научила меня игре. И при этом она не жалела розог.
Помню свой первый день в Нью-Йорке. Я уже рассказывал о том, как игорные дома, отказав
мне в праве заниматься своим делом у них, толкнули меня на поиски нормального брокерского
дома. Один из мальчиков в конторе, в которой я впервые начал работать, работал на братьев
Хардинг, которые были членами Нью-йоркской фондовой биржи. Я приехал в этот город утром
и еще до часу дня открыл в фирме счет и был готов приступить к торговле.
Невозможно объяснить, насколько естественным было для меня делать здесь то самое, чем
я занимался раньше в игорных домах, где я ставил на колебания котировок и отлавливал малые,
но гарантированные изменения цен. Никто не попытался настроить меня правильно или
показать мне важные особенности нового дела. Если бы кто-нибудь сказал мне, что здесь мой
метод не сработает, я все равно испытал бы его, потому что только одна вещь может доказать
мою неправоту - это потеря денег. И моя правота сводится только к одному - делать деньги. Это
и есть спекуляция.
Это были чудные деньки, и рынок был очень активным. А это всегда поднимает настроение
у нашей братии. Я сразу почувствовал себя как дома. Передо мной была старинная подруга -
доска котировок, и говорила она на языке, который я освоил, когда мне еще не было пятнадцати.
Здесь был парнишка, который делал ту же самую работу, что и я в своей первой конторе. Здесь
были клиенты - точно такие, как везде, - и они смотрели на доску либо стояли рядом с
биржевым телеграфом, выкликая цены и обсуждая рыночные новости. Вся механика выглядела
точно как та, к которой я привык. Этим воздухом я дышал с тех пор, как выиграл на акциях
«Барлингтон» мои первые деньги - 3,12 доллара. Тот же биржевой телеграф и точно такие же
игроки, а значит, и такая же игра. И не нужно забывать, мне было только двадцать два. Я,
похоже, думал, что знаю игру от А до Я. А почему же мне было так не думать?
Я наблюдал за доской и видел нечто привлекательное. Цены двигались так, как следовало.
Я купил сотню по 84. Меньше чем через полчаса я их продал по 85. Затем я увидел еще что-то
симпатичное и поступил точно так же: за очень короткое время срубил три четверти пункта. Это
было недурное начало, не так ли?
Ну, и в результате моего первого дня в качестве клиента уважаемого брокерского дома,
поучаствовав в торгах только два часа, я пропустил через свои руки одиннадцать сотен акций. Я
покупал и продавал. А чистый итог операций свелся к тому, что я потерял одиннадцать сотен
долларов. Иными словами, после первой попытки половина всего, что я имел, растаяла как дым.
А при этом некоторые сделки были для меня прибыльными. Но чистый результат дня - минус
тысяча сто долларов.
Меня это не тревожило, потому что мне казалось, что я все делал правильно. Все мои
движения были расчетливы и разумны, и, если бы я работал в конторе «Космополитен», ушел бы
не с пустыми руками. Потерянные мной одиннадцать сотен долларов ясным языком говорили
мне, что машина работает не так, как следует. Но пока машинист все делает как надо,
тревожиться не о чем. В двадцать два невежество не является коренным недостатком.
Спустя несколько дней я сказал себе: «Я не могу торговать таким образом. Биржевой
телеграф не помогает, как следует!» Но в тот раз я не стал докапываться до сути дела и оставил
все, как было. Так оно и шло, плохие дни перемежались хорошими, и наконец я проигрался
вчистую. Я отправился к старине Фуллертону и уговорил его ссудить мне пять сотен долларов. А
потом я вернулся из Сент-Луиса, как уже рассказывал раньше, и привез деньги, которые я снял
там с брокерских лавочек, а их я всегда мог обыграть.
Теперь я играл осторожнее, и какое-то время дела мои пошли лучше. Когда у меня завелись
деньжата, жизнь стала веселее. Я завел друзей, и мы отлично развлекались. Ведь мне еще не
было двадцати трех; я был в Нью-Йорке один, и кошелек был набит легкими деньгами, а в душе
была твердая уверенность, что я уже начал понимать новую для меня игру.
Я начал учитывать, что мои приказы будут на бирже выполнены с известной задержкой, и