прославились своими спекуляциями с пшеницей, а сейчас они активно торговали на Нью-
Йоркской фондовой бирже. Они были очень богаты и слыли отчаянными бабниками.
Когда я шел от телеграфиста к моему месту перед котировочной доской, Оливер Блек с
улыбкой кивнул мне:
- Ларри, ты прогадаешь.
Я остановился и спросил:
- Ты о чем?
- Завтра утром ты купишь их назад.
- Что я куплю назад? - Я был в недоумении, потому что ни одна живая душа, кроме
телеграфиста, не знала о моем решении.
- «Анаконду», - весело откликнулся он. - завтра утром ты выложишь за нее триста двадцать.
Это был не лучший твой ход, Ларри, - он сочувственно улыбнулся.
- Какой ход? - Я был в полном недоумении.
- Я о продаже восьми тысяч акций «Анаконды» по текущей цене. Ты ведь настоял на этом, -
ответил он.
У него была репутация очень умного человекa, который всегда имеет инсайдерскую
информацию. Но я не мог понять, как он узнал об этой моей сделке. Я был уверен, что
телеграфист не мог ему ничего сказать.
- Олли, а как ты узнал об этом? - в изумлении спросил я.
Он засмеялся:
- От Чарли Кратцера. - Так звали телеграфиста.
- Но он даже не вылезал из-за своего аппарата, - возразил я.
- Я не слышал, как вы шептались, - он довольно ухмылялся. - Но я разобрал каждое слово в
тексте, который он передал в Нью-Йорк по твоему распоряжению. Мне как-то пришлось
выучиться телеграфному делу, после больших неприятностей из-за ошибки в тексте. С тех пор
всякий раз, как я даю телеграфисту устный приказ - вот как ты сейчас, - я всегда проверяю,
верно ли он его передал. Так мне жить спокойнее. Но ты будешь жалеть, что продал
«Анаконду». Они дойдут до пятисот.
- Только не в этот заезд, Олли, - возразил я.
В ответ он мне бросил со вздохом:
- Ну и гонор у тебя. Ларри.
- Дело не во мне, это лента, - ответил я. Там не было телеграфного аппарата и не было
никакой ленты, но он меня понял.
- А, о таких птичках я слыхал, - с усмешкой отозвался он. - Они смотрят на ленту и видят не
цены, а железнодорожное расписание акций - куда и когда кто прибудет. Но всех таких держат в
обитых войлоком клетках, чтобы они не могли повредить себе.
Отвечать здесь было нечего, к тому же мне принесли отчет брокера. Он продал пять тысяч
акций по 299 3/4. Я знал, что наши котировки отстают от рынка. Когда я передавал телеграфисту
приказ, на нашей доске стояла цена 301. Я был настолько уверен, что в этот момент на бирже в
Нью-Йорке цена уже упала, что, если бы мне кто предложил за акции 296, я бы с радостью от
них избавился. Хорошо, что я никогда не лимитировал цены в своих приказах.
Что было бы, вздумай я установить на цену пордажи лимит в 300? Я бы до сих пор не
избавился от этих акций. Нет уж. Если решил избавляться, надо избавляться.
Так, мои акции обошлись мне примерно по 300 за штуку. Следующие пятьсот - полных
акций, разумеется, - они сбыли по 299 3/4. Потом продали тысячу по 299 5/8. Затем сотню по
1/2, две coтни по 3/8 и две сотни по 1/4. Остаток акций ушел по 298 3/4. Лучшему биржевому
брокеру Хардингов потребовалось пятнадцать минут, чтобы продать последнюю сотню акций.
В тот самый миг, когда я получил отчет о продаже остатка акций, я приступил к тому, ради
чего, собственно, и бросил рыбалку, - к продаже акций. Я просто обязан был заняться этим.