…или Зачем нужен "новый реализм"?
"Не все мы умрём, но все изменимся"
Российские писатели и литературные критики хором заговорили о "новом реализме".
Пока еще неуверенно и вразнобой, но зато все и сразу. Тенденция, однако.
Направление ветра, по которому нужно держать носы, ещё не установлено, но ветер явно переменился.
Многочисленные и разнообразные последствия этого факта, безусловно, интересны и благодарны как материал. Но сам факт еще интереснее.
Кому, зачем и почему вдруг понадобился "новый реализм"?
Ведь на протяжении последних почти двадцати лет никакие "-измы", литературные в том числе, никого, по большому счету, не интересовали — с чего бы теперь начаться такому всеобщему шевелению в творческих кругах?
В произведении должно быть показано преодоление, преображение всей этой действительности, выход через ветхие ризы прогорклой жизни… к торжеству позитива.
Задавая себе такой вопрос и пытаясь ответить на него публично в рамках небольшой газетной статьи, приходится опускать весьма значимый, совершенно необходимый, но всё-таки промежуточный момент собственных рассуждений, связанный с трансформацией отечественного Издателя.
Потому что главное — всё-таки в другом. Осмелюсь предположить: у нашей художественной литературы снова появился или появляется Читатель. Читатель с большой буквы. Совершенно необходимый для любого Писателя. Тоже с большой буквы. И любого писателя — с маленькой буквы — тоже. То есть читатели и почитатели творчества Сергея Минаева, Оксаны Робски, Александры Марининой и Паоло Коэльо никуда не делись. Они по-прежнему массовы и очевидны. Но Читатель — это уже не они.
У Читателя (с большой буквы) — совсем другие интересы. Его интересует будущее прежде всего. Не потому, что он "собирается жить вечно". А потому, что он собирается всё-таки выжить в условиях глобального кризиса, который тянется к нему, его близким, его стране тысячами своих щупалец: от роста цен и бытовой преступности до краха доллара, международного терроризма и приближения НАТО к границам России.
Пока там, на Западе, дела шли не просто хорошо, а всё лучше и лучше, происходящее здесь, в России, во-первых, не имело никакого значения, а во-вторых, было частным делом каждого: конец истории, однополярный мир и так далее — кто не вписался, тот лох и лузер. К процветанию по-американски можно было стремиться, можно было его игнорировать, можно было даже проклинать — самого факта процветания это никак не отменяло. И "Боинги", на автопилоте врезавшиеся в башни Всемирного Торгового Центра в Нью-Йорке утром 11 сентября 2001 года, коренным образом ситуацию не меняли. Хотя и обозначили грядущие перемены, в том числе разбудив отечественного Читателя.
Видимый образ которого пока представляет собой некую "туманность Андромеды", поскольку еще не персонифицирован (впрочем, предварительные наброски, эскиз такой персонификации можно видеть в образе Владимира Владимировича Путина, и указать на него стоит лишь для лучшего понимания грядущей литературной и политической перспективы, хотя "встреча президента с молодыми писателями" 24 февраля 2007 года в Ново-Огарево и критика роли Чацкого в спектакле театра "Современник" тут немалого стоят). В общем, как говаривал некогда М.С. Горбачёв, "процесс пошёл…" Из потока идущего процесса можно при желании наловить множество разнообразных фактов и фактиков — но речь, опять же, не о них.
"Новый реализм" интересен. Потому что важнее не то, что человек сочиняет, а то, как он живёт.
Речь о том, что появился пресловутый "социальный заказ" на некое иное по сравнению с недавним прошлым качество искусства вообще и литературы в частности. Они снова приобрели (приобретают) социальное измерение — не "сделайте мне красиво (некрасиво, больно, не больно и так далее, до бесконечности — нужное подчеркнуть)", а "дайте инструкцию по выживанию" в современном очень большом, очень сложном, очень тесном и очень жёстком мире.
Чего скрывать, большинство отечественных литераторов прореагировало на эти изменения "с точки зрения курицы" (весь жизненный опыт которой должен говорить ей, что предназначение человека — это забота о ней, о курице. И только в смерти своей она может убедиться, что это не так) — это огорчает, конечно, но совсем не удивляет: "Других писателей у меня для вас нет". А всех, кто есть, объединяет одна общая черта: все они как раз "выжили в 90-е" (© Михалков Н.С., кинофильм "Жмурки"). И, честное слово, готовы in masse выживать дальше, здесь и сейчас — пусть по-другому, не так, как раньше… А как?
Радует хотя бы то, что общее направление дальнейшего движения (на уровне чувствований-ощущений) угадано и бывшими "инженерами человеческих душ", и даже "свободными творческими личностями" абсолютно верно — это реализм.
Правда, никакого общего понимания того, что такое реализм и каким он должен быть сегодня, у этих писателей и критиков нет. Ясно лишь то, что: а) это не (пост)модернизм, б) это не "повторение пройденного", т. е. не критический и — тем более! — не социалистический реализм, всё-таки основанные на каком-то образе, пусть даже негативном, желаемого будущего. Отсюда — уже набивший оскомину, зато ни к чему не обязывающий эпитет "новый", к которому можно подверстать практически всё, что удовлетворяет двум указанным выше требованиям.
"Новый реализм" — самопроизвольно возникшее, очень мощное течение в современной русской литературе. Оно пришло в ответ на тупиковую ситуацию постмодернизма, на смену ему или в помощь — я не знаю.
Образно говоря, после не слишком длительного, но весьма бессмысленного периода плаваний отечественной литературы по океану "(пост)модерна" и ловли с последующим поеданием тамошних "рыбов и гадов" реализм воспринимается как долгожданная (и давно позабытая) земля, способ жизни на которой кардинальным образом отличается от уже ставшей вроде бы привычной, но всё-таки изначально неродной "водной стихии".
Вообще-то — если говорить о "(пост)модернизме", а о нем приходится говорить, — для культуры это феномен хотя и редкий, но далеко не уникальный и даже не новый, типологически сходный с "античным (пост)модернизмом", достаточно полное представление о котором можно составить по знаменитой книге Диогена Лаэртского, где мифологическая система, а равно и легендарно-исторические события выступают всего лишь версиями происходившего, ни одной из которых нельзя отдавать предпочтение, так что задача автора — лишь представить по возможности наиболее полную коллекцию этих версий.
Отсюда российский "новый реализм" можно рассматривать прежде всего в качестве попытки стихийного ответа на указанный выше социальный заказ. На выходе пока получается нечто весьма невнятное, "непрожёванное" — от классики до всё того же (пост)модерна, — но тут важнее не результат, а процесс. Как говорится, "жизнь не удалась, но попытку засчитали".
Те, кто описывает внешнюю сторону этих литературных процессов, вполне могут согласиться с цитатой из Михаила Бойко. Те, кому важнее их интенции, — с цитатой из Дмитрия Новикова. По-своему будут правы и те и другие. Но…
"Новый реализм" — это полный провал, то есть старый соцреализм с жалкими поползновениями сменить обёртку.
В сотый и тысячный раз приведу свою любимую притчу о слепцах и слоне. Ощупав долгожданного слона, герои притчи поделились впечатлениями, переросшими в спор, а по ряду версий — и в драку. Один уверял, что слон гибкий и длинный, словно змея; второй — что он гладкий и твёрже камня; третий — что слон подобен колонне или стволу дерева; четвертый…
Давайте же пока полюбуемся на "слона" под странным названием "новый реализм" во всей его сиюминутной цельности, ибо, если наш взгляд в большей мере соответствует действительности, чем восторженные (что чаще) или негодующие (что реже) речи эстетических слепцов, эта возможность очень скоро исчезнет. Потому что "новый реализм" буквально на наших глазах превратится в нечто куда более социально адекватное и художественно состоятельное.