Официальная легенда: 'Когда случилось затмение, и месяц закрыл собой солнце, пришли на землю демоны. Много их было, много зла принесли они. Но могучий Талгариор, мечом и огнем уничтожающий все живое, узрел деву прекрасную ликом и преисполнилось сердце его любовью, а тело страстью. Но дева душою чистая, была непреклонна. И тогда сказал могучий Талгарион: 'Сердце мое тебе принадлежит, светлоокая, и если пойдешь со мной, одарю я твой дом золотом и плодородием, но коли откажешь — превращу в мертвую пустыню'. И орошая лицо свое слезами, протянула дева ладонь дрожащую…'
Я перечитала древний свиток в сто двадцатый раз, нервно ожидая Люську у школы демоновых невест. Нет, она, конечно, именовалась не так, а 'Пресветлый храм избранных', но по факту да — школа демоновых невест, ни больше, ни меньше. Из-за ворот доносилось бубнящее:
— Волоокие девы, долженствует вам ходити аки лыбеди, спину держать горделивую, руки белыми, до земли да иной грязи не прикасатися, и честь да чистоту блюсти неукоснительно!
В общем, уроки у них уже заканчивались, и это была стандартная напутственная речь главного жреца Пресветлого храма избранных. После которой открылись ворота, и степенно переваливаясь 'аки гуси на водопой' из храма выбрели собственно невесты, а точнее — девки безбашенные. Правда безбашенные, деревенька-то наша на горном плато располагается, откуда из нее не выйди, так обзор открывается из серии 'высоко сижу, далеко гляжу', от того и не строили в поселении башни сторожевой, соответственно и прозвали деревню — Безбашенная.
Девки, меж тем все так же переваливаясь, спускались по тропинке. То, что переваливаются вообще не удивительно — сидят же на неудобных скамейках шесть часов кряду, тут не то, что переваливаться, тут впору на четвереньках ползти. И они бы может и поползли, да верховный жрец не велит! Ему гусиный похондос больше импонирует.
— Не лыбся, — крикнула мне Люська, пытаясь переваливаться быстрее.
— А я чего, я вообще тут читаю, — соврала, не моргнув глазом.
Вообще в Безбашенной все девочки на особом положении. Здесь как девочка родится, так сразу заявляется главный жрец, восторженно на крошку молитвы налагает, да и приставляет к дому опытного жреца для помощи молодой матери. Так что пеленки стирать, дите качать, по ночам к малютке вставать — это все жрец. И пока девочка растет, никакой работы не ведает — окромя вышивания бисером. Это занятие жрецами почему-то приветствуется. Девочки в деревеньке спят вволю, едят что хотят, за жрецами-няньками бегают по горам цветы собирают, веночки плетут, сказки рассказывают, шалости устраивают. Работать, готовить, убирать там или за скотиной приглядывать — ни-ни, ибо как завещал великий Первый жрец 'не гоже избранной грязи касаться'.
И в результате все безбашенные девки реально безбашенные — веселые, румяные, с хитринкой в глазах, все как одна золотоволосые, пышные, счастливые, жизнью сверх меры довольные, а уж красивущие…
Да, завидую.
— Амирка, чего вылупилась? — крикнула Васена.
Действительно, и с чего бы мне завидовать? Мне пятнадцать! Груди нет, дней женских нет, волосы у меня черные, глаза никак не голубые, а темно синие, телом тощая как пацан, и самое грустное — я не местная, соответственно к избранным не принадлежу, и таким образом скотина на мне, уборка на мне и вот даже готовить уже заставляют. А я, между прочим, унаследовала папину профессию, так что я — охотник! Причем лучший охотник в этих местах после папы… ну просто мы с ним единственные охотники, так что — да, я второй по крутости безбашенский охотник! И я в отличие от этих с походками 'аки лыбеди' умею по следу любое животное выследить, устроить засаду у водопоя и поднять медведя на рогатину! Жаль только животные об этом не знают, и сколько я им положение вещей не объясняю, никак не поймут, что меня нужно опасаться и вообще бежать прочь сверкая копытами! Нет! Звери безбашенские как и все тут — безбашенные! Стоит мне залечь в засаду, в плечо тыкается мокрый нос рысенка Ушика, а его мама залегает с другой стороны и мы лежим и ждем — рысь! И когда какая-нибудь все же появится, она не бежит от меня, нет, она же безбашенная, она радостно прыгает ко мне играться! А олени! Вот крадешься ты с луком наизготовку, идешь осторожненько, чтобы ни одна веточка под ногой не хрустнула, а тебе вдруг дышат в спину! Поворачиваешься — Кривой Рог, вожак местных оленей! Он по мне с детства фанатеет, даже таскал веточки с малиной из лесу, когда я болела, со всеми своими рогами пробирался в дом, топал до моей кровати ставил малину, сам на колени опускался и тяжело вздыхал. И если бы он один! Еще прибегали зайцы, косули, мишка заваливал с семьей, кабаны дикие, гуси, лебеди, утки там всякие… Папа у меня же охотник. Он опытный жуть, на медведя с голыми руками ходить может! Жаль, медведь не в курсе… В общем да, когда папа лежит в засаде, к нему все местные тигры присоединяются, им тоже любопытно, кого же на тропе к водопою застукать можно. Ну и собственно я папина единственная дочка, соответственно для всего леса — детеныш, соответственно…
Не будем о грустном.
— Чем займемся? — потягивая затекшие ноги, спросила Люська, едва подошла.
Люське тоже пятнадцать, но тут даже сравнивать больно для моего самомнения — она высокая, золотые волосы до пояса, кожа идеальная, глаза как небо голубые, грудь ого-го, телята и те оборачиваются, бедра крутые, и вообще она самая красивая девка на деревне.
— Идем на пруд? — предложила я.
Подружка моя потянулась и промямлила:
— Мне лениво…
Лениво ей… Я с утра на пруду уже раз шесть была — белье полоскала, а ей, видишь ли, лениво.
— К бабке Уде перхоть тереть? — выдала новое предложение.
Люська скривилась и выдала:
— Лениво.
— К деду Макару готовить чернила для зубов? — новое предложение.
— Скучно…
О да, я знала, что Люське весело — на луг сходить. Сейчас конец мая, самая страда для травы, и парни сено косят. А Люське сын кузнеца нравится, а мне нет. И оно как бы не то, чтобы не нравился, просто так получилось, что у Васьки нет одного зуба и синяк в пол лица по моей вине, а он все никак забыть об этом не хочет. Между прочим дело в пять утра было, на зорьке, а счас уже дело к вечеру, а он… Ну и память у парня.
— Ай, мой Васенька, — затараторила Люська, целенаправленно повернув к лугу, — он самый красивый парень на деревне!
Был когда-то… там просто у него половина головы теперь лысая… и собственно синяк, и зуба нима…
— Ах, у моего Васеньки такие кудри, — продолжала Люська.
И тут я подумала — ей ведь не объяснишь, что все случайно произошло и вины моей если и есть, то вообще самая капелька. И остановилась.
— Амирка, ты чего? — величественно обернувшись, спросила подруга.
Луг за холмом был, вот на холм мы сейчас и поднялись. Я глянула на деревню — красивая у нас деревенька, все дома новенькие, ровненькие, дороги чистые да широкие, скотина ухоженная, шерсть на солнце так и сияет, сады урожая полны, по обочинам цветы цветут, детишки в нарядных рубахах, молодухи да женщины в красных богатых сарафанах, мужики в белоснежных рубахах, черных брюках красными кушаками подпоясанных, да в сапогах блестящих… Красивая у нас деревня, богатая. А все дело в чем — демон тот, что девку шантажом злонамеренным уволок, он, дабы девка о судьбе родных своих не тревожилась, да не печалилась, наложил на дом ее заклинание Плодородия. Но как-то не аккуратно наложил, так что на всю деревню оно и легло. И с тех пор семечку жаренную уронишь — на утро уже росток, к вечеру подсолнух цветет, к следующему утру урожай можно снимать да жарить. С той поры в Безбашенной голода никто не ведает, ибо растет все, что ни посадишь, окромя сорняков. И на земли эти, столь плодородные, охотников много нашлось! Деревенских согнали, местный царь приказал дома все снести, да урожай на образовавшееся поле засеять. По двадцать урожаев в год сымали!
Да только так получилось, что у демона с девкой той дети родились особые — силы немерянной, красоты не описанной, ладненькие да пригожие. А другие демоны на дело такое поглядев, и себе жизни привольной многодетной пожелали. Так что пяти лет не прошло, как ровно в полдень сверкнуло небо, да и ступили на поле колосящееся шестеро демонов… Царь не выжил.
А демоны поле заровняли, дома деревенским отстроили, опосля селение защитили, шесть девок взамен благодеяний своих уволокли да и были таковы. А по земле весть пошла — что де есть деревенька безбожников, Базбашенной кличут, и там де сатане поклоняются. Ой и сколько против нас с тех пор походов крестовых устраивали — не счесть. Последний вчера был. Мы как раз на рассвете поднялись с папой коров кормить, а тут звон колокольный в пресветлом храме избранных, мол 'Представление, очередное бесплатное представление'. Ну мы дела все побросали, да и на окраину деревеньки. Стоим, ждем! Скотина с нами прибежала, ей тоже интересно было посмотреть, что за новые идиоты на земле Вериосской народились.
И народилось их видимо-невидимо — тысяч пятнадцать! И все как полагается — с попами, хоругвями, молитвами, водой святой, пушками, арбалетами, конницей и архиепископом. Архиепископ смотрелся круто — весь в золоте, аж глазам больно! И войско на нас двинулось грозное, суровое, с воплями 'Сотрем с земли Вериосской отродье демоническое! За церковь! За веру, братья!'. И лица такие суровые, что у нас даже коровы подхихикивать начали.
Ну, дальше как всегда — из пушки в нас пальнули, ядро отлетело. Из луков — стрелы все к ним обратно. Из арбалетов — та же история! Погнали конницей — о защитный полог лбы расшибли. Через два часа битвы за веру и чистоту земли Вериосской идиоты всея страны с досады сидели и плакали как маленькие дети. Пожалели. Мы вообще всех всегда жалеем, а потому сходили, компрессы раздали, молоком напоили, приголубили, посочувствовали, и к архиепископу за благословением сходили — мы ж верующие. Мужик так расчувствовался, что даже в деревню к нам сходил (полог он тех, кто с добром пришел всегда пропускает), там службу провел. К слову из всего войска токмо его полог и впустил, остальные молились за деревней. А как помолились, мы батюшке гостинцев с собой надавали, сыров всяких, семян, трав лечебных, жеребенка одного, да котика. Тут дело в чем — заклинание плодородия оно так и действует же на все, так что коровы наши зараз четырех телят приносят, куры по два яйца в день несут, козы да овцы три раза в год ягнятся, а уж молока дают — в общем сыров у нас много. Одно плохо — с мясом проблема. То ли от заклинаний демонических, то ли от общей атмосферы добра и довольства, да только все животные у нас… безбашенные. Утром в коровник зайдешь, тебе все вежливо — Мууу. В овинник — Беее. В козлятник — Меее. На удой сами строятся, к воде сперва маленьких, да едва народивших пропускают, в стаде не дерутся, любой команды слушаются, на пастбище строем ходят. И как после этого их резать?! Так и живем — мясо покупаем у торговцев, а они у нас животных на развод — коровы, козы да овцы безбашенские, они по удоям лучшие в Вериоссии, из курей лучшие квочки, гуси да утки самые плодовитые. Но не только живность скупают — яблочки наши не зря молодильными кличут, на них самый высокий спрос идет. Да и на травы лечебные очередь. К слову — травы мы с папой в основном то и собираем, но это так… Мы все равно лучшие охотники в округе, вот! А то, что нас торговцы травниками кличут, так это они от общей необразованности и невежества!
— Амирка! — позвала Люська. — Амирка, к хлопцам идем, нас уж заметили, вон, радуются, руками машут.
Глянула на луг. Ну да, машут… кулаками. 'Радуются'. Васька и все его семь братьев. У кузнеца вообще одни сыновья в семье, а он девочку хотел, вот и старался.
— Слушай, Люська, пойду я, — решила, начиная нервничать.
— Да ты чего? Смотри, Васенька то обрадовался, вон к нам бежит.
Угу, с косой наперевес, смерть походу изображает. Лысую такую, беззубую и с фингалом под глазом.
— Да нет, пойду я, — заметила, следя за приближением своей 'смерти неминучей', - дел полно, да и вообще настроения нет.
Люська на мое замечание не отреагировала, пристально вглядываясь в любимого хлопца, после чего с сомнением протянула:
— Амирка, чай с глазами что-то, али солнце напекло, да никак Васенька мой… постригся, что ли?
— Чай к смотринам готовится, с образом экспериментирует, — невинно протянула я, уже прикидывая — успею добежать до леса или придется в деревню мчать.
В лес оно спокойнее, там дядь Мишантий спасет, а в деревне защитника еще поискать надо, отец то с утра в горы за травами ушел…
— Слушай, Люська, пошла я, — осторожно отступая, сказала подруге.
И тут ветер донес до нас рев: 'Амирка, ведьма, стоять!'.
— Ой, — расстроилась Люська, — а чего это он тебя остаться просит, а?
Не, избранные, они все какие-то… безбашенные. Это однозначно жрецы на них плохо влияют.