то, что сделал для меня Дан Уильямсон, тебе остается только сказать «спасибо» - вне
зависимости от того, как ты сам понимаешь рыночный расклад. Можешь сколько угодно быть
уверенным в своей правоте, но, как говаривал в таких случаях Пэт Херн: «Нельзя ни о чем
судить, пока не сделаны ставки!» - а за меня, и на свои собственные деньги, ставки делал Дан
Уильямсон.
Что ж, акции Южно-Атлантической поехали вниз и там и остались, так что на своих десяти
тысячах акций я потерял уж не помню сколько, а кончилось тем, что Дан и закрыл сделку.
Теперь я был должен ему больше, чем когда-либо прежде. Впрочем, невозможно представить
себе более любезного и менее докучливого кредитора. Никогда никаких упреков. Только
ободряющие слова и призывы не тревожиться. Кончилось и здесь тем, что мой проигрыш был
весьма великодушно, хотя и каким-то загадочным способом оплачен.
Он никогда не вдавался в детали. Все счета были номерными. Дан Уильямсон просто
сообщал: «Твои потери по Южно-Атлантической мы перекрыли прибылью по этой вот
операции», - и я узнавал, как он продал семьдесят пять тысяч каких-то других акций и все
сложилось просто замечательно. Честно говоря, об этих моих операциях я узнавал только тогда,
когда мне сообщали, что мои долги ликвидированы.
Когда это повторилось в очередной раз, я задумался и вдруг увидел свою ситуацию с другой
точки зрения. И тут до меня, наконец, дошло. Ведь Дан Уильямсон просто использует меня. Эта
мысль выводила меня из себя, но еще хуже было то, что я не дошел до этого раньше. Хорошенько
все обдумав, я зашел к Дану и заявил, что порываю с его фирмой, и на этом ушел. Я не стал
объясняться ни с ним, ни с его партнерами. Да и что бы мне это дало? Я был зол на всех, и на
себя не меньше, чем на фирму «Уильямсон и Браун».
Дело было не в потерянных деньгах. Потерянные на рынке деньги я всегда воспринимал как
плату за науку: деньги в обмен на опыт, только и всего. В жизни приходится набираться опыта,
и мужчина должен за это платить. Но в этом опыте с Даном Уильямсоном самым обидным было
то, что я упустил отличные возможности. Деньги - это мусор; приходят и уходят. Но
возможности открываются не каждый день.
Ситуация на рынке в то время была просто чудесная. Я был прав, то есть я все понимал
верно. Там можно было нажить миллионы. И только моя вина, что своим чувством
признательности я позволил связать себе руки. Мне пришлось забыть о себе и делать то, что
велит добрый дядя Уильямсон. Это оказалось еще хуже, чем делать бизнес с родственниками.
Скверные дела!
Но и это было еще не самым худшим. Вдруг оказалось, что у меня практически нет
возможностей делать большие деньги. На рынке был полный штиль. И я дрейфовал от плохого к
полной гадости. Я не только потерял все, что имел, но был еще по уши в долгах. Это были
долгие тощие годы - 1911-й, 1912, 1913 и 1914-й. Денег просто неоткуда было взять. На рынке
все было глухо и безнадежно. Никогда мои дела не были так плохи и безрадостны.
Не очень-то приятно терять, если при этом у тебя нет альтернативных вариантов. Мои
мозги просто зациклились на этой безнадежности, а в таком настроении работать нельзя. Я
вдруг осознал, что спекулянта окружают просто бесчисленные ловушки, создаваемые его
человеческой природой. Для меня лично в том, как я себя вел в отношениях с Даном
Уильямсоном, не было ничего недостойного. Но для меня как спекулянта было недостойно и
глупо то, что я позволил на себя влиять и действовал по чужой указке. Положение, конечно,
обязывает, но не на рынке акций, поскольку в телеграфном аппарате нет ничего рыцарского и
рынок не вознаграждает за веру и верность. Я понимаю, что тогда я не мог действовать иначе.
Все случилось именно так потому, что я хотел работать на рынке акций. Но рынок есть рынок, и
я как спекулянт должен опираться только на собственные суждения.
В общем, это оказался очень занятный эпизод. Там случилось примерно вот что. Дан
Уильямсон был совершенно искренен со мной при нашем первом разговоре. Всякий раз, как его