проходит через развод. И ведь не только очевидно страдающих
людей мучает потребность винить кого-то или что-то в
невыносимости своего Бытия. Даже Лев Толстой на вершине своей
славы, влиятельности и творческого могущества начал сомневаться в
ценности человеческого существования111. Он размышлял так:
Положение мое было ужасно. Я знал, что я ничего не
найду на пути разумного знания, кроме отрицания жизни, а
там в вере – ничего, кроме отрицания разума, которое еще
невозможнее, чем отрицание жизни. По разумному знанию
выходило так, что жизнь есть зло, и люди знают это, от
людей зависит не жить, а они жили и живут, и сам я жил,
хотя и знал уже давно то, что жизнь бессмысленна и есть
зло.
После многочисленных усилий Толстой смог определить только
четыре способа уйти от таких мыслей. Первый – вернуться к детскому
невежеству, незнанию о проблеме. Второй – преследовать
бессмысленное удовольствие. Третий – «понимая зло и
бессмысленность жизни, продолжать тянуть ее, зная вперед, что
ничего из нее выйти не может». Он идентифицировал эту особую
форму бегства со слабостью: «Люди этого разбора знают, что смерть
лучше жизни, но, не имея сил поступить разумно – поскорее кончить
обман и убить себя, чего-то как будто ждут…»
Только четвертый выход требовал «силы и энергии». Он состоял в
том, чтобы, поняв, что жизнь есть зло и бессмыслица, уничтожить ее.
Так поступают редкие сильные и последовательные
люди. Поняв всю глупость шутки, какая над ними сыграна, и
поняв, что блага умерших паче благ живых и что лучше
всего не быть, так и поступают и кончают сразу эту глупую
шутку, благо есть средства: петля на шею, вода, нож, чтоб им
проткнуть сердце, поезды на железных дорогах.
Толстой был недостаточно пессимистичен. Одна только глупая
шутка, которую над нами разыгрывают, не мотивирует к суициду. Она
мотивирует к убийству – массовому убийству, за которым часто
следует самоубийство. Это гораздо более эффективный
экзистенциальный протест. Каким бы невероятным это ни казалось, к
июню 2016 года в США за 1260 дней была совершена тысяча
массовых убийств (согласно определению, массовым убийство
считается, когда четыре или более человек, исключая стрелка, убиты
в ходе одного случая)112. Это значит, по одному такому событию
каждые пять из шести дней на протяжении трех лет. Все говорят: «Мы
не понимаем». Но разве мы можем так притворяться? Толстой
больше столетия тому назад понимал. Древние авторы библейской
истории о Каине и Авеле тоже понимали – больше двадцати веков
назад. Они описывали убийство как первое событие в истории после
Эдема, и это было не просто убийство, а братоубийство – убийство не
только невинного, но и идеального, хорошего человека, убийство,
совершенное сознательно, чтобы позлить создателя Вселенной.
Сегодняшние убийцы говорят нам то же самое, только своими
словами. Кто же наконец осмелится сказать, что в сердцевине яблока