его продали. Черт, люди опять начали говорить по-бычьи. Но рынок мне показывал, что подъем
окончен. Можно было без риска приступать к продаже. Размышлять тут было не о чем.
На следующий день начальная цена «Анаконда» была 296. Оливер Блек, который
рассчитывал на дальнейший подъем, пришел в контору пораньше, чтобы увидеть, как курс
вырастет до 320. Я не знаю, сколько акций он купил и покупал ли вообще. Но ему было явно не
до смеха, когда он увидел начальную цену, и, когда курс продолжил падение в течение всего
дня, стало ясно, что рынка для этих акций просто не существует.
Какие еще нужны подтверждения, чтобы действовать решительно? Час за часом моя
бумажная прибыль росла, подтверждая мою правоту. Естественно, я продал и другие акции. Я
продавал всё! Это был рынок медведей. Все котировки дружно скользили вниз. Следующий день
был пятница, день рождения Вашингтона. Больше оставаться во Флориде и продолжать рыбалку
я не мог, потому что выставил на продажу очень приличный, для меня разумеется, пакет. Я был
нужен в Нью-Йорке. Кому? Самому себе! Палм-Бич был слишком далеко от рынка, чрезмерно
удален. Обмен телеграммами занимал слишком много времени.
В понедельник я три часа прождал на вокзале поезда на Нью-Йорк. Здесь была брокерская
контора, и я, конечно, не мог не взглянуть, как дышит рынок, пока я здесь прохлаждаюсь.
«Анаконда» упала еще на несколько пунктов. В общем, она как начала падать, когда захлебнулся
рост, так и продолжала.
В Нью-Йорке я встал в ряды медведей и не прерывал торговли в течение четырех месяцев.
Рынок часто давал выбросы вверх, и тогда я поскрывал сделки, а потом опять начинал
давить вниз. Строго говоря, я был не слишком последователен. Но я ведь перед этим потерял до
последнего цента триста тысяч долларов, которые сделал на землетрясении в Сан-Франциско. Я
правильно понял рынок, но при этом проиграл. Теперь я играл осторожно, ведь после провала
опять оказаться на коне - это большое удовольствие, даже если ты вернул еще не все потерянное.
Чтобы иметь деньги, нужно их делать. Чтобы делать большие деньги, нужно вовремя делать
правильные вещи. В моем деле нельзя забывать ни о теории, ни о практике. Спекулянт не может
быть просто исследователем; он должен быть одновременно исследователем и спекулянтом.
Теперь-то я вижу тогдашние тактические ошибки, но в целом все шло замечательно. С
приходом лета рынок скукожился. Было ясно, что до осени на рынке ничего серьезного не
начнется. Все, кого я знал, уехали в Европу или собирались туда. Я решил, что неплохо бы и мне
прогуляться. Поэтому я все свернул и отправился через океан. В тот момент у меня было чуть
больше семисот тысяч долларов, и я чувствовал себя в большом порядке.
Я отдыхал на курорте Экс-ле-Бен. Я заслужил свой отдых. Славно пожить в таком месте,
имея кучу денег и массу знакомых, и все думают только об удовольствиях. А с этим в Эксе было
без проблем. Уолл-стрит была настолько далеко, как будто ее и вовсе не было, а ни на одном
курорте в Соединенных Штатах такого не почувствуешь. Никто вокруг не говорил об акциях.
Мне не нужно было торговать. Моих денег могло бы хватить надолго, а к тому же я знал, что,
вернувшись, смогу заработать намного больше, чем мне удастся истратить в Европе за лето.
Однажды я увидел в парижском выпуске «Гералд» сообщение из Нью-Йорка: компания
«Смелтерс» объявила о выплате внеочередных дивидендов. Этим они сразу подняли цены на
свои акции, а за ними сильно пошел вверх и весь рынок. Я сразу утратил спокойствие. Эта
новость означала, что клика быков продолжает отчаянную борьбу с условиями рынка, что они не
желают знать ни здравого смысла, ни простой честности; ведь им было известно, что
надвигается, и с помощью таких ходов они пытались поднять рынок, чтобы успеть разгрузить
акции до того, как ударит буря. Впрочем, возможно, что они, в отличие от меня, действительно
не считали опасность настолько серьезной и близкой. Большие шишки с Уолл-стрит склонны
уповать на авось не меньше, чем политиканы или неопытные биржевые игроки. Я так работать
не могу. Для спекулянта такое отношение к делу - это конец. Опьянять себя надеждой! Такое,
может быть, могут себе позволить только те, кто выпускает ценные бумаги или организует