А именно, был человек из носильщиков, в городе Багдаде, и был он холостой. И вот однажды, в один из дней, когда стоял он на рынке, облокотившись на свою корзину, вдруг останавливается возле него женщина, закутанная в шёлковый мосульский изар[22] и в расшитых туфлях, отороченных золотым шитьём, с развевающимися лентами. Она остановилась и подняла своё покрывало, и из-под него показались глаза, ресницы и веки, а женщина была нежна очертаниями и совершенна по красоте. И, обратившись к носильщику, она сказала мягким и ясным голосом: «Бери свою корзину и следуй за мной». И едва носильщик удостоверился в сказанном, как он поспешно взял корзину и воскликнул: «О день счастья, о день помощи!» – и следовал за женщиной, пока она не остановилась у ворот одного дома и не постучала в ворота. Какой-то христианин спустился вниз, и она дала ему динар и взяла у него бутылку оливкового цвета и, положив её в корзину, сказала: «Неси и следуй за мной!»
«Клянусь Аллахом, вот день благословенный, день счастливого успеха!» – воскликнул носильщик и понёс корзину за женщиной. А она остановилась у лавки зеленщика и купила у него сирийских яблок, турецкой айвы, персиков из Омана, жасмина, дамасских кувшинок, осенних огурцов, египетских лимонов, султанийских апельсинов и благовонной мирты, и хенны, и ромашки, анемонов, фиалок, гранат и душистого шиповника, и все это она положила в корзину носильщика и сказала: «Неси!»
И носильщик понёс за ней следом, а она остановилась возле лавки мясника и сказала: «Отрежь десять ритлей[23] мяса». Он отрезал ей, и она заплатила ему и, завернув мясо в лист банана, положила его в корзину и сказала: «Неси, носильщик!» И носильщик понёс вслед за нею. А потом женщина подошла и остановилась у лавки бакалейщика и взяла у него очищенных фисташек, что для Закуски, и тихамского изюма и очищенного миндаля и сказала носильщику: «Неси и следуй за мной!»
И носильщик понёс корзину и последовал за девушкой, а она остановилась у лавки торговца сладостями и купила поднос, на который наложила всего, что было у него: плетёных пирожных и пряженцев, начинённых мускусом, и пастилы, и пряников с лимоном, и марципанов, и гребешков Зейнаб, и пальцев, и глотков кади, и всякого рода сладостей, которыми она наполнила поднос, а поднос положила в корзину. И носильщик сказал ей: «Если бы ты дала мне знать, я привёл бы с собою ослёнка, чтобы нагрузить на него эти припасы». И женщина улыбнулась и, ударив его рукой по затылку, сказала: «Ускорь шаг и не разговаривай много! Твоя плата тебе достанется, если захочет Аллах великий».
И женщина остановилась возле москательщика и взяла у него воду десяти сортов: розовую воду, померанцевую, сок кувшинок и ивовый сок, и ещё взяла две головы сахару и обрызгиватель с розовой водой с мускусом, и крупинки ладана, и алоэ, и амбру, и мускус, и александрийских свечей, и все это она положила в корзину и сказала: «Возьми твою корзину и следуй за мной!» И носильщик взял корзину и пошёл за женщиной.
Женщина подошла к красивому дому с широким двором перед ним, высоко построенному, с высившимися колоннами, а ворота его с двумя створами из чёрного дерева были выложены полосками из червонного золота. Она остановилась у ворот и, откинув с лица покрывало, постучала тихим стуком, а носильщик сиял позади неё и непрестанно размышлял о её красоте и прелести. Вдруг ворота отворились, и распахнулись оба створа, и носильщик взглянул, кто открыл ей ворота, и видит – высокая ростом, с выпуклой грудью, красивая, прелестная, блестящая и совершённая, стройная и соразмерная, с сияющим лбом и румяным лицом, с глазами, напоминающими серн и газелей, и бровями, подобными луку новой луны в шабан[24]. Её щеки были как анемоны, и рот как соломонова печать[25], и алые губки как коралл, и зубки как стройно нанизанный жемчуг или цветы ромашки, а шея как у газели, и грудь словно мраморный бассейн с сосками точно гранат, и прекрасный живот, и пупок, вмещающий унцию орехового масла, как сказал о ней поэт:
И когда носильщик взглянул на неё, его ум и сердце были похищены, и корзина чуть не упала с его головы. «Я в жизни не видал дня, благословеннее этого!» – воскликнул он, а женщина-привратница сказала покупавшей: «Входи и сними тяжесть с этого бедного носильщика!» И покупавшая вошла, а за нею привратница и носильщик, и они пошли и достигли просторного двора с колоннадой, с пристройками, сводами, беседками и скамьями, – чуланами и кладовыми, над которыми были опущены занавеси, а посреди двора был большой водоём, полный воды, и в нем челнок. А на возвышении было ложе из можжевельника, выложенное драгоценными камнями, над которым был опущен полог из красного атласа с жемчужными застёжками величиной с орех и больше, и из-за него показалась молодая женщина сияющей внешности и приятного вида, с дивными чертами и луноликая, с глазами чарующими, осенёнными изогнутым луком бровей. Её стан походил на букву алиф[26], и дыхание её благоухало амброй, и коралловые уста её были сладостны, и лицо её своим светом смущало сияющее солнце. Она была словно одна из вышних звёзд или купол, возведённый из золота, или арабский курдюк, или же невеста, с которого сняли покрывало, как сказал о ней поэт:
И третья женщина поднялась с ложа и не спеша подошла к сёстрам и сказала: «Чего вы стоите? Спустите тяжесть с головы этого бедного носильщика!» И покупавшая зашла спереди, а привратница сзади, и третья помогла им. И они сняли корзину с носильщика и вынули то, что было в корзине, и разложили все по местам и дали носильщику два динара и сказали: «Отправляйся, носильщик!» Но тот смотрел на девушек, таких красивых и прекрасных, каких он ещё не видел, а между тем у них не было мужчин. Он глядел на напитки, плоды и благовония и прочёс, что было у них, и, удивлённый до крайности, медлил уходить. «Что с тобой, почему же ты не идёшь? – спросила его женщина. – Ты как будто находишь плату слишком малой?» И, обратившись к своей сестре, она сказала ей: «Дай ему ещё динар».
Но носильщик воскликнул: «О госпожа, я не нахожу, что мне заплатили мало, и моя плата не составит и двух дирхемов, но моё сердце и ум заняты вами: как это вы здесь одни, и возле вас нет мужчин, и никто вас не развлекает. Вы знаете, что минарет не стоит иначе, как на четырех подпорах, а у вас нет четвёртого. Женщинам хорошо играть лишь с мужчинами, ведь сказано:
А вас трое, и вам нужен четвёртый, который был бы мужем разумным, проницательным и острым, и хранителем тайн».
И когда девушки услышали слова носильщика, который им понравились, они засмеялись и сказали: «Кто же будет для нас таким? Мы девушки и боимся доверить тайну тому, кто не сохранит её. Мы читали в каких-то преданиях, что сказал ибн ас-Сумам:
Услышав эти слова, носильщик воскликнул: «Клянусь вашей жизнью, я человек разумный и достойный доверия, и я читал книги и изучал летописи. Я проявляю хорошее и скрываю скверное, ведь поэт говорит:
Услышав столь искусно нанизанные стихи, девушки сказали носильщику: «Ты знаешь, что мы потратили на трапезу много денег; есть ли у тебя что-нибудь, чтобы возместить нам? Мы не позволим тебе сидеть у нас и стать нашим сотрапезником и глядеть на наши светлые и прекрасные лица, пока ты не заплатишь сколько-нибудь денег. Разве не слышал ты пословицу: «Любовь без гроша не стоит и зёрнышка»?» А привратница добавила: «Есть у тебя что-нибудь, о мой любимый, тогда ты сам – что-нибудь, а нет у тебя ничего, – и иди без ничего». – «О сестрицы, – сказала тогда покупавшая, – отстаньте от него. Клянусь Аллахом, он сегодня ничем не погрешил перед нами, и будь тут другой, он не был бы с нами так терпелив. Что с него ни придётся, я заплачу за него». И носильщик обрадовался и поцеловал землю и поблагодарил, и тогда та, что была на ложе, сказала: «Клянусь Аллахом, мы оставим тебя сидеть у нас только с одним условием: чтобы ты не спрашивал о том, что тебя не касается; а станешь болтать лишнее, так будешь бит». – «Я согласен, о госпожа, – отвечал носильщик. – На голове и на глазах! Вот я уже без языка».
И покупавшая встала и, затянув пояс, расставила кружки и процедила вино. Она расположила зелень около кувшина и принесла все, что было нужно, а потом поставила вино и села вместе с сёстрами, а носильщик сел между ними и думал, что он во сне. Потом она взяла флягу с вином и, наполнив первый кубок, выпила его, а за ним второй и третий, а потом наполнила и подала носильщику и произнесла:
А носильщик взял чашу в руку и поклонился и поблагодарил и произнёс:
И ещё произнёс:
Потом носильщик поцеловал женщинам руки и выпил, и опьянел, и закачался, и сказал:
После этого женщина наполнила чашу и подала её средней сестре, а та взяла чашу у неё из рук и поблагодарила и выпила, а затем наполнила чашу и подала её той, что лежала на ложе, а после того она налила другую чашу и протянула её носильщику, который поцеловал перед ней землю и поблагодарил и выпил и произнёс слова поэта:
Потом он подошёл к госпоже жилища и сказал: «О госпожа моя, я твой раб, и невольник, и слуга! – и произнёс:
И она сказала: «Будь спокоен, пей на здоровье, да пойдёшь ты по пути благоденствия!» И носильщик взял чашу и, поцеловав руку девушки, произнёс:
И молвил в ответ я:
А она, в ответ ему, сказала такой стих:
И женщина взяла чашу и выпила её и сошла с ложа к своей сестре, и они не переставали (и носильщик меж ними) пить, плясать и смеяться и петь и произносить стихи и строфы, и носильщик стал с ними возиться, целоваться, и кусаться, и гладил, и щипал, и хватал, и повесничал, а они – одна его покормит, другая ударит, та даст пощёчину, а эта поднесёт ему цветы. И он проводил с ними время приятнейшим образом и сидел словно в раю среди большеглазых гурий.
И так продолжалось, пока вино не заиграло в их головах и умах; и когда напиток взял власть над ними, привратница встала и сняла одежды и, оставшись обнажённой, распустила волосы покровом и бросилась в водоём. Она стала играть в воде и плескалась и плевалась и, набрав воды в рот, обрызгала носильщика, а потом она вымыла свои члены и то, что между бёдрами и, выйдя из воды, бросилась носильщику на колени и сказала: «О господин мой, о мой любимый, как называется вот это?» – и показала на свой фардж. «Твоя матка», – отвечал носильщик, но она воскликнула: «Ой, и тебе не стыдно?» – и, взяв его за шею, надавала ему подзатыльников. И носильщик сказал: «Твой фардж», – но она ещё раз ударила его по затылку и воскликнула: «Ай, ай, как гадко! Тебе не стыдно?» – «Твой кусе!» – воскликнул носильщик, но женщина сказала: «Ой, и тебе не совестно за твою честь?» – и ударила его рукой. «Твоя оса!» – закричал носильщик, и старшая принялась бить его, приговаривая: «Не говори так!» И всякий раз, как носильщик говорил какое-нибудь название, они прибавляли ему ударов, так что затылок его растаял от затрещин, и его сделали посмешищем. «Как же это, по-вашему, называется?» – взмолился он наконец, и привратница сказала: «Базилика храбреца!» И тогда носильщик воскликнул: «Слава Аллаху за спасение! Хорошо, о базилика храбреца!»
Потом они пустили чашу в круг, и вторая женщина встала и, сняв с себя одежды, бросилась носильщику на колени и спросила, указывая на свой хирр: «О свет глаз моих, как это называется?» – «Твой фардж», – сказал он, но она воскликнула: «Как тебе не гадко? – и дала ему затрещину, от которой зазвенело все в помещении. – Ой, ой, как ты не стыдишься?» – «Базилика храбреца!» – закричал носильщик, но она воскликнула: «Нет!» – и удары и затрещины посыпались ему на затылок, а он говорил: «Твоя матка, твой кусе, твой фардж, твоя срамота!» – но они отвечали. «Нет, нет!»
«Базилика храбреца!» – опять закричал носильщик, и все три так засмеялись, что опрокинулись навзничь. И они снова стали бить его по шее и сказали: «Нет, это не так называется!» – «Как же это называется, о сестрицы?» – воскликнул он, и девушка сказала: «Очищенный кунжут!» Затем она надела свою одежду, и они сели беседовать, и носильщик охал от боли в шее и плечах.
И чаша ходила между ними некоторое время, и потом старшая среди них, красавица, поднялась и сняла с себя одежды, и тогда носильщик схватился реками за шею, потёр её и воскликнул: «Моя шея и плечи потерпят ещё на пути Аллаха!» И женщина обнажилась и бросилась в водоём, и нырнула, и поиграла, и вымылась, а носильщик смотрел на неё обнажённую, похожую на отрезок месяца, с лицом подобным луне, когда она появляется, и утру, когда оно засияет. Он взглянул на её стан и грудь и на тяжкие и подрагивающие бедра, и она была нагая, как создал её господь, и носильщик воскликнул: «Ах! ах! – и произнёс, обращаясь к ней:
И, услышав эти стихи, женщина вышла из водоёма и, подойдя к носильщику, села ему на колени и сказала, указывая на свой фардж: «О господин мой, как это называется?» – «Базилика храбреца», – ответил носильщик, но она сказала: «Ай! ай!» И он вскричал: «Очищенный кунжут!», но она воскликнула: «Ох!» – «Твоя матка», – сказал тогда носильщик, но женщина вскричала: «Ой, ой, не стыдно тебе?» – и ударила его по затылку. И всякий раз, как он говорил ей: «Это называется так-то», – она била его и отвечала: «Нет! нет!» – пока, наконец, он не спросил: «О сестрица, как же это называется?» – «Хан Абу-Мансура», – отвечала она, и носильщик воскликнул: «Слава Аллаху за спасение, ха, ха, о хан Абу-Мансура! «И женщина встала и надела свои одежды, и они вновь принялись за прежнее, и чаши некоторое время ходили между ними, а потом носильщик поднялся и, сняв с себя одежду, сошёл в водоём, и они увидели его плывущим в воде. Он вымыл у себя под бородой и под мышками и там, где вымыли женщины, а потом вышел и бросился на колени их госпожи, закинув руки на колени привратницы, а ноги на колени покупавшей припасы. И он показал на свой зебб и спросил: «О госпожи мои, как это называется?» – и все так засмеялись его словам, что упали навзничь, и одна из них сказала: «Твой зебб», – но он ответил: «Нет!» – и укусил каждую из них по разу. «Твой айр», – сказали они, но он ответил: «Нет!» – и по разу обнял их…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала десятая ночь, сестра её Дуньязада сказала ей: «Докончи нам твой рассказ».
И Шахразада ответила: «С любовью и охотой. Дошло до меня, о счастливый царь, что они, не переставая, говорили носильщику: «Твой айр, твой зебб, твой кол», а носильщик целовал, кусал, и обнимал, пока его сердце не насытилось ими, а они смеялись и, наконец, спросили его: «Как же это называется, о брат наш?» – «Вы не знаете имени этого?» – воскликнул он, и они сказали: «Нет», и тогда он ответил: «Это всесокрушающий мул, что пасётся на базилике храбреца и кормится очищенным кунжутом и ночует в хане Абу-Мансура!»
Девушки так засмеялись, что опрокинулись навзничь, а затем они снова принялись беседовать, и это продолжалось, пока не подошла ночь. И тогда они сказали носильщику: «Во имя Аллаха, о господин, встань, надень башмаки и отправляйся! Покажи нам ширину твоих плеч». Но носильщик воскликнул: «Клянусь Аллахом, мне легче, чтобы вышел мой дух, чем самому уйти от вас! Давайте доведём ночь до дня, а завтра каждый из нас пойдёт своей дорогой». И тогда та, что делала покупки, сказала: «Заклинаю вас жизнью, оставьте его спать у нас, – мы над ним посмеёмся! Кто доживёт до того, чтобы ещё раз встретиться с таким, как он? Он ведь весельчак и остряк!» И они сказали: «Ты проведёшь у нас ночь с условием, что подчинишься власти и не станешь спрашивать ни о чем, что бы ты ни увидел, и о причине этого». – «Хорошо», – ответил носильщик, и они сказали: «Встань, прочти, что написано на дверях».
Носильщик поднялся и увидел на двери надпись золотыми чернилами: Кто станет говорить о том, что его не касается, услышит то, что ему не понравится. И тогда он воскликнул: «Будьте свидетелями, что я не стану говорить о том, что меня не касается!» После этого покупавшая встала и приготовила ему еду, и они поели и потом зажгли свечи и светильники и подсыпали в них амбру и алоэ. Они сидели и пили, вспоминая любимых, а потом пересели на другое место и поставили свежие плоды и напитки и продолжали есть и пить, беседовать, закусывать, смеяться и повесничать. Но вдруг постучали в дверь, и одна из женщин пошла к двери, а затем вернулась и сказала: «Наше веселье стало полным сегодня вечером». – «А что такое?» – спросили её, и она ответила: «У двери три чужеземца, – календеры[28], с выбритыми подбородками, головами и бровями, и все трое кривы на правый глаз, а это удивительное совпадение. Они похожи на возвратившихся из путешествия. Они прибыли в Багдад и впервые вступили в каш город. А получали в дверь они потому, что не нашли места, где провести ночь, и подумали: «Может быть, хозяин этого дома даст нам ключ от стойла или хижины, где мы сегодня переночуем». Их застиг вечер, а они чужестранцы и не знают никого, у кого бы приютиться. О сестрицы, у них у всех смешной вид…» И она до тех пор подлаживалась к сёстрам, пока те не сказали: «Пусть их входят, но поставь им условие, чтоб они не говорили о том, что их не касается, а не то услышат то, что им не понравится!»
И женщина обрадовалась и пошла и вернулась, и с нею трое кривых, с обритыми подбородками и усами. Они поздоровались и поклонились и отошли назад, а женщины поднялись им навстречу и приветствовали их и поздравили с благополучием и посадили их. И календеры увидели нарядное помещение и чисто убранную трапезу, уставленную зеленью, горящими свечами и дымящимися курильницами и закусками и плодами и вином, и трех невинных девушек, и воскликнули вместе: «Клянёмся Аллахом, хорошо!» Потом они обернулись к носильщику и нашли, что он весел, устал и пьян, и, увидев его, они сочли его одним из своих же и сказали: «Он календер, как и мы, он чужестранец или кочевник». И когда носильщик услышал эти слова, он встал и, вперив в них взор, воскликнул: «Сидите и не болтайте! Разве вы не прочли то, что на двери? Вы вовсе не факиры![29] Вы пришли к нам и распускаете о нас языки!» И календеры ответили: «Просим прощения у Аллаха, о факир! Наши головы перед тобою». Женщины засмеялись и, поднявшись, помирили календеров с носильщиком и подали календерам еду. И те поели и сидели беседуя, и привратница поила их, и чаша ходила между ними, и носильщик сказал календерам: «А вы, о братья, нет ли у вас какой-нибудь истории или диковинки, чтобы рассказать нам?» И жар разлился по ним, и они потребовали музыкальные инструменты, и привратница принесла им бубён, лютню и персидскую арфу, и календеры встали и настроили инструменты, и один из них взял бубён, другой лютню, а третий арфу, и они начали играть и петь, а девушки закричали так, что поднялся большой шум. И когда они так развлекались, вдруг постучали в дверь, и привратница встала, чтобы посмотреть, кто у двери.
А в дверь постучали потому, о царь, – говорила Шахразада, – что в эту ночь халиф Харун ар-Рашид[30] вышел пройтись и послушать, не произошло ли чего-нибудь нового, вместе со своим везирем Джафаром и Масруром, палачом его мести (а халиф имел обычай переодеваться в одежды купцов). И когда они вышли этой ночью и пересекли город, их путь пришёлся мимо этого дома, и они услышали музыку и пение, и халиф сказал Джафару: «Я хочу войти в этот дом и услышать эти голоса и увидеть их обладателей». – «О повелитель правоверных, – сказал Джафар, – это люди, которых забрал хмель, и я боюсь, что нас постигнет от них зло». – «Я непременно войду туда!» – сказал халиф, – и я хочу, чтобы ты придумал, как нам войти к ним». И Джафар отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» Потом Джафар подошёл и постучал в дверь, и привратница вышла и открыла дверь, и Джафар выступил вперёд, облобызал землю и сказал: «О госпожа, мы купцы из Табарии[31]. Мы в Багдаде уже десять дней, и мы продали свои товары, а стоим мы в хане купцов. И один купец пригласил нас сегодня вечером, и мы пошли к нему, и он предложил нам поесть, и мы поели, а потом мы некоторое время с ним беседовали, и он разрешил нам удалиться. И мы, чужеземцы, вышли ночью и сбились с дороги к хану, где мы стоим, и может быть, вы будете милостивы и позволите войти к вам сегодня ночью и переночевать, а вам будет небесная награда». Привратница посмотрела на пришедших, которые были одеты как купцы и имели почтённый вид, и, войдя к своим сёстрам, передала рассказ Джафара, и они опечалились и сказали ей: «Пусть войдут».
Тогда она вернулась и открыла им дверь, и они спросили: «Входить нам с твоего разрешения?» – «Входите», – сказала привратница, и халиф с Джафаром и Масруром вошли, и когда девушки увидели их, они поднялись им навстречу и посадили их и оказали им почтение и сказали: «Простор и уют гостям, но у нас есть для вас условие». – «Какое же?» – спросили они, и девушки ответили: «Не говорите о том, что вас не касается, а не то услышите то, что вам не понравится». И они ответили им: «Хорошо!» Потом они сели пить и беседовать, и халиф посмотрел на трех календеров и увидел, что они кривые на правый глаз, и изумился этому, а взглянув на девушек, столь красивых и прекрасных, он пришёл в недоумение и удивился. Затем начались беседы и разговоры, и халифу сказали: «Пей!», но он ответил: «Я намереваюсь совершить паломничество»[32]. И тогда привратница встала и, принеся скатерть, шитую золотом, поставила на неё фарфоровую кружку, в которую влила ивового соку и положила туда ложку снегу и кусок сахару, и халиф поблагодарил её и сказал про себя: «Клянусь Аллахом, я непременно вознагражу её завтра за её благой поступок!»
И они занялись беседой, и, когда вино взяло власть, госпожа дома встала и поклонилась им, а потом взяла за руку ту, что делала покупки, и сказала: «О сестрицы, исполним наш долг», – и сестры ответили: «Хорошо!» И тогда привратница встала, прибрала помещение, выбросила очистки, переменила куренья и вытерла середину покоя. Она посадила календеров на скамью у возвышения, а халифа, Джафара и Масрура на скамью на другом конце покоя, а потом крикнула носильщику: «Как ничтожна твоя любовь! Ты ведь не чужой, а из обитателей дома!» И носильщик встал и сказал, затянув пояс: «Что тебе нужно?» И она ответила ему: «Стой на месте!» Потом поднялась та, что делала покупки, и поставила посреди покоя скамеечку, а затем она открыла чуланчик и сказала носильщику: «Помоги мне!» И носильщик увидал двух чёрных сук, на шее у которых были цепи, и женщина сказала ему: «Возьми их», – и носильщик взял сук и вышел с ними на середину помещения.
Тогда хозяйка дома встала и, обнажив руки до локтя, взяла бич и сказала носильщику: «Выведи одну из этих сук!» И носильщик вывел суку, таща её на цепи, и она плакала и головой тянулась по направлению к женщине, а та принялась бить её по голове, и сука кричала, а женщина била её, пока у неё не устали руки. И тогда она бросила бич и, прижав суку к груди, вытерла ей слезы и поцеловала её в голову, а затем она сказала носильщику: «Возьми её и подай вторую». И носильщик привёл, и женщина сделала с ней то же, что с первой.
Сердце халифа обеспокоилось, и его грудь стеснилась, и ему не терпелось узнать, в чем дело с этими двумя суками. И он подмигнул Джафару, но тот повернулся к нему и знаком сказал: «Молчи!»
Затем госпожа жилища обратилась к привратнице и сказала ей: «Вставай и исполни то, что тебе надлежит», – и та ответила: «Хорошо!» Потом она поднялась на ложе (а оно было из можжевельника, выложенное полосками золота и серебра) и сказала привратнице и той, что делала покупки: «Подайте, что есть у вас!» И привратница поднялась и села возле неё, а та, что закупала приправы вошла в одно из помещений и вышла, неся чехол из атласа с зелёными лентами и двумя солнцами из золота, и, остановившись перед госпожой жилища, она распустила чехол и вынула оттуда лютню для пения. Она настроила струны и подтянула колки и, наладив лютню как следует, произнесла такие стихи:
А затем женщина воскликнула: «Ради Аллаха, сестрица, исполни свой долг передо мной и подойди ко мне!» И та, что делала покупки, ответила: «С любовью и охотой!» Она взяла лютню, прислонила её к груди и, ущипнув струны пальцами, произнесла:
И, услышав вторую касыду, госпожа жилища закричала: «Клянусь Аллахом, хорошо!» – и, опустив руку, разорвала свои одежды, как в первый раз, и упала на землю без памяти. А покупавшая встала и брызнула на неё водой и надела на неё вторую одежду, и тогда она поднялась и села и сказала своей сестре, которая закупала припасы: «Прибавь мне и уплати мой долг сполна. Осталась только эта мелодия»:
И покупавшая взяла лютню и произнесла такие стихи:
И когда женщина услышала третью касыду, она вскрикнула, и разорвала свою одежду, и упала на землю без памяти в третий раз, и опять стали видны следы ударов бичами. И календеры воскликнули: «Чтобы нам не входить в этот дом и переночевать на свалке! Наша трапеза расстроена тем, от чего разрывается сердце». И халиф обратился к ним и спросил: «Почему это?» – и они сказали: «Наше сердце смущено этим делом». – «Разве вы не из этого дома?» – спросил халиф. «Нет, – отвечали они, – мы увидели это место только сейчас». И халиф удивился и воскликнул: «Но тот человек, что подле вас, знает их дело!» Он мигнул носильщику, и того спросили об этом, и носильщик сказал: «Клянусь Аллахом, все мы в любви одинаковы! Я вырос в Багдаде, но в жизни не входил в этот дом до сегодняшнего дня, и моё пребывание у них – диво». – «Мы считали, клянёмся Аллахом, что ты принадлежишь к ним, а теперь видим, что ты такой же, как мы», – сказали они. И халиф вскричал: «Нас семеро мужчин, а их трое женщин, и у них нет четвёртого! Спросите их, что с ними, и если они не ответят по доброй воле, то ответят насильно». И все согласились с этим, но Джафар сказал: «Не таково моё мнение! Оставьте их – мы у них гости, и они поставили нам условие, и мы его приняли, как вы знаете. Предпочтительней молчать об этом деле. Ночи осталось уже немного, и каждый из нас пойдёт своею дорогою». Он мигнул халифу и сказал ему: «Осталось не больше часу, а завтра ты их призовёшь пред лицо своё и спросишь их». Но халиф поднял голову и закричал гневно: «Мне не терпится больше. Пусть календеры их спросят!» – «Моё мнение не таково», – сказал Джафар. И они стали друг с другом переговариваться о том, кто же спросит женщин раньше, и они, наконец, сказали: «Носильщик!»
Тут госпожа жилища спросила их: «О люди, о чем вы шепчетесь?» И носильщик поднялся и сказал: «О госпожа моя, эти люди хотели бы, чтобы ты рассказала им историю собак: в чем дело, отчего ты их мучаешь, а потом плачешь и целуешь их, и рассказала бы также о твоей сестре, и почему её били бичами, как мужчину? Вот их вопросы к тебе».
И женщина, госпожа жилища, спросила гостей: «Правда ли то, что он говорит про вас?» И все отвечали: «Да», – кроме Джафара, который промолчал. И когда женщина услышала их слова, она воскликнула: «Поистине, о гости, вы обидели меня великой обидой! Ведь мы раньше условились с вами, что те, кто станут говорить о том, что их не касается, услышат то, что им не понравится! Недостаточно вам, что мы ввели вас в наш дом и накормили нашей пищей? Но вина не на вас, вина на том, кто привёл вас к нам». Затем она обнажила руки, ударила три раза об пол и воскликнула: «Поторопитесь!»
Вдруг открылась дверь чулана, и оттуда вышли семь рабов с обнажёнными мечами в руках. «Скрутите этих многоречивых и привяжите их друг к другу!» – воскликнула она. И рабы сделали это и сказали: «О почтённая госпожа, прикажи нам снять с них головы». – «Дайте им ненадолго отсрочку, пока я спрошу их, кто они, прежде чем им собьют головы», – сказала женщина.
И носильщик воскликнул: «О покров Аллаха! О госпожа моя, не убивай меня по вине других! Все они погрешили и сделали преступление, кроме меня. Клянусь Аллахом, наша ночь была бы хороша, если бы мы избежали этих календеров, которые, войди они в населённый город, превратили бы его в развалины. Ведь говорит же поэт:
И когда носильщик кончил говорить, женщина засмеялась…» И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала одиннадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что женщина засмеялась от гнева и, обратившись ко всем, сказала: «Расскажите мне свою историю, – вашей жизни остался только час. Если бы вы не были знатными и вельможами своего народа или судьями, вы, наверно, не осмелились бы на это».
«Горе тебе, о Джафар, – сказал тогда халиф, – осведоми её о нас, а иначе мы будем убиты по ошибке. И говори с ней получше, или нас постигнет несчастье!» «Это лишь часть того, что ты заслуживаешь», – отвечал Джафар. И халиф закричал на него: «Для шуток своё время, а для дела своё!»
А между тем женщина подошла к календерам и спросила их: «Вы братья?» – и они ответили: «Нет, клянёмся Аллахом, мы только факиры и чужеземцы».
«Ты родился кривым?» – спросила она одного из них, и он ответил: «Нет, клянусь Аллахом! Со мной случились изумительная история и диковинное дело, и у меня вырвали глаз, и моя повесть такова, что, будь она написана иглами в уголках глаза, она стала бы назиданием для поучающихся». И она спросила второго и третьего, и они ответили то же, что первый, и сказали: «Клянёмся Аллахом, о госпожа, все мы из разных стран, и мы сыновья царей и правителей над землями и рабами». И тогда она обратилась к ним и сказала: «Пусть каждый из вас расскажет нам свою историю и причину своего прихода к нам, а потом пригладит голову и отправится своей дорогой».
И носильщик выступил первым и сказал: «О госпожа моя, я носильщик, меня нагрузила эта закупщица и пошла со мной от дома виноторговца к лавке мясника, а от лавки мясника к торговцу плодами, а от него к бакалейщику, а от бакалейщика к продавцу сладостей и москательщику, от них же сюда, и у меня случилось с вами то, что случилось. И вот весь мой рассказ, и конец!» И женщина засмеялась и сказала: «Пригладь свою голову и иди!» – И носильщик воскликнул: «Не уйду, пока не услышу рассказов моих товарищей!»
Изар – кусок полотняной или шёлковой ткани, в который завёртываются арабские женщины, выходя на улицу.
Ритль – мера веса, несколько меньше пятисот граммов.
Шабан – восьмой месяц мусульманского года.
Соломонова печать – растение из семейства лилейных, с цветком которого здесь сравниваю здесь уста красавицы.
Алиф – первая буква арабского алфавита, изображается в виде вертикальной черты.
Абу-Новас – один из значительнейших арабских поэтов эпохи расцвета халифата (убит около 810 года н. э.). В своих стихах он выступает как певец любви и вина и как язвительный, хотя несколько грубоватый, сатирик.
Календеры – монашеский орден, члены которого жили подаянием. Они носили одежду особого покроя и брили себе головы и бороды.
Факир – нищенствующий монах.
Харун-ар-Рашид – арабский халиф, правил в 709–809 годах. Исторический Харун ар-Рашид был непопулярен среди своих подданных и мало похож на героя сказок 1001 ночи.
Талбария (древняя Тизериада) – город в Палестине.
Собираясь в паломничество, мусульмане тщательно соблюдают предписания своей религии, которая, как известно, запрещает пить вино.