Воскресное утро. Поджав под себя ноги, я сижу в кресле и читаю книжку, от которой меня то и дело отрывают телефонные звонки.
— Старуха, привет!
Это Ольга. В школе мы сидели с ней за одной партой и считали себя незаменимыми подругами: я ей записки от мальчишек передавала, она у меня контрольные списывала. С тех пор прошло много лет, а мы все так же незаменимы друг для друга!
— Как дела? — спрашивает Ольга.
Во-первых, у меня по-прежнему нет никаких дел, которые могли бы ее заинтересовать; во-вторых, она это прекрасно знает; в-третьих, я знаю, что она знает; в-четвертых, она знает, что я знаю, что она знает. Поэтому спрашивает она меня не для того, чтобы я отвечала, а чтобы переспросила:
— Ничего, а как твои?
— Уй, чего расскажу…
Ольга с пятого класса рассказывает мне о том, как кто-то сделал ей предложение. Сначала это были одноклассники, потом пошли студенты, затем два почти профессора, а теперь — итальянец!
С Ольгой легко разговаривать. На ее вопросы не надо отвечать. Достаточно просто удивляться.
— Ну, ты даешь! — изо всех сил удивляюсь я.
— Здорово, правда?! — радуется Ольга. — Ладно, буду держать тебя в курсе… Чао, бамбино!
Она вешает трубку, а я возвращаюсь к книжке.
Но не успеваю прочесть даже один абзац.
— Алло, Люси?
Это моя подруга по институту, томная Валерия. Она всегда говорит проникновенно томно растягивая слова, и от этого представляется всем, кто ее не знает, и в первую очередь своим родителям, ласковой тихоней — подарком будущему супругу.
— Люси, милая, если тебе позвонят мои «пэрэнтс», скажи им, что я только что от тебя ушла, и, пожалуйста, перезвони на «флят» Сержу. Нет, не тому, что с бородой, а тому, что с видешником… Кстати, если бы ты хотела, я бы тебя тоже взяла какой-нибудь фильм посмотреть. Но тебе всегда некогда. Целую, Люси! Ты настоящая подруга!
Все родители спокойны, когда их дочери со мной. Я скромная, начитанная, в очках… Значит, если их дочь пошла с Люсей, уже ни один мужчина к ним ни за что не подойдет. Нет, эти звонки вымотают мне всю душу!
— Алло, Люсь? Ты? Когда ты наконец починишь телефон у себя на даче? Тебя совсем не слышно!
С кафедры. Совместительница. Наша Маша. Самая красивая среди совместительниц. Она так кричит, что я держу трубку в полуметре от уха.
Машина мама гордится своим дворянским происхождением. Считает, что ведет род от одного известного в свое время декабриста. Правда, сама она вышла замуж за простого учителя математики, чем, как ей кажется, слегка подпортила не только родословную, но и бюджет. Теперь не хочет, чтобы Маша повторила ее ошибку. Поэтому Машу с детства готовили к достойному браку, как спортсмена к рекорду: обучали вязать, играть на рояле и говорить по-французски. Но, несмотря на это, два года назад Машу угораздило влюбиться в человека без будущего и без родословной, правда, с необыкновенной профессией — башневеда. Никому не известный, не очень красивый, зато — единственный! Единственный в стране, кто с такой страстью повсюду ищет и изучает башни. Поэтому, когда Маша кричит в трубку про мою дачу, это значит, что, во-первых, у нее в соседней комнате мама, которая должна слышать наш разговор, а во-вторых, они с Костей опять куда-то собрались искать башни.
— Как ты себя чувствуешь, Люсенька? Что? Хуже? Тридцать восемь и восемь?! Опять воспаление легких?! Тяжелое? И ты одна? Лежишь? На даче? А продукты откуда?
— От верблюда! — отвечаю я ей, так как ей совершенно все равно, что я отвечаю.
— Да что ты говоришь?! — возмущается она так, что слышно наверняка уже не только в другой комнате, но и у соседей. — Значит, ты еще и голодная! Сейчас же к тебе выезжаю! И не упорствуй. Продуктов накуплю уйму. На такое дело даже родители денег дадут. Вот и мама пришла, головой кивает… Это ничего, что далеко, я у тебя останусь!
Если бы у нас присваивалось звание заслуженного больного, родители Маши, безусловно, присудили бы его мне. Ведь за два года ее дружбы с башневедом я уже двенадцать раз болела воспалением легких: пять раз у себя на даче, четыре — в Крыму… и три — на Карпатах.
Далее следует мой разговор с Машиной мамой, в течение которого она, бедная, тоже кричит, как и Маша, а я, отвечая, зажимаю рукой микрофон трубки. Уже сорванным голосом я благодарю Машину маму за сочувствие и обещаю во что бы то ни стало «хотя бы на полчасика сегодня же отправить Машечку в лесочек подышать. А на ночь прикрыть форточку в ее комнате». После такого трудного и напряженного разговора я с удовольствием возвращаюсь к индейской притче, в которой рассказывается о том, как самая уродливая девушка одного племени, попадая в плен к другому племени, становится там самой красивой. А где мне взять такое племя?
«Может быть, отключить телефон и спокойно дочитать книжку?» — думаю я и снова снимаю трубку.
— Люсяшка! Это я — Володька!
Он мог бы и не представляться, потому что все равно никто из ребят мне больше не звонит. Его родители дружат с моими и считают, что лучшей жены, чем я, ему не найти. Я всегда волнуюсь, когда разговариваю с ним. И даже вождя индейского племени только что представляла в его образе. Но этого, слава богу, никто не знает. Мы с ним просто хорошие друзья.
— Люсяшка, позвони моим, а? Скажи, что у тебя сегодня день рождения. Как? Уже был? Семь раз в этом году? А именины? Всего два? Все равно много. Ну неужели никакого праздника сегодня нет? Что? Первое мая по старому стилю?! Отлично! Пойми, позарез в одно местечко выбраться надо. На свадьбу? На чью? На твою?! Нет. Мои тогда на себя руки наложат! Да и неправдоподобно… То есть я хотел сказать… неожиданно! Лучше уж Первое мая по старому стилю — вроде как новая традиция, да? Ну спасибо, Люсяша! Должник на всю жизнь. Все, что хочешь, для тебя за это сделаю. Хочешь, приеду и… полы натру, окна вымою, бутылки сдам! Эх, любила бы ты меня, я бы точно на тебе женился! Но ты же выше этого. Завидую! Молодец! Пока…
После Вовкиного звонка мне уже не хочется возвращаться к книжке. Я просто сижу и долго смотрю на себя в зеркало напротив. Вот уж кто действительно похож на индейского вождя, так это я.
«Полы натру…» — усмехаюсь я, а рука сама тянется к телефону, чтобы отключить его. Но в последний момент я отдергиваю ее. Все-таки воскресенье. Может, еще кто-нибудь позвонит…
Крохотные звезды
Из отпуска Алена вернулась к себе на кафедру загорелая и загадочная.
— Ой, девочки, мне так повезло! — гордо сказала она с чувством восстановленного за отпуск женского достоинства. — У нас была гениальная компания! Сплошные знаменитости!
Да, не зря она так долго готовилась к этому отпуску: худела, шила платья, доставала солнечные очки и купальники, в которых не стыдно показаться на престижном пляже.
«Назовусь актрисой!» — мечталось ей на примерках дома перед зеркалом и на горном перевале, ведущем к прибрежной турбазе «Мечтатель», куда профком выдал путевку за самодеятельность. Внизу, в объятиях мысов, как в лапах темно-коричневого краба, пригрелся на синем солнце залив, а среди прибрежной зелени и карабкающихся на горы краснокрыших мазанок искрилось здание турбазы. Стекло и алюминий — мечта Черньппевского!
Номер Алене дали двухместный, с лоджией и видом на горизонт. Когда она вошла, первое, что увидела, — мольберт. Стоял он посредине комнаты, в которой пахло масляными красками. К мольберту была прикреплена начатая картина — картонка с неровной линией горизонта, что виднелась за лоджией. Рядом в раздумье и балахоне из мешковины сидела худая девушка. Когда она повернулась, раздвинув руками длинные прямые волосы, точно занавеси поутру, у Алены отлегло. Не так уж красива. Во всяком случае, не лучше ее самой.
— Марта, — сказала девушка. — Художница. Располагайся.
К вечеру они выяснили, что говорят примерно на одном языке. Конечно, интереснее отдыхать на «тачке», но родители «зажимаются», а ехать с кем-то? Нет, обе они не ханжи, но зачем связывать себя? И так-то за зиму устаешь от этих постоянных ухаживаний. Обеим, оказывается, многие предлагали, но обе отказались. Надоело все это. Захотелось наконец-то одиночества, солнца и воды…
— Юрий Лимонов! — Невысокий человек с маленькими, как запятые, глазами и большой окладистой бородой, скрывающей возраст, а также неудачную нижнюю часть лица, встав из-за стойки бара, поцеловал Алене руку.
Да, Марта уже рассказывала ей про него. На вид неказист, но писатель. Фамилию слышать не могла, потому что он еще ничего не написал… то есть не напечатал. Работал на время. Сейчас не поймут. Народ в массе своей не созрел. Но среди понимающих и идущих впереди времени ценился необыкновенно и считался одним из самых-самых!
Лимонов сам угадал в Алене актрису. В нем, безусловно, было что-то симпатичное!
Весть о том, что на турбазу приехала будущая знаменитость, снявшаяся уже в шести фильмах, из которых четыре прикрыли, а два вот-вот должны выйти на экраны (если, конечно, не прикроют), живо облетела отдыхающих. Долгожданный отпуск начался! Нет, она не боялась разоблачения. Всех известных режиссеров Алена знала по имени-отчеству, кто на ком женат, сколько раз… Словом, в искусстве разбиралась, понимала его и любила.
— Мой бабушка бил русской актрисой! — сказал с навязчивым прибалтийским акцентом сын канадского миллиардера, знакомясь с Аленой. — Каждый дворец в вашей стране кажется мне родительский дом.
Через два дня, проснувшись, Алена поняла, что влюблена.
Вот бы подруги лопнули от зависти, если б узнали — в кого. Да-а, было в Тиме что-то такое, чего не было в мужчинах отечественных. Особенно далеко до него было, конечно же, Петру, бросившему ее зимой.
— Все эти актрисы замуж за иностранцев метят, — говорили на пляже одни.
— Мода, — соглашались другие.
Ах, какое все-таки счастье, когда о тебе говорят! Какое счастье весь день валяться на пляже и видеть, как проходящие мимо тебя мужчины втягивают в себя животы… Какое счастье — отпуск! Музыка неслась от их богемы-элиты из-под полотенца, которым укрыли приемник, топча волны и прыгая по ним в сторону заграницы.