Обозревать было что.
— Да, Амирка, утворила ты, — укоризненно произнес он.
Чуть не свалилась, после такого. На земь спрыгнула, руки в бока тоже уперла, и вопросила:
— И стену, по-вашему, я повалила?
— А то, — Сашка подошел следом, — знаешь же, что бородатые строители аховые, так чего на стену полезла?
Лишь руками развела, ибо совестью у некоторых и не пахло.
— И додуматься же надо было — пчел с осами в храм запустить, — продолжил Борька.
— Да ты их сам приволок! — заорала разгневанная я.
Но никоим образом не усовестившись, гутаргов сын продолжил:
— Сколько лет безбашенские жрецов устраняли тихо-мирно, а эта бесова девка за пол часа храм-то и порушила!
А у меня, к слову, еще два дротика осталось!
— Обратились за помощью, на свою голову, — простонал дед Симон, эту самую голову окуная в ведро с водой, которое Топтыгин ему достал.
Эдак мне дротиков на всех и не хватит.
— Но, булль-булль, чего уж теперь! — старейшина вынырнул из ведра, оттер шапкой мокрое искусанное лицо, подмигнул мне заплывающим глазом и выдал. — Да вот еще восемеро в деревне избранных охраняют, а как с ним справится и не ведаю, Амирке-то поручать страшно, еще и деревню разгромит.
Достала духовую трубку, предпоследний дротик приладила.
— Амир, ты чего? — всполошился Борька.
— Э, девка, не дури, — заголосил Сашка.
— Не боись, и на тебя хватит, — злокозненно пообещала я.
Они все ужаснулись и отступили, даже Васька.
Гордо вскинув подбородок, многозначительно добавила:
— Ну-ну…
И пошла выручать избранных.
В последнюю ночь перед пришествием демонов избранным полагалось провести во храмовых кибитках, за молитвами и осознанием своего предназначения… это так сатанисты думали. Мы считали иначе и девок спасали вот уже почти десять лет кряду, а сегодня спасать выпало как раз мне.
И я вот пошла к кибиткам, стеклом окруженным, представляя как сейчас спасу Люську, как она мне на шею кинется и благодарить будет, как объяснит, наконец, почто змеей подколодной обозвала, как…
До кибиток я дошла, замок с хрустальной двери сбила и навстречу мне кинулись радостные Лизка, Онелка и Светлица. И накинулись, и завизжали, и стали говорить какая же я умница-разумница, а Люська вышла, на меня глазами злыми-презлыми как две узкие щелочки посмотрела, опосля на Ваську, от чего-то словно заробевшего и глаза опустившего и…
— Да миритесь уже! — не выдержала я.
Васька вскинулся, словно хотел мне что-то сказать, брат его Сашка и вовсе рот открыл, и тут Онелка вдруг да и скажи:
— Мирка, а ты чего снаружи, а не в кибитке была?
— Я?! — удивилась сильно. — Да куда ж мне, это вы избранные, а я…
Онелка, Лизка да Светлица разом заулыбались, волосы свои длинные светлые жемчугами украшенные за спину откинули жестом отработанным, платья стеклярусом расшитые оправили, губы красным обведенные облизнули, да и…
— Так недобор же, — сдала Онелка, — вот братья Жупан и Засмур и пошли тебя добывать, раз отец твой по-хорошему не пожелал. Люська им обстоятельно рассказала, во сколько коров доишь да и как к вам на огород со стороны ручья пройти, вот они и…
— Что?! — не своим голосом вопросил Борька.
— Люська рассказала? — вторил ему своим, но каким-то странным голосом Сашка.
Я из всего этого не поняла вообще ничего. То есть понять, что те двое схваченных волком и удавом Филимоном жрецы за мной приходили я теперь осознала, а то все ж любопытственно было от чего они у нас в кустах заседали, не по нужде же, а оно вона как все… Но Люська то тут при чем?
— Да Люська-Люська, — подтвердила Светлица, Сашку недвусмысленно так улыбаясь — невестились они с год уже как, от того видимо и увязались за мной Гутарги, — без ее ценных указаний, они бы к вам поостереглись. Боятся, Амирка, мамку твою, уж больно метко ножами кидается.
Сашок молча подошел вплотную к Люське, глянул на нее, словно вообще не слышавшую беседы, зло да с отвращением, опосля повернулся, подхватил захихикавшую Светлицу да и понес.
Им до утра было чем заняться — в грязи да траве поваляться, волосы растрепать и взлохматить, зубы чернотой зачернить, пару нарывов на лице организовать — не до бесед в общем.
Борька им вслед посмотрел, опосля на Люську, плюнул выразительно и девкам сказал:
— Пошли, вам до утра есть чем заняться.
Избранные повернулись и плавно, аки лыбеди, потопали с Борькой.
А я одного понять не могла:
— Люсь, ты это, хотела, чтобы мне тоже почет и уважение как избранным, да? — от чего-то очень хотелось в это верить. Хоть и не верилось.
— Добрая душа у тебя, Амирка, — дед Симон подошел неслышно, — ох и добрая, подлости человеческой в упор не видишь. А ты, Люська, домой ступай, да иди шибко — подлым людишкам не пристало с дородством шагать. По дороге подлости токмо и можно, что шибко да озираючись шагать, скользкая та дорожка и конец у ней неизменен — рано ли, поздно ли, а мордой в грязь.
Развернулась Люська гордо, рвано как-то, и поспешила так, словно и вправду по скользкой дорожке шла. А я, повернувшись к Ваське, спросила укоризненно:
— Что ж ты ей не сказал, Вась? Она ж теперь так и не знает, что ты ж ее любишь же!