— Ладно, пап. Никаких проблем.
Не телефонной линии образовалась тишина.
— Ну, ты хотя бы начинаешь ценить то, что мы сделали для тебя. Сколько тебе нужно, сынок?
— Несколько сотен долларов.
— Я переведу их тебе на счет завтра. Ты знаешь, Маттиас, я вынужден тебе помогать. Только из-за того, что ты принял самое сложное решение о будущем…
Я рассмеялся. Он не мог перебороть себя.
— Я устроюсь на работу и все тебе верну. Спасибо, пап. — Я повесил трубку.
Звонить ему было неприятно, но мне было плевать. Я мог думать только о том, через что прошла Грейс, на какие жертвы пошла, чтобы играть. Она верила в музыку, была убеждена, что ради нее можно пойти на многое, а что есть вера, если не терпение и выдержка? Вот чему я у нее научился: как верить в себя и в свое творчество.
Я почувствовал это к Грейс прежде, чем облек чувство в форму. Я произносил это слово миллион раз, но прежде оно звучало не так, как сейчас, когда я вкладывал в него смысл. Когда я думал о том, что между нами, было неважно, что мы всего лишь друзья. Я любил ее.
8
.Ты изменил меня
ГРЕЙС
Даже несмотря на то, что я до совершенства отточила искусство бега с виолончелью за спиной, следующим утром это не помогло мне не опоздать на занятия. К счастью, я нравилась профессору Порнделу, и его занятия давались мне довольно легко, хоть я и не была любимицей преподавателя, как назвала меня Татьяна. От меня требовалось всего лишь играть на виолончели, а это у меня получалось хорошо. Чаще всего я закрывала глаза, забывала обо всем и растворялась в музыке. Но эта пятница была другой.
— Ты снова опоздала, Грейсленд.
— Грейс, — поправила я его, доставая из чехла виолончель и смычок.
Из смычка торчало несколько оборванных струн, и я постаралась вырвать их, пока Дэн нависал надо мной в своих брюках цвета хаки, затянутых ремнем слишком высоко, и оранжевой футболке поло на два размера меньше, чем нужно было. Я устремила на него раздраженный взгляд, чтобы дать понять, что сердита из-за незаслуженного внимания.
— В чем дело? — спросила я.
Он выхватил струну из моей руки и стал изучать ее.
— Это нейлон.
— Я знаю.
— Ты первая виолончель, Грейс. Добудь качественный смычок. Почему ты пользуешься таким непотребством? — Часть его усов топорщились над его верхней губой и двигалась, пока он говорил.
— Я член общества защиты животных. Я не использую смычки с конским волосом.
Я видела, как тело Татьяны, сидевшей передо мной, затряслось от смеха. Порндел усмехнулся.
— Да ладно. Серьезно?
Я фыркнула.
— Новый смычок будет на следующей неделе. — Я знала, что не могу его себе позволить, но он был прав — нейлоновый смычок — непотребство.
— Договорились. Ладно, ребята, начнем с «Канона» Пахельбеля.
Татьяна громко вздохнула. Нам осточертело играть эту песню. Казалось, будто каждый учитель музыки готовит нас к участию в одном из тех квартетов, что играют на свадьбах. «Канон» Пахельбеля, «Музыка на воде» Генделя и «Свадебный марш» въелись в наши мозги и мышцы так глубоко, что я буквально начинала верить, будто они влияли на мои способности играть другие композиции.
Порндел вышел вперед класса и начал отсчет от трех. Я толкнула стул Тати и прошептала ей: «Ирландский стиль». Мы приступили к игре согласно традиции, а затем медленно изменили ритм, перебив всех в комнате. Многие прекратили играть и просто пялились на то, как мы с Тати превращали классическую композицию в ирландскую джигу. Студенты-музыканты с чувством юмора отложили свои инструменты в сторону и начали ритмично хлопать, а некоторые даже пытались подыгрывать. В конце мы сорвали короткие аплодисменты, а Порндел стоял перед нами как каменное изваяние со скрещенными на груди руками.
— Миленько. Может, вы двое станете уличными исполнителями. Одному Богу известно, как отчаянно Нью-Йорк нуждается в уличных музыкантах.
Я молчала, потому что и так ходила по тонкому люду, но Татьяна решила вставить слово.
— Профессор Порн… дел… — Я рукой хлопнула себя по рту, чтобы не расхохотаться, а Тати тем временем продолжала с абсолютно безразличным выражением лица. — Нам просто нужно было разбавить ритм.
Он кивал как болванчик целых пять секунд.
— Ладно. Все равно сегодня я себя чувствую неважно. Все на сегодня свободны. Порепетируйте в парке на свежем воздухе. Вернемся к этому завтра.
Я потянулась, чтобы расстегнуть чехол для виолончели, аж две секунды радуясь происходящему, а потом почувствовала, как надо мной навис Порндел.
— Кроме тебя, Грейс. Задержись.
Я застыла, сидя на стуле и уставившись на его бежевые топсайдеры. В желудке появилось неприятное ощущение. Мне было интересно, дождется ли он, пока все уйдут, чтобы сделать предложение.
Скрестив руки и ноги, я уселась в холодном металлическом стуле поудобнее и стала ждать, пока все студенты соберутся. Тати обернулась и посмотрела на меня с непониманием. Убирая вьющиеся волосы в конский хвост, она прошептала:
— Почему он хочет, чтобы ты осталась?
Я пожала плечами.
— Без понятия.
— Эй, хотите с Мэттом вечером куда-нибудь сходить? Брэндон хочет напиться.
— Почему ты всегда думаешь, что я буду с Мэттом? Мы не встречаемся.
Она закатила глаза.
— Я знаю, знаю, вы не встречаетесь. А думаю я, что ты будешь с Мэттом, потому что вы всегда вместе.
— Вообще-то, мне нужно учиться. Сегодня я останусь дома. Мэтт может заниматься чем ему угодно.
Казалось, все думали, что мы с Мэттом пара. Я чувствовала давление из-за подачи заявления на аспирантуру, что вроде бы было логичным следующим шагом, но я словно не могла отвечать за себя, когда дело касалось Мэтта. Мне хотелось быть с ним каждую секунду дня, но от этого страдали мои оценки, и я знала, что перестану быть первой виолончелью из-за своих глупых шуточек.
— Почему бы вам просто не перепихнуться уже и разобраться со всем?
Как раз в этот момент подошел Порндел.