'жабкина-жадина'!
— Я не жадная, я бережливая! — и вскочила на ноги, что было не слишком удобно, так как кровать мягкая. — Я просто хочу домой! Обратно в ту свежевырытую яму! Я…
— Ты живешь в яме? — последовал вопрос.
После чего парень поднял руку, и меня окружило красноватое сияние с желтыми и зеленоватыми всполохами.
— Та-а-а-ак, — протянул красноглазый, вглядываясь в это самое сияние, — Степанида Степановна Жабкина… оригинальнос-с. Двадцать один год. Телец по гороскопу. Значит упрямая, плохо. И да — наличествует возлюбленный, безутешно убивающийся по гибели твоей безвременной. И горе у него такое — натуральное.
— Что? — испуганно переспросила я.
— Сама послушай.
Парень сделал неопределенный пасс рукой, и в метре от меня завис полукруглый экран, в сверкающей оправе. И на этом самом экране был отображен двор, наш, тот самый, яма, то же та самая и радом с ней Петро, действительно горестно убивающийся по мне и сквозь вой проговаривающий: 'Пирожоооок… с мяяяясоммм, грибочкамииии'.
— Оригинально у вас с уменьшительно-ласкательными именами, — задумчиво протянул дьявол.
Лично мне с горем Петро было все ясно, но решив, что безутешный возлюбленный это плюс к моему плачевному положению, я упала на колени, подпрыгнув пару раз, так как кровать пружинила, и залилась горькими слезами на тему:
— Как он там без меня, родненькииииий! Любит же! Убиваться по мне будет! В монастырь уйдет мужской! Рясу наденет, света белого не взвидет! Страдальцем станет… — заметив, как скривился дьявол, еще и добавила, — святым.
А что тут еще сказать было? Если это дьявол, а кому еще души нужны, то самое страшное для него не самоубийство страдальца, а как раз таки переход его в когорту монахов и других слуг господа. Это если верить моей бабуле. И кося глазом на посмурневшего дьяволенка я поняла — верить стоит. Кажется даже действовало.
— А может он просто под машину бросится? — предположил парень.
— Нет! — решительно ответила я. — В монахи пойдет, отрекаясь от всего мирского, я Петеньку знаю. И святым непременно станет.
Парень поморщился, недовольно скривился и выдал:
— Отпускаю в первый и в последний раз, Степанида Жабкина! Но учти — парню своему нервы мотать, пиво, сигареты и водку подсовывать, все поняла?
Молча кивнула, не веря своему счастью.
— И денег с него требуй, и почаще говори, что ничтожество, — сурово приказал дьявол.
Тоже кивнула.
— Не нравишься ты мне, — с подозрением протянул парень. — Но лучше вали по-тихому, ибо если папашка узнает, что по моей вине одним святым стало больше — сошлет. А братья обстебят. И никаких церквей даже по праздникам, Жабкина!
Грянул гром.
Сверкнула молния.
В следующую секунду я была оглушена воплем:
— Пирожоооочикииииии!
Голова нещадно болела, во рту обнаружилась земля, а еще сверху все продолжал завывать главный гопник на районе.
— Да живая я! — рявкнула во все девичье горло невменяемому Петро и полезла в сумку за телефоном. И едва на том конце ответили, я устало созналась: — Бабушка, я тут в яму упала!
Все, на этом мое участие в собственном спасении завершилось. Уже через минуту во всех квартирах дома номер тринадцать по Столыпинскому переулку горел свет, на балкон рвались любопытствующие бабули, ко мне бежали родители, лифтер, выла подъезжающая пожарная машина, и сто процентов сюда уже мчалась скорая и наряд милиции. Потому что населяющие подъезд бабушки — это сила!
А потом, после осмотра бригадой скорой помощи, ленивого подписания заявления на работников ЖКХ в милицию и сто сорокового пересказа про то, как же я в яму свалилась (Петро две затрещины от тети Зины только при мне получил), меня, наконец, отпустили домой, накормили, мылась сама, укладывали меня все — в смысле и мама, и бабушка, и встревоженный папа.
Но все это мелочи, потому как что-то где-то глубоко внутри меня не дало заснуть спокойно, несмотря на то, что добрый дядя доктор со скорой сделал успокоительный укол. И я все думала, что же я сделала не так…
Следующий день дал полный и всеобъемлющий ответ на данный вопрос!