— Светлое закончилось, но я могу сходить в погреб.
— Нет уж, значит не судьба. Хорошего тебе вечера и больших чаевых.
— Спасибо, — улыбнулась я, забирая с барной стойки пустой бокал с мелочью. И всё-таки сходить за пивом было нужно. В конце концов, посетителей в будние вечера всегда было мало, так что моё отсутствие не должно было привлечь большого внимания, а светлое пиво по-любому еще понадобится.
Я поднимала полный ящик с пивом, когда за моей спиной послышался свист. Это был Том — он всегда присвистывал при ходьбе. Не смотря на то, что он так и лип ко всему женскому персоналу (даже с пожилой уборщицей заигрывал), ко мне он до сих пор еще не притрагивался, явно улавливая мой настрой по отношению к его персоне.
— Глория, детка, что ты здесь делаешь?
— Когда меня называют деткой, меня выворачивает наизнанку.
— Послушай, как насчет прибавки к зарплате?
— Я и двух недель не проработала, так что не думаю, что это уместно.
— Да, но ты хороший работник.
— Так будь и ты хорошим начальником.
— Мне нравится, что мы с тобой так легко перешли на «ты».
— В конце концов «ты» всего на пару лет старше меня.
— И всё-таки не нужно так агрессивно отвергать мои знаки внимания.
— И всё-таки если ты еще хоть раз намекнешь на прибавку к зарплате, я сломаю тебе твой «прибавитель».
— Я уже в ожидании-и-и…
После этого инцидента Том с каждым разом становился всё настойчивее, тем самым заставляя меня каждый вечер рыться в интернете в поисках новой работы. Он прижимался ко мне, ставя передо мной чистые стаканы, пытался оставить меня после работы, многозначительно рассматривал мою талию. И всё же я хотела дотерпеть хотя бы первый месяц работы, не желая сдаваться на самом старте, поэтому продолжала грубо ставить Тома на место. Однажды мне пришлось «случайно» облить его недопитым пивом, чтобы он прекратил рассказывать о достоинствах моей фигуры зашедшему в нашу пивнушку амбалу. Мне было более чем просто неприятно, но я готова была терпеть, чтобы доказать самой себе, что я всё еще способна бороться. Хоть с кем-то… Хоть с чем-то…
*
В пятничный вечер, когда народу было больше всего, у барной стойки неожиданно объявился Мэйсон Уильямс, которого я заметила не сразу.
— Двойной виски, пожалуйста.
— Мэйсон? — подняла правую бровь я. — Давно не виделись.
— С тех пор, как из-за меня ты вывихнула лодыжку на катке. Неловко вышло. Я тогда так и не успел извиниться. Прости. Поверь мне, я осознал, как глупо себя вел.
— Да ладно, — примиряюще улыбнулась я. — Всё в порядке. Это было больше года назад.
— Ты сильно изменилась.
— Ты про мою худобу?
— Тебе идет.
— Спасибо, но только не начинай ко мне клеиться снова, окей?
— Окей.
Так как мой рабочий вечер был в самом разгаре, больше мы с Мэйсоном ни разу не пообщались, однако он ждал меня у выхода, после окончания моей смены. Парень уверил меня в том, что не собирается ко мне подкатывать, а просто хочет пообщаться со мной, как с «другом детства». Уже идя домой, мы вспомнили о том, что все наши одноклассники, друзья детства и прочие знакомые давно разъехались по мегаполисам и, по факту, мы были единственными «старыми» знакомыми друг для друга в этом городе. Мне понравилось, что Мэйсон не расспрашивал меня о моей искореженной жизни, предпочитая в подробностях описывать свою и жизни наших общих знакомых. Было интересно послушать кто, где и кем стал работать, кто на ком женился и за кого вышел замуж, сколько у кого детей появилось. Однако, ото всех этих разговоров, к концу пути я вдруг невероятно остро осознала, насколько застряла в прошлом. У меня не было ни парня, ни даже намека на какие-либо отношения, не то что на ребенка. Я жила с родителями, работала в затхлом баре и презирала своего начальника. А ведь еще месяц назад я была путешественницей, каждый день которой был наполнен интересными моментами, которые всё же тускли, из-за силы боли в моей грудной клетке. Теперь же мою боль на секунду могла заглушить лишь громкая музыка в баре или банальный сон, который, после моего возвращения в этот город, стал еще более беспокойным. В течение всего пути до моего дома Мэйсон и вправду ни разу не попытался даже в шутку подкатить ко мне, поэтому, помахав ему рукой у входа в палисадник, я позволила себе улыбнуться ему в ответ.
*
Я выставляла на подоконник небольшие вазоны с кактусами Грузони, напоминающими маленькие колючие шарики, параллельно наслаждаясь декупажем, которым мы прошлой зимой украсили все имеющиеся у нас вазоны, как вдруг в дверь раздался звонок.
— Дорогая, открой, пожалуйста, — попросила меня мама, и я подошла к двери.
— Добрый день, — поздоровался со мной мираж Джудит Фейн, стоящий на пороге нашего дома. Женщина была такой же худой, как и я, с короткой стрижкой и глубокими морщинками вокруг глаз. За прошедшие полтора года она сильно постарела и даже немного осунулась. На ней были старые, потертые джинсы, дешевая ветровка из полиэстера и новая серая бейсболка.
— Добрый, — отозвалась я и за моей спиной тут же нарисовалась агрессивно настроенная мама.
— Был добрым, пока Вы не соизволили явиться на порог нашего дома.
— Я понимаю Ваши чувства и извиняюсь за причиненные мной неудобства, но… Не могли бы Вы позволить мне пообщаться с моими внуками?
— Вот еще! Не могла бы, — злостно фыркнула мама, после чего резко захлопнула перед женщиной дверь.
— Мам, так нельзя, — спустя несколько секунд нахмурила брови я.
— Как нельзя?
— Она ведь имеет право видеться со своими внуками.
— Имеет, но только по воскресеньям, а сегодня, если мне не изменяет память, еще не воскресенье. И потом, её не было в наших жизнях полтора года. Что у этой женщины за манеры? Она то появляется, то тут же исчезает, чтобы снова вынырнуть из ниоткуда.
— Мам, успокойся. Остынь. Ты ведь можешь её понять.
— Нет, я определенно не могу её понять! — возмущенно вздымалась грудь матери, которая начала понимать, что я встаю не на её сторону.
— Это я её раньше не могла понять, но ты могла с самого начала.
— И что же изменилось с твоими понятиями?
— Мартин умер, — выдавила я, стиснув влажную тряпку в своих руках. — Ты ведь тоже потеряла ребенка, и эта женщина… Она потеряла дочь. Двойняшки — это дети её дочери. Они её частички…
— У Мартина тоже осталась «частичка» в этом мире, — нервно поджав губы, спустя минуту, словно через силу выдавила мама. — Вот только ты не выказываешь желания общаться с этой «частичкой». Так почему я должна желать общаться с «частичкой» моих внуков? — прицепилась мать к слову, обозначающему «часть».
— Ты не должна этого желать или не желать… Просто они не только твои внуки.
С этими словами я повесила тряпку на стул в столовой и вышла в передний палисадник, чтобы поговорить с женщиной, постучавшей в дверь нашего дома. Сначала я подумала, что Джудит успела уйти, но потом увидела её в тупике нашей улицы, мерно раскачивающейся на качелях.
— Я понимаю Вас, — наконец, дойдя до женщины и сев на качели подле нее, произнесла я.