разговаривал с каирским банкиром, увлекшимся идеей выращивать хлопок в Египте, которую
пропагандировал покойный сэр Эрнест Кассел. Узнав, что я из Нью-Йорка, он немедленно
спросил меня о Перси Томасе, рыночные обзоры которого он выписывал и регулярно читал.
Я всегда считал, что Томас подходил к своему делу научно. Он был истинный спекулянт,
обладавший воображением поэта и отвагой настоящего бойца, поразительно осведомленный как
в теории, так и в практике торговли хлопком. Он любил поговорить об отвлеченных идеях и о
научной стороне торговли хлопком, но при этом он почти досконально знал все о механизме
хлопкового рынка и о психологии тех, кто на нем работает, ведь он занимался этим делом
годами и умудрялся выигрывать и проигрывать на этом целые состояния.
После того как рухнула его старая биржевая фирма «Шелдон и Томас», он начал работать в
одиночестве. За два года он сумел вернуть прежнее положение, и сделал это очень картинно.
Помнится, я читал в «Сан», что когда он встал в финансовом отношении на ноги, то первым
делом полностью расплатился со всеми кредиторами, а потом нанял эксперта, чтобы ему
помогли наилучшим образом вложить миллион долларов. Этот эксперт проработал отчеты о
собственности и прибыли нескольких компаний и рекомендовал купить акции компании
«Делавэр и Гудзон».
А после того, как он потерял миллионы, он потом нажил еще больше миллионов, Томас
сильно проигрался на операциях с мартовским хлопком. Явившись ко мне, он немедленно взял
быка за рога. Он предложил мне рабочий альянс. Прежде чем публиковать любую интересную
информацию, он будет передавать ее мне. А моим делом будет использовать эти сведения в
торговле, потому что, по его словам, я в этом деле гений, а он нет.
Мне эта идея не понравилась. Я открыто ему сказал, что вряд ли смогу работать в упряжке и
не очень-то хочу этому учиться. Он продолжал настаивать, что это была бы идеальная
комбинация, пока я твердо не заявил, что не хочу участвовать в такого рода манипулировании
рынком.
- Если я сваляю дурака, - объяснил я, - я один пострадаю и сам сразу расплачусь. Здесь не
возникает длительных обязательств или неожиданных осложнений. Я предпочитаю играть в
одиночку, в том числе и потому, что это разумнее и дешевле. Мне нравится помериться мозгами
с другими торговцами, которых я никогда не видел и не увижу и которым я не давал советы, что
и когда покупать или продавать. Я делаю деньги на своем понимании рынка. Я его не продаю и
не сдаю в рост. Если я начну зарабатывать как-то иначе, мне покажется, что мои деньги не
заработаны. Ваше предложение меня не интересует, поскольку игра мне интересна только до тех
пор, пока я играю за себя и по своим правилам.
Он был очень огорчен тем, как я все это воспринял, и попытался меня убедить, что я
ошибаюсь, отвергая этот план. Но я стоял на своем. Потом мы просто приятно поболтали. Я
заверил его, что он обязательно «вернется» и что он окажет мне честь, если примет от меня
финансовую помощь. Но он ответил, что не может брать у меня в долг. Потом он расспросив о
деталях моей операции с июльским хлопком, и я рассказал ему все подробности: как я в это
дело втянулся, и сколько хлопка закупил, и про цены и все остальное. Мы еще немножко
поболтали, а потом он ушел.
Я уже говорил, имея в виду собственные ошибки, что самые опасные из многочисленных
врагов спекулянта действуют изнутри. Я столкнулся с тем, что даже человек оригинального ума,
привыкший всю жизнь мыслить независимо, может при этом стать жертвой убедительности и
обаяния. Я довольно хорошо защищен от таких видов обычной среди спекулянтов заразы, как
жадность, страх и надежда. Но я обычный человек, и мне свойственно ошибаться.
Как раз в тот период мне бы следовало быть настороже, потому что незадолго перед тем я
пережил опыт, показавший, насколько легко уговорить человека сделать что-то, с чем он не
согласен и чему даже противится. Это случилось в конторе Хардинга. Там у меня был своего
рода частный офис: мне выделили отдельную комнату, в которую без моего согласия или