попытался принять оскорбленный вид, а я стоял невдалеке и безучастно смотрел на все это. Но
большинство других клиентов начали подбираться поближе к скандалу, как бывает всегда, когда
разговор идет на повышенных тонах и все выглядит как свара между клиентом и клерком. Люди
хотят сами понять, в чем там дело и не идет ли речь о ненадежности заведения.
Клерк, который был кем-то вроде помощника управляющего, вышел из своей будки,
подошел к моему приятелю и посмотрел сначала на него, а потом на меня.
- Занятно, - медленно сказал он, - это чертовски занятно, что вы никогда не совершаете
здесь никаких операций, если рядом нет вашего приятеля, Ливингстона. Вы просто сидите и
часами рассматриваете доску. И от вас ни звука ни шороха. Но стоит ему появиться, и вы сразу
становитесь очень деятельным. Может, вы играете и самостоятельно, но в этом заведении вы
больше играть не будете. Мы не намерены разоряться из-за того, что Ливингстон вам
подсказывает.
Что ж, этот источник денег иссяк. Я, правда, успел скопить несколько сотен и теперь
размышлял, как бы их повыгодней использовать, поскольку стремление набрать денег и
вернуться в Нью-Йорк делалось все более неотвязным. Я чувствовал, что в следующий раз у меня
все наладится. У меня было время, чтобы спокойно поразмыслить о дурацких ошибках в игре, да
к тому же издали многое делается видным. Теперь настоятельнейшей проблемой стало - как
раздобыть денег.
Как-то я в холле гостиницы толковал с несколькими знакомыми мне биржевиками.
Разговор шел об акциях. Я высказал замечание, что рынок нельзя обыграть, потому что брокеры
неточно исполняют приказы.
Один посмотрел на меня и спросил, каких брокеров я имею в виду.
Я сказал: «Лучших в мире». И он еще раз спросил - кого. Было видно, что он не поверил, что
я имел дело с первоклассными брокерскими домами.
Я объяснил, что имел в виду любого члена Нью-Йоркской фондовой. Дело не в том, что они
плохо работают или вредят, просто, когда ты отдаешь приказ о покупке, ты не можешь знать
цены, пока не получишь отчет от брокера. Курс чаще меняется не на десять-пятнадцать пунктов,
а на один-два. Но тот, кто находится вне торгового зала биржи, не в силах отлавливать
маленькие колебания из-за задержек во времени. И еще я сказал, что, если бы мне не мешали
играть по-крупному, я бы предпочел играть в какой-нибудь брокерской лавочке.
Я никогда прежде не видел мужчину, который сейчас заговорил со мной. Его звали Робертс,
и он выглядел очень дружелюбным. Он отвел меня в сторону и спросил, случалось ли мне
торговать на других биржах. Еще он сказал, что знает фирмы, являющиеся членами хлопковой и
сельскохозяйственной бирж, а также ряда более мелких фондовых бирж. Эти фирмы очень
внимательны к клиентам и особое внимание обращают на точность исполнения их приказов. Он
сказал, что они поддерживают доверительные отношения с самыми большими и крутыми
домами, входящими в Нью-йоркскую фондовую, а поскольку они образуют пул и обеспечивают
оборот на сотни тысяч акций в месяц, в Нью-Йорке с ними обходятся намного
предупредительней, чем с любым частным клиентом.
- Они действительно очень внимательны к мелким клиентам, - сказал он. - Они решили
стать главными в торговле с другими городами и заказу на десять акций уделяют столько же
внимания, что и заказу на десять тысяч. Они умеют работать, и они работают честно.
- Ну, хорошо, - возразил я. - Но если они выплачивают биржам их законную восьмую часть
пункта, что же им самим остается?
- Ну да, предполагается, что они выплачивают восьмую часть. Но - вы ж понимаете! - и он
подмигнул.
- Это понятно, - кивнул я. - Но штука-то в том, что биржевые фирмы не пойдут на дележ
комиссионных. Биржевой комитет скорее смирится с обвинением в убийстве, поджоге или
двоеженстве, чем пойдет на то, чтобы обслуживать посторонних меньше чем за кошерную одну