причины.
Превосходный уход, которым награждают сына в период
развития, может помочь ему стать привлекательным, гармоничным и
уверенным мужчиной. Так, по его собственному мнению, произошло
с отцом психоанализа Зигмундом Фрейдом: «Мужчина, который был
бесспорным фаворитом у своей матери, на всю жизнь сохраняет
ощущение завоевателя, уверенность в успехе, которая часто
вызывает настоящий успех»81. Достаточно честно. Но «ощущение
завоевателя» может слишком легко превратиться в «настоящего
завоевателя». Выдающийся репродуктивный успех Чингисхана,
конечно, был оплачен ценой чужого поражения, а это миллионы
погибших китайцев, персов, русских и венгров. Если баловать сына,
это может сработать с точки зрения «эгоистичного гена» (известное
выражение эволюционного биолога Ричарда Докинза) – позволит
генам любимого ребенка воспроизводить себя в бесчисленном
потомстве. Но это может привести и к мрачному, болезненному
зрелищу в настоящем и мутировать в нечто неописуемо опасное в
будущем.
Сказанное выше вовсе не значит, что все матери предпочитают
сыновей дочерям, или что дочерей порой не предпочитают
сыновьям, или что отцы порой не предпочитают сыновей. На первый
план могут выйти другие факторы. Случается, например, что
бессознательная ненависть (порой она, правда, не такая уж и
бессознательная) превосходит любое беспокойство, которое
родитель может испытывать в отношении ребенка, безотносительно
его пола, личности или ситуации.
Я видел четырехлетнего ребенка, которому регулярно позволяли
ходить голодным. Его няня получила травму, и за ним временно
присматривали соседи. Когда мама мальчика привела его к нам в
дом, она утверждала, что он весь день не станет ничего есть. «Это
нормально», – сказала она. Но, конечно, нормальным это не было.
Когда моей жене наконец удалось обильно накормить его
полноценным обедом, попутно поощряя за взаимодействие и не
давая отложить ложку, тот мальчик преданно и неотступно ходил за
ней несколько часов подряд.
Началось с того, что он сидел за обеденным столом со мной, моей
женой, двумя нашими детьми и двумя соседскими, за которыми мы в
течение дня присматривали. Сидел с закрытым ртом. Моя жена
поднесла к нему ложку, терпеливо и настойчиво выжидая, пока он
мотал туда-сюда головой, отказываясь эту ложку в себя впустить,
используя защитные методы, типичные для непослушного и не
слишком ухоженного двухлетнего ребенка. Она не позволила ему
потерпеть провал. Она гладила его по голове всякий раз, когда он
наполнял рот, и, пока он ел, искренне говорила ему, что он хороший
мальчик. Она и правда думала, что он хороший мальчик. Он был
симпатичным испорченным ребенком. Через десять не таких уж
мучительных минут он покончил с обедом. Мы все за этим
напряженно следили. Это была драма жизни и смерти. «Смотри, –
сказала она, поднимая его миску. – Ты все съел». Этот мальчик,