за этим стоит Элвин Маркуанд. Для своей фирмы он был действительно большим дельцом, и он
вел через нее все свои операции. К тому же он был еще одним из самых лучших и сильных
игроков, каких когда-либо знала биржа. Вот они и взяли меня в качестве дымовой завесы,
особенно в тех случаях, когда Маркуанд продавал.
Вскоре после того, как я появился на сцене, Маркуанд заболел. Доктора очень быстро
установили, что болезнь его неизлечима, и Дан Уильямсон, естественно, узнал об этом намного
раньше своего умиравшего шурина. Вот почему Дан тогда закрыл мою сделку по продаже акций
«Чесапик и Атлантик». Он приступил к ликвидации некоторых спекулятивных вложений своего
шурина.
Когда Маркуанд умер, наследники начали ликвидировать все спекулятивные и даже
частично спекулятивные вложения, а к тому времени на рынке хозяйничали медведи. Крепко-
накрепко повязав меня. Дан очень помог наследникам. Я не хвастаю и не преувеличиваю, когда
говорю, что я был очень серьезным торговцем и умел безошибочно понимать движения рынка
акций. Дан Уильямсон помнил о моих успешных операциях в 1907 году, и ему просто
необходимо было меня обезвредить. Если бы он мне не помешал, я бы намолотил столько денег,
что к моменту, когда он принялся за ликвидацию спекулятивных вложений Элвина Маркуанда, я
бы уже ворочал сотнями тысяч акций. В качестве активного медведя я бы крепко пообгрыз
миллионы наследников Маркуанда, а он им и оставил-то чуть больше двухсот миллионов.
Было намного дешевле загнать меня в долги и потом их погашать, чем позволить активно
играть на стороне медведей в какой-нибудь другой фирме. Этим бы я, конечно, и занимался,
если бы не чувство, что я не могу уступить Дану Уильямсону в благородстве.
Я считаю эту историю самой любопытной и самой незадачливой из всех, через которые мне
пришлось пройти за годы игры на бирже. За этот урок мне пришлось заплатить неоправданно
дорого. И это отдалило мое возвращение к активному большому бизнесу на долгие годы. Я был
достаточно молод и мог терпеливо ждать, когда мои заблудшие миллионы вернутся назад. Но
прожить в бедности пять лет - это слишком много. Это плохо и в молодости, и в старости. Мне
было намного легче обходиться без яхт, чем без активной роли на рынке. У меня прямо перед
глазами были чудные возможности вернуть утраченные деньги. Но я не мог двинуть и рукой,
чтобы взять их. Мудрым мужиком был этот Дан Уильямсон: быстрый, хитрый, дальновидный,
изобретательный. Это настоящий мыслитель, с прекрасным воображением, мгновенно в каждом
отыскивает уязвимое место и хладнокровно планирует удар. Он тогда очень хорошо оценил
ситуацию и быстро придумал, как меня полностью нейтрализовать. И он вовсе не отнимал у
меня никаких денег. Наоборот, он был очень любезен и мил со мной. Он любил свою сестру,
миссис Маркуанд, и он исполнил свой долг перед ней, как он его понимал.
Глава 14
Меня постоянно грызла досада, что к тому времени, когда я разорвал связи с Даном
Уильямсоном, с рынка были уже сняты все сливки. Мы с ходу вляпались в длительный период
безденежья - четыре бесконечно длинных и тощих года. Из рынка нельзя было выжать ни цента.
Как выразился по этому поводу Билли Хенрик, «это был такой мертвый рынок, что на нем даже
вонючка не смог бы навонять».
У меня было ощущение, что судьба загнала меня в болото. Может быть, таким образом
Провидение решило наказать меня, правда, во мне не было уж такой гордыни, чтобы карать ее
таким падением. Я не был повинен ни в одном спекулянтском грехе, который бы заслуживал
искупления. Я не играл как зеленый новичок. То, что я сделал, вернее, от чего я воздержался,
снискало бы мне похвалы - но только к северу от Сорок второй улицы. На Уолл-стрит такое
поведение расценивалось как разорительно абсурдное. В этом отношении биржевой квартал
довольно своеобразен, он ослабляет в человеке решимость проявлять человеческие чувства.
Я ушел из фирмы Уильямсона и стал пробовать счастья в других брокерских конторах. И в
каждой я терял деньги. В общем, так и должно было быть, поскольку я пытался изнасиловать