- О, нет! Он не хочет, чтобы я самостоятельно торговала акциями. Он меня об этом просил.
Он готов их покупать и продавать для меня, но я никогда ничего не покупала без его согласия. Я
боюсь, он рассердится.
- Все будет хорошо, - успокаивающе сказал Хейли. - Он великолепный биржевик и сразу
сообразит, что делать. - Видя, что она отрицательно качает головой, он добавил со скрытой
издевкой: - Либо вам придется доплатить пару тысяч, чтобы сохранить свои акции.
Такая альтернатива мгновенно привела ее в чувство. Она обошла всю контору и нашла меня
перед котировочной доской, где я наблюдал за тем, как слабеет рынок, и рассказала мне обо
всем. Я был великодушен, но строг: «Ты глупая девчонка! Никогда не лезь в эти дела!»
Она, разумеется, с готовностью пообещала, и я вернул ей ее пятьсот долларов, после чего
она и ушла вполне счастливая. К этому моменту курс застыл окончательно.
Было нетрудно понять, что случилось. Визенштейн был хитрым человеком. Он рассчитал,
что миссис Ливингстон перескажет мне свой разговор с ним и я начну изучать акции. Он знал,
что меня привлекает любая активность и что если я вхожу в дело, то ставлю по-крупному.
Думаю, он рассчитывал, что я куплю десять или двадцать тысяч акций.
В жизни не слышал о более хитроумной и артистической подставке. Но он ошибся. Да
иначе и быть не могло. Во-первых, юная дама как раз в тот день получила в подарок пятьсот
долларов, а потому была в более авантюрном настроении, чем обычно. Она хотела выиграть
совершенно самостоятельно и очень по-женски представила себе, как это все будет
замечательно, так что искушение оказалось неотразимым. Она знала, как я отношусь к
дилетантам на бирже, и поэтому не рискнула ни о чем мне рассказать. Визенштейн с ней
ошибся.
Но он ошибался и в отношении меня. Я никогда не принимаю советов и наводок, а
настроение у меня на тот момент было вполне медвежьим. Он думал привлечь меня к покупке
акций «Олова Борнео», демонстрируя их активность и рост на три пункта. Но именно это
подтолкнуло меня начать продажу всего рынка как раз с этих акций.
После разговора с миссис Ливингстон моя жажда опустить это «Олово» еще окрепла.
Каждый день сразу после открытия и незадолго до закрытия биржи я помаленьку продавал эти
акции и наконец увидел возможность извлечь немалую прибыль из этих продаж на понижение.
Я всегда считал, что торговать по наводке - это верх дурости. Сам я, видимо, не создан
природой, чтобы следовать чужим советам. Иногда я думаю, что любители конфиденциальной
информации чем-то подобны пьяницам. Всегда есть такие, кто не может устоять и всегда ищет
дозу, без которой счастье кажется им невозможным. Ведь так легко настроить слух и впитывать
советы. Чтобы тебе сказали, что именно нужно делать - и притом нечто простое и легкое, -
чтобы стать счастливым, - это же великолепно, почти именины сердца. Это не столько
ослепленность собственными желаниями, сколько надежда, спеленутая нежеланием хоть как-то
мыслить.
И ведь такую болезненную зависимость от чужих мнений и слухов встречаешь не только
среди любителей и новичков. Профессиональные торговцы, работающие в зале биржи, в этом
смысле столь же хороши. Я абсолютно уверен, что многие из них недолюбливают меня, потому
что я никогда никому не давал советов. Ведь если я скажу кому-нибудь: «Продай пять тысяч
стальных!» - он послушается и продаст. Но если я скажу ему, что у меня медвежье отношение ко
всему рынку, и детально ему растолкую, почему я сейчас так воспринимаю рынок, ему не
захочется вникать и он будет злиться на меня за то, что я отнял у него время, рассказывая об
общих тенденциях рынка, вместо того чтобы дать точный и определенный совет, как сделал бы
настоящий филантроп, которых много на Уолл-стрит и которые всегда рады подарить
миллиончик друзьям, приятелям и вовсе незнакомым.
Свойственная людям вера в чудеса рождается из неумеренного желания надеяться. Есть
люди, для которых надежда как пьяный загул, и это постоянное опьянение надеждой создает