не доверяют им. Явное, грубое уродство выдает ложь, которая его
породила.
Успех и обида
Если вы почитаете представителей глубинной психологии,
например Фрейда и Юнга или их предшественника Фридриха Ницще,
вы узнаете, что у всего есть темная сторона. Фрейд был глубоко
погружен в скрытое, неявное содержание снов, которое, по его
мнению, было зачастую нацелено на выражение какого-либо
ненадлежащего желания. Юнг верил, что любое социально уместное
действие
сопровождается
своим
злобным
двойником,
бессознательной тенью. Ницше открыл роль того, что он обозначил
как ресентимент, в мотивации действий, которые якобы были
бескорыстными и зачастую выражались слишком публично166.
Избавление этого человека от мести – для меня это мост
к величайшей надежде, радуга после долгих бурь.
Тарантулы, конечно, восприняли бы это иначе. «Что для нас
значит справедливость, так это то, что мир будет наполнен
бурями нашей мести», – так говорят они друг с другом. «Мы
обрушим месть и насилие на всех, кому не являемся
ровней» – это обет тех, у кого сердца тарантула. «И «воля к
равенству» будет теперь именем добродетели, и восстанем
мы против всех, у кого есть власть! Вы, проповедники
равенства, маниакальные тираны бессильных криков,
вырывающихся из вас во имя равенства: ваши самые
тайные амбиции – стать тиранами – окутаны словами
добродетели.
Несравненный английский эссеист Джордж Оруэлл многое знал
об этом. В 1937 году он написал «Дорогу на Уиган-Пирс», которая
была отчасти яростной атакой на британских социалистов высшего
класса. Он написал это, несмотря на собственную склонность к
социализму. В первой половине книги Оруэлл описывает ужасные
условия, в которых жили британские шахтеры в 1930-е годы167:
Несколько зубных врачей сказали мне, что в
промышленных районах человек за 30, у которого или у
которой остался хоть один собственный зуб – это что-то
ненормальное. В Уигане разные люди делились со мной
мнением, что лучше избавиться от своих зубов как можно
раньше. «Зубы – это просто несчастье», – сказала мне одна
женщина.
Угольщик в Уиган-Пирсе должен был идти, скорее даже
карабкаться, учитывая высоту шахт, – до пяти километров под
землей, в темноте, ударяясь головой и царапая спину, просто чтобы
добраться до своего рабочего места, где проведет смену длиной
семь с половиной часов и будет работать до ломоты в суставах.
Потом он выкарабкивался обратно. «Это все равно что взбираться на