Я сглотнула, пытаясь не расплакаться, но тело меня предавало. Тату-мастер отошел от нас, оставив наедине. Мэтт встал со стула и нежно меня обнял, прижимая к той частисвоей груди, на которой не была заклеена татуировка.
— Поэзия — всего лишь свидетельство жизни. Если жизнь пылает ярко, то поэзия — лишь ее пепел.
Он зарылся лицом в мои волосы.
— Моя жизнь пылает ярко.
Да, но надолго ли?
Несмотря на то, что тату еще заживала, за ночь я ее поцеловала, должно быть, раз сто. Он в ответ целовал меня в шею и рассказывал, как сильно будет скучать по его зеленоглазой голубке, а я назвала его размазней, после чего мы рассмеялись, а еще чуть позже я заплакала.
Следующим утром Тати одолжила у отца «крайслер», чтобы отвезти Мэтта в аэропорт. Мэтт же тем временем упаковывал те вещи, что не брал с собой, чтобы отослать их обратно в Лос-Анджелес.
— Почему ты отсылаешь вещи обратно? Ты можешь оставить их в моей комнате. — Я лежала на животе на его кровати и наблюдала за его торопливыми сборами.
— Я не хочу, чтобы тебе приходилось разбираться с чем-либо, касающимся меня.
— А я хочу разбираться с тем, что касается тебя.
Он остановился и посмотрел на меня.
— Так будет лучше.
— Но ты же вернешься?
— Конечно, но надеюсь, что у меня будет работа, чтобы я смог жить в настоящей квартире. Я не вернусь в Нью-Йорк, чтобы жить в общежитии для старшекурсников.
— Оно для тех, кто на старших курсах. Я буду в другом общежитии, когда ты вернешься, — пробормотала я в подушку.
— Вот тебе еще одна причина. Не хочу, чтобы ты таскала мои пожитки, если просто могу их отправить в Лос-Анджелес и забрать оттуда, когда понадобится. — Мэтт был расстроен.
— Ты улетаешь всего на несколько месяцев, Мэтт. Слишком много мороки.
— Ты права, но кто знает.
Это было неподходящее время для фразы: «Кто знает».
— Иди сюда, — сказала я.
Я перекатилась на спину и раскрыла руки для объятий. На мне было его любимое платье. Он оглянулся через плечо и его взгляд смягчился. Крадясь, он улыбался мне своей самой милой и сексуальной улыбкой. Когда он наклонился, чтобы поцеловать меня, я остановила его прежде, чем он коснулся моих губ, и прошептала:
— Ты останешься, если я попрошу?
Он резко отстранился и скрестил руки на груди, наклоняя голову.
— А ты попросишь? — Разочарование читалось в каждой черточке его лица.
Лежа под ним, я чувствовала себя ранимой как никогда. Мне хотелось попросить его остаться, но как я могла быть такой эгоистичной? Если я попрошу, то будет ли он меня любить меньше? Если вообще будет. Я не могла отнять его мечту в угоду своей. Не посмела бы. Я бы не стала уничтожать то, что он создал.
— Ответь мне. Ты, блядь, собираешься попросить меня отказаться от этого?
Я этого не хотела, но мне нужно было знать, смог бы он все бросить или нет?
— А ты останешься, если я попрошу?
Он сжал челюсти. Его дыхание было тяжелым. Сквозь стиснутые зубы он процедил:
— Останусь, но возненавижу тебя за это. Так что, давай, проси. Вперед. — Казалось, что он издевался надо мной. Я расплакалась. — Давай, попроси меня, блядь, остаться и работать в «ФотоХат», пока ты будешь в аспирантуре. Дерзай.
Я покачала головой, но не смогла выдавить и слова.
Он нагнулся и ладонями жестко обхватил мое лицо, чтобы посмотреть мне прямо в глаза.
— Твою мать, Грейс, это не прощание. Это «До встречи». Скажи мне, что сможешь справиться, прошу тебя. Скажи, что ты выдержишь.
Я дышала слишком часто. Мэтт был зол, но в его лице читалась не только свирепость, но и нескрываемая любовь.
— Мы не давали друг другу обещаний, — прошептала я. — Прости, что подняла эту тему. Мы просто посмотрим, что из этого выйдет, ладно? Это всего лишь «До встречи».
Он кивнул.
— Именно так.
Ты сказал мне, что я твоя, а ты мой.
Шмыгая, я попросила:
— Люби меня.
И он любил, нежно и бережно, и настолько эмоционально, что после, когда он меня обнимал, я обливалась слезами, ведь насколько бы долгими эти объятия ни были, этого было недостаточно.
Несколько часов спустя мы поехали в аэропорт «Кеннеди». Пока я провожала Мэтта к выходу на посадку, Тати ждала в машине.
— Попытаюсь позвонить тебе так скоро, как получится.
— Хорошо. Где ты будешь?
— Сначала в Северной Боливии. — Он скинул походную сумку с плеча и поставил ее на пол, не отводя взгляда от своей обуви. — Грейс, я не знаю, насколько далеко буду. Ты можешь не слышать от меня ничего достаточно подолгу, но я буду тебе писать, и мы разберемся, как перезваниваться. — Он прищурился, словно мы запоминали лица друг друга. — Грейс, это Порндел купил фото.
— Я знаю. — Я моргнула. — Ты молчал, чтобы сказать мне об этом сейчас?
— Просто подумал, что тебе стоит знать. Он хороший парень.
— Как это мило с твоей стороны. И как мило с его, — ответила я саркастично.
— Мне не хотелось, чтобы ты выяснила, что я знал и не рассказал тебе.