– Я не сказала тебе, потому что мне на Сашу Плоткина плевать, – почти беззвучно произнесла Вероника.
Она не поворачивалась к Игорю. Игорь глядел на её твердый профиль. По лицу Вероники бегали синие и красные отсветы телевизора. И от тихих, беспощадных слов своей девушки Игорь не испытал никакого облегчения.
– Как это – плевать? Он ведь живой человек!
– Ну и что? – усмехнулась Вероника. – А я – не живой человек? Разве Плоткин меня спрашивал, хочу ли я быть его женой?
– Как не спрашивал? – изумился Игорь.
– Сашенька Плоткин – чудо-ребёнок. Его с детства в жопу целовали. У него просто в башке не укладывается, что девушка может отказаться выйти за него замуж. Короче, это не я, а он постановил, что мы поженимся. А все вокруг и поверили, ведь это же Сашенька Плоткин, такая прекрасная партия! Но я ничего ему не обещала. Если он не допетривает – значит, сам дурак.
Перед Вероникой сидели тёзки Максим и Кирилл, вожатые. Максим оглянулся и возмущённо прошептал:
– Кончайте там бормотать, смотреть мешаете!
Игорь уже открыл рот, чтобы упрекнуть Веронику – мол, надо было всё объяснить Саше, но промолчал. Ситуация понятна. Да, Веронике следовало отшить Плоткина, – а что потом? А потом ничего хорошего. Золотой мальчик мог обидеться и нажаловаться родителям, и строптивая студентка птицей бы вылетела из института, дабы не действовать травмированному юноше на нервы. Так что Веронике проще было всё спускать на тормозах: потихоньку расшатывать планы Сашеньки, ожидая, когда тот сам от них откажется.
В груди у Игоря запекло от сочувствия к Веронике.
– Выдающихся результатов на Двадцать вторых летних Олимпийских играх добился ленинградский гимнаст Александр Дитятин, воспитанник спортивного общества «Динамо»! – сообщил диктор в телевизоре.
Игорь смотрел в экран. Мускулистый атлет с героическим лицом творил какие-то чудеса: он словно бы без всяких усилий одним пружинистым прыжком взмывал с голубого помоста в воздух и переворачивался через голову; он фантастически вертелся над конём, растопырив ноги как ножницы; он крутил обороты на турниках и перелетал с перекладины на перекладину – так у жонглёра вращающиеся кольца бегают с руки на руку. Казалось, что для этого спортсмена отключили земное притяжение, и он, точно космонавт, парит в невесомости, отталкиваясь от невидимых опор, красиво изгибается и раскидывает руки в кульбитах высшего пилотажа.
Игорь ощутил себя полным ничтожеством, и ему стало стыдно за свой эгоизм. Он заподозрил Веронику в корысти, а сам и мысли не допустил, что ей и так приходится весьма несладко, и уже давно. Игорь испытал жгучую потребность оправдаться перед Вероникой чем-то хорошим, настоящим.
– Меня сегодня Свистунова к себе вызвала, – зашептал он. – Рассказала про тебя и Плоткина. И поставила ультиматум: или я с тобой завязываю, или она пишет на меня докладную в универ, чтобы отчислили.
– Вот и тебе отскочило, – хмыкнула Вероника. – А Свистухе мы зачем?
– Она боится, что родители Плоткина вздуют её за то, что распустила вожатых в лагере, то есть нас с тобой. А у неё планы всякие на карьеру.
– Сволочь.
– Сволочь, – согласился Игорь.
Впереди снова зашевелился Максим.
– Ну, просил же заткнуться! – страдальчески прошипел он.
– Сам заткнись, – ответил Игорь.
– Мне плевать на Плоткина, – Вероника будто не заметила мучений Максима. – Мне плевать на Свистуху. На всех плевать. Ненавижу жить так, как они мне приказывают. Я не собачка, чтобы сидеть и лежать по команде!
Игорь понял: их любовь в безопасности. Никто не заставит Веронику бросить его. Они будут вместе столько, сколько сами захотят.
– Давай свалим отсюда, – предложила Вероника. – Не будем ждать ночи. Пускай они все сдохнут от злости и зависти.
Игорь смотрел в телевизор и улыбался. Там, на Олимпиаде в Москве, люди боролись за то, чтобы стать лучшими в мире, боролись, напрягая все силы в яростной борьбе с земным притяжением или в бешеном спурте на вираже, и всё-таки побеждали. А ему даже бороться не надо, вот ведь удача, и для победы достаточно просто убежать с Вероникой в лес.
Глава 5
Проверка мозга
Пищеблоковский пёс Бамбук знал: маленькие люди иногда собираются в укромных местах пионерлагеря и жрут разные вкусности; надо ненавязчиво быть рядом, и тогда угощение гарантировано. Бамбук, улыбаясь, лежал в траве, дружелюбно хлопал хвостом по жёлтым цветам золотарника и наблюдал. Валерка, Гельбич, Гурька, Титяпкин и Горохов сидели на коленях возле дальнего угла своего корпуса и тёрли о кирпичи куски сосновой коры.
– По закону, кто победит, тот берёт конфеты, – сказал Горохов.
В Родительский день все получат подарки, и делёж начался заранее.
– А сколько можно брать? – спросил Гурька.
– Сколько хочешь, но не больше двух.
К перераспределению благ Валерку допустили только из милости. Он сразу предупредил, что родители к нему не приедут, значит, конфет у него не будет; однако Лагунов – слепошарый, и вероятность его победы равна нулю, поэтому пацы разрешили Валерке участвовать в затее просто для компании, чтобы корабликов получилось больше и морской бой был интереснее.
Кораблики делали из сосновой коры. Ещё при заселении Рин Хална обшарила вещи мальчишек и отняла ножи, и теперь приходилось изготовлять кораблики трудоёмким методом трения. Удобнее было тереть куски коры об асфальт Пионерской аллеи, но там остались бы коричневые следы, а вожатки запретили пачкать асфальт, так как в Родительский день на аллее проведут конкурс рисунков мелом. Пацы вынуждены были использовать кирпичную кладку фундамента. Однако препятствия никого не останавливали.
– Хорошо тебе в очках, – сказал Валерке Гельбич. – На футбол не гонят.
– Мне бы тоже, блин, очки, – согласился Гурька. – Меня тоже футбол задрал. Ты как зрение потерял, Валерыч?
– Осложнение после ангины, – с гордостью сообщил Валерка.
– Блин, везёт же дуракам, – расстроился Гурька. – Пацы, какую таблетку надо выпить, чтобы ангиной заболеть? Я у доктора скоммуниздю.
– Надо простыть очень сильно, почти до смерти, тогда и заболеешь, – объяснил Валерка. – А таблеток для ангины врачи пока ещё не изобрели.
– Ничё эти доктора не умеют! – буркнул Титяпкин.
Он тоже был не прочь носить очки и косить от футбола.
Гельбич, задумавшись, с такой силой надавил на кусок коры, что тот сломался пополам. Гельбич тупо посмотрел на корявый обломок в руке и с неожиданной злостью запулил его в дальние кусты. Бамбук, который сам себя ввёл в заблуждение, тотчас с места метнулся за обломком.
– Короче, пацы, революцию надо делать, и всё! – с отчаяньем произнёс Гельбич. – Надо Хлопова свергать. Иначе нам капец.
– А как свергать? – удивился Горохов. – Такого закона нету!
– Я всё прикинул, – сказал Гельбич. – Слушайте, – он понизил голос, и пацаны подползли поближе. – У Цыбастыша есть джопсы. Лежат в чемодане. Мы возьмём их и переложим в чемодан Хлопова. Все подумают, будто это Лёвчик штаны своровал. А за воровство его из лагеря выгонят. Так что в Родительский день Хлопова отдадут родакам, чтобы домой увезли.
Пацаны молчали, размышляя. Гельбич тревожно вглядывался в хмурые лица заговорщиков. А Валерке план революции не понравился.
– Это плохо, Венька, – неохотно сказал он.
Хотя почему плохо? А пить кровь у товарищей – хорошо?
– Ты вообще молчи, Лагунов! – набросился на Валерку Гельбич. – Ты не при делах! Ты не страдал, как мы страдали!