страдают от тревожности? И опять никакой загадки. Как люди вообще
могут быть спокойны? Вот что удивляет. Мы хрупки, мы смертны.
Миллион ситуаций может выйти из-под контроля, по миллиону
разных причин. Мы должны с ног до головы трепетать от ужаса
каждую секунду. Но мы так не делаем. То же самое можно сказать про
депрессию, лень и преступность.)
Если я могу ранить и превзойти вас физически, значит, я могу
делать ровно что хочу, когда хочу, даже когда вы рядом. Я могу
мучить вас, чтобы удовлетворить свое любопытство. Я могу отобрать
все ваше внимание и властвовать над вами. Я могу украсть вашу
игрушку. Во-первых, дети бьют, потому что агрессия врожденная,
хотя у одних она проявляется сильнее, а у других слабее, а во-вторых,
агрессия упрощает желание. Глупо было бы предполагать, что такому
поведению надо учиться. Змее не нужно учиться нападать. Это в
природе животного.
Статистически двухлетние дети – самые жестокие люди". Они
пинаются, бьют, кусаются, крадут чужую собственность. Они
поступают так, чтобы исследовать, выражать свое возмущение и
разочарование, удовлетворять свои импульсивные желания. Что еще
важнее в нашем случае, они делают это, чтобы найти истинные
границы допустимого поведения. Как еще им разгадать, что
приемлемо, а что нет? Дети – как слепые, которые ищут стену. Они
должны продвигаться вперед и нащупывать дорогу, чтобы понять,
где находятся настоящие границы, а они редко оказываются там, где
должны быть. Последовательное исправление таких действий
обозначает для ребенка границы приемлемой агрессии. Отсутствие
исправления просто повышает любопытство; ребенок будет бить,
кусать и толкать, если он агрессивен и склонен властвовать, пока что-
то не обозначит для него границу. Как сильно я могу бить мамочку?
Пока она не возразит. Учитывая это, исправлять чем раньше, тем
лучше – если, конечно, желаемый конечный результат для родителя
заключается не в том, чтобы быть побитым. Исправление также
помогает ребенку понять, что бить других – субоптимальная
социальная стратегия. Без исправления ни один ребенок не пройдет
трудный процесс организации и регуляции своих импульсов так,
чтобы эти импульсы могли без конфликта сосуществовать и в душе
ребенка, и в широком социальном мире. Организовать разум – дело
совсем не простое.
Мой сын был особенно своенравным в том возрасте, когда
начинал ходить. Когда моя дочка была маленькой, я мог
парализовать ее с помощью злобного взгляда. На сына это не
производило ни малейшего эффекта. Когда ему было девять месяцев,
он всякий раз за столом ставил в тупик мою жену, а она не из тех, кто
легко сдается. Он боролся с ней за контроль над ложкой. «Ладно!» –
думали мы. Нам все равно не хотелось кормить его ни минутой
дольше, чем требовалось. Но маленький бузотер соглашался только
на три-четыре ложки, а потом принимался играть. Он размазывал еду
по миске. Он приплел кусочки еды к верхушке своего стула и
смотрел, как они падали на пол. Ладно, он изучал мир. Но при этом