На следующий день, когда в прессе появились подробности катастрофы, рынок начал
сдавать, но все еще медленнее, чем следовало. Хорошо понимая, что ничто на свете не может
устоять против сильного землетрясения, я удвоил ставку и продал еще пять тысяч акций. К
этому моменту многие уже поняли, что произошло, и мои брокеры были на моей стороне. Ни в
их, ни в моих действиях не было ни тени безрассудства. На следующий день рынок, наконец,
начал реагировать должным образом. Начался настоящий обвал. И натурально, я не упустил
своего шанса. Я еще раз удвоил и продал еще десять тысяч акций. Таков был единственно
возможный способ игры.
Я не думал ни о чем, кроме того, что я прав - прав на сто процентов, и что удача свалилась
на меня с неба. Теперь мне оставалось только воспользоваться ею. Я продал еще. Думал ли я в то
время, что, выставив на продажу без покрытия такую громадную линию, я рискую и что подскок
курса может сожрать не только бумажную прибыль, но и вложенные деньги? Я даже не могу
сказать, задумывался ли об этом, но если и задумывался, то практически не принимал в расчет
этой возможности. Это не было безрассудством. Я на самом деле играл осторожно,
консервативно. Нет в мире сил, которые могли бы устранить последствия землетрясения, не так
ли? Ведь компания не в состоянии за ночь восстановить разрушенные постройки, да еще
бесплатно, задаром, не тратя денег, ведь не могла? Даже все деньги мира не помогли бы
мгновенно устранить последствия катастрофы, так ведь?
Я не ставил деньги вслепую. Я не был безумным медведем. Я не был опьянен успехом или
мыслью, что вся страна может рухнуть вслед за почти стертым с карты Фриско. Нет, конечно! Я
не ожидал всеобщей паники. Уже на следующий день я закрыл сделку. Я сделал двести
пятьдесят тысяч долларов. Тогда это был мой самый большой выигрыш с самого начала участия
в спекуляциях. Все было сделано в несколько дней. Биржа не обращала внимания на
землетрясение первые один или два дня. Они будут рассказывать, что причина в том, что первые
сообщения были не столь уж тревожными, но я думаю, что дело в ином. Публике потребовалось
время, чтобы изменить свое понимание Рынка акций. Даже профессиональные биржевики
отреагировали большей частью с задержкой и без понимания.
У меня нет для этого никакого объяснения, ни житейского, ни научного. Я всего лишь
рассказываю о том, что и почему я делал и что из этого вышло. Меня гораздо меньше занимала
загадка моего наития, чем то, что оно принесло мне четверть миллиона долларов. Это означало,
что, когда придет время, я смогу оперировать куда более мощными линиями акций.
В то лето я уехал на воды в Саратогу. Предполагалось, что это будет отдых, но я все-таки
приглядывался к рынку. Прежде всего, я не так уж устал, и это меня не утомляло. А потом, все
мои знакомые были так или иначе связаны с рынком. О нем мы, естественно, и говорили. Я
заметил, что есть важная разница между разговорами о торговле и участием в торговле.
Попадались собеседники, напоминавшие фельетонных клерков, которые хвалятся, что вчера
круто поговорили со своим хозяином, как с подлой и ничтожной личностью.
В Саратоге у братьев Хардинг было отделение - здесь отдыхали многие из их клиентов. Но
главной идеей, я думаю, была реклама. Отделение на курорте - это первоклассная реклама. Я к
ним регулярно захаживал и проводил время среди таких же, как я. Управляющим был отличный
малый из нью-йоркской конторы, который был занят поддержанием и налаживанием контактов
с отдыхающими биржевиками, а при возможности был рад поучаствовать в бизнесе. Место было
просто создано для распространения слухов о вероятных чемпионах - на бегах, на бирже и тому
подобном. В конторе у Хардингов знали, что я не принимаю ничьих советов, поэтому
управлявший никогда не подходил ко мне, чтобы доверительно шепнуть на ухо о новостях,
полученных из нью-йоркского офиса. Он просто передавал мне телеграммы со словами: «Вот
что они мне присылают» - или что-либо в этом роде.
Я, конечно, наблюдал за рынком. Для меня смотреть на котировочную доску и
расшифровывать ее сигналы - это одно и то же. Я заметил, что моя приятельница.