Глава 6
Свой отряд
Круг за кругом спортсмены бежали плотной группой; казалось, что все они друзья и поддерживают друг друга в этой гонке. Трибуны приглушённо шумели, предвкушая свирепый финишный спурт. Телевизор не мог передать ни ритма, ни рассчитанного ожесточения забега. Зрители сидели на веранде Серпа Иваныча Иеронова такой же тесной толпой, как и бегуны. Занавески на окнах были задёрнуты, чтобы закатное солнце не бликовало в цветном экране. Как обычно, Серп Иваныч занимал место в последнем ряду. Валерка пристроился сбоку. Его не интересовала Олимпиада, но ведь надо же как-то вырваться из своего отряда, и он отпросился у Горь-Саныча к Иеронову.
Удар спортивного колокола оповестил о финальном круге. Ускоряясь, бегуны растянулись в цепочку. И лидером вдруг стал странный негритосик – невзрачный, невысокий, с обширной залысиной, гладко блестящей от пота, и смешными кудряшками на висках и затылке. Такому бы в ТЮЗе выступать, а не на стадионе. Но нелепый негритосик быстро замолотил ногами, заработал локтями и, наклоняясь, понёсся к финишу, как чёрт, обогнав всех прочих.
– На дистанции десять тысяч метров победу завоевал Мирус Ифтер, спортсмен из Федеративной Демократической республики Эфиопия! – объявил комментатор.
– Староват уже для кросса, а втопил, как молодой! – с восхищением сказал на веранде кто-то из вожатых.
Хроника Олимпиады закончилась, когда солнце почти скрылось за Жигулёвскими горами. С Волги широкой волной плыл багряный свет заката. Расписные теремки пионерлагеря сияли всеми красками, словно обещания сказочных снов. Телезрители расходились взволнованные. Там, в телике, – напор, порыв, сражения Олимпиады, а здесь что? Чай с печеньем, пение комаров, гудок далёкого теплохода. Глухая дремота, а не жизнь.
Валерка незаметно свернул за угол иероновской дачи. Он не хотел возвращаться в отряд. Пускай там все уснут, тогда он и придёт. Нету сил видеть пацанов. Валерка сел на скамейку в тени. В памяти всплыло лицо Мируса Ифтера, схваченное телекамерой на финишном броске. Страшные вытаращенные глаза, острые скулы, запавшие щёки, белозубый оскал. Это не лицо победителя, вдохновенно летящего к триумфу. С таким лицом мчатся прочь от смертельной опасности. Похоже, что эфиопский негритосик всю дистанцию полагал других бегунов собратьями по спорту, а перед финишем внезапно осознал: они – враги! Они готовы столкнуть, затоптать, ославить его! И в надежде на спасение он отчаянно метнулся вперёд. Его гнал чистый ужас. Мирус Ифтер убегал от остальных спортсменов в диком нежелании быть рядом. Валерка догадывался, что Мирус Ифтер – это он сам.
– Не помешаю? – раздалось неподалёку.
Возле угла домика стоял Серп Иваныч.
– Извините, – Валерка вскочил. – Я уже ухожу…
– Да сиди, сиди, – ответил Серп Иваныч. – Места хватает.
Он тяжело опустился на другой конец скамейки. Он молчал, но Валерка почувствовал стеснение и даже горечь: и укрыться-то негде, чтобы побыть одному. Лагерь большой, а не отыскать уединённого уголка.
– Что-то случилось? – вдруг спросил Серп Иваныч.
– Ничего, – ответил Валерка.
– Я же вижу, – Серп Иваныч посмотрел на Валерку. – Тебе плохо.
– Да нормально… – упрямился Валерка.
– Обидели? Отругали? Запретили чего-нибудь?
Валерка не знал, что сказать.
– Можешь наврать, что по дому заскучал, – предложил Серп Иваныч. – Я сделаю вид, что поверил.
– А если я и вправду заскучал? – строптиво спросил Валерка.
– По дому скучают под одеялом с головой, – усмехнулся Иеронов. – А среди чужих прячутся, когда в своих разочаровался.
Валерка с удивлением покосился на старика: откуда тот знает?
– Люди не такие, как ты думал? Ждал от них что-то хорошее, верил в них, а они тебя подвели, обманули, оказались мелкими и равнодушными?
У Валерки в животе что-то дёрнулось, и глаза стали набухать слезами. Серп Иваныч говорил истинную правду – всё именно так, как Валерка и чувствовал. Валерка отвернулся и шмыгнул носом. Можно быть стойким, когда ты один, но, когда тебя поняли, сдерживаться не получается.
– Расскажи, – попросил Серп Иваныч. – Мне действительно интересно.
Лицо Иеронова странно светлело в сумраке. Тёмные глаза словно бы звали куда-то. И Валерке захотелось каким-то образом присоединиться к этому старику, быть рядом, любить его и слушаться, как мудрого учителя. Хорошо иметь такого деда. Или соседа в подъезде. Если бы Серп Иваныч был полководцем, Валерка, наверное, мечтал бы служить в его войске.
И он начал рассказывать. И про футбол Лёвы Хлопова, и про кружок пения, и про рисунки с танками и ракетами, и про Анастасийку с Беклей, и про пионерское собрание, на котором ему надавали по морде просто за то, что он не такой, как все. А он очень хотел быть как все, только при этом пусть все будут хорошими. Серп Иваныч не перебивал и задумчиво кивал.
– Эх, братец… – вздохнул он и положил руку Валерке на плечо.
Рука была большая, тяжёлая и по-молодому крепкая. Валерка ощутил, что она готова сжаться и цепко схватить, но не сжимается.
– Знаешь, в чём секрет? – спросил Серп Иваныч, глядя Валерке в глаза.
И во взгляде старика для Валерки опять разверзлась бездна, но теперь Валерку властно потянуло туда – там, в бездне, он тоже сделается мудрым, бесстрастным и всемогущим, как Серп Иваныч.
– Секрет в том, что люди могут отказаться от себя только ради большого дела. Не ради того, чтобы спеть песню или сыграть в футбол. А большое дело получается только тогда, когда люди думают о больших вещах. Если они думают о себе, о каких-то благах, о близких или друзьях, то рано или поздно предадут большое дело. Откажутся от него. И не станут такими, какими ты хочешь их видеть. Увы, мой мальчик, это так. У меня опыт.
– А у вас у самого когда-нибудь был такой надёжный отряд? – спросил Валерка. – Чтобы все заодно, и никто для себя?
– Был, – кивнул Серп Иваныч. – Был, но много-много лет назад… Кто-то погиб, кто-то до старости дожил, однако уже умер. Я последний остался.
– Теперь вы расскажите, – робко попросил Валерка.
Серп Иваныч посмотрел куда-то туда, где угас закат.
– Это случилось в восемнадцатом году. Уже разгорелась Гражданская война. Самару, Куйбышев по-нынешнему, захватили белые. В Царицыне, по-нынешнему в Волгограде, оборонялись красные. А мы с хлопцами жили в деревне при этих дачах. Батрачили на господ, которые здесь летом отдыхали. Дачи назывались Шихобаловскими – принадлежали буржую, владельцу паровых мельниц. А мы ещё мальчишками были – младше ваших вожатых… Но мы хотели к большевикам. И пронёсся слух, что от Царицына к Самаре двинутся боевые пароходы с красногвардейцами. Сюда, на дачи, белые сразу привезли батарею, чтобы с берега из пушек расстрелять царицынский десант. Мы с хлопцами посовещались и решили уничтожить эту батарею. А у нас и оружия-то не имелось, одни косы да вилы, лишь мой брат добыл где-то ржавый наган. Однако требовалось любой ценой выручить своих. Как сейчас помню, третьего августа вечером мы собрались за околицей и поклялись друг другу, что не струсим, не предадим. И ночью напали на белых…
Серп Иваныч замолчал и помял себе горло, словно охрип.
– Бой был беспощадный. Рубили мы и кололи среди этих дач направо и налево. А по нам стреляли из винтовок и револьверов. Но никто из хлопцев не убежал, не спрятался. Всё было кровью залито, кругом убитые лежали. Мы сорвали затворы с белогвардейских орудий, а потом захватили пароход, который стоял у пристани, и на нём ушли в Царицын. Меньше половины нас отсюда вырвалось. И через три дня в Царицыне нас приняли к Будённому… Вот те хлопцы и были моим отрядом. Мы вместе о большом деле мечтали. Даже не о советской власти – о новом мире, о новом человеке. Мы хотели, чтобы все люди стали другими. А что с нами произойдёт – это не важно.
Валерка озирался, оглядывая старинные дачи. Он и вообразить не мог, какое сражение здесь разгорелось. Как беззаветно погибали деревенские парни, чтобы десантные пароходы добрались до захваченного города…
Она вся была такая – далёкая Гражданская война! Полыхали пожары за горизонтом, и небо озаряли алые зарницы. С саблями наголо мчались в степной пыли будённовские эскадроны, и лёгкие тачанки на виражах косили из пулемётов ряды белых офицеров. Рокотали в вышине двухэтажные аэропланы, и лётчики в мотоциклетных очках вручную сбрасывали бомбы на вражеские штабы. Грохоча орудиями, вламывались на станции закованные в железо бронепоезда. В морях, вспарывая штормовые волны, плыли мятежные крейсера с башнями и дымящими трубами. Поднимались в штыковые атаки матросы с патронными лентами крест-накрест. Всадник-трубач одной рукой держал развевающееся красное знамя, а другой рукой подносил к губам горн. В те времена погода была как на Олимпиаде: всегда солнце, синева и белые облака. В те времена люди говорили о революции по всему земному шару и о свободном человечестве, и никто ничего не хотел для себя одного.
– Совсем стемнело уже, – Серп Иваныч снова потрепал Валерку за плечо. – Боюсь, опять будут тебя ругать. Пора тебе к своим ребятам.
– Да, конечно, – очнулся Валерка.
Свет в окнах старых дач, запах сосен, гавканье собак у пищеблока…
– И не расстраивайся понапрасну, – добавил Серп Иваныч. – Придёт твой срок, и обретёшь свой отряд. Не всё сразу, дружок.
Глава 7
Поророка
– Мне отлучиться надо, – сказал Игорь Саше. – Покараулишь пионеров?